Первая векторная функция
не люби, семантика чувств у человека находится… между ног. Вскоре нам уже не хотелось ограничиваться одними поцелуями. В подъезде в расстегнутых пальто мы сначала робко, а затем все смелее начали изучать тела друг друга. Сначала я несмело потрогал сквозь ткань платья ее небольшую, но упругую грудь гимнастки. (Она занималась гимнастикой, я – волейболом). Она не возражала. Потом сквозь шелк комбинашки погладил и помял ее место основного соблазна – зёпу: попа звучит по-детски, жопа – грубо и не эротично. А ее зёпа волнует и визуально, и, тем более, на ощупь. На выступлениях Тани по художественной гимнастике я видел ее превосходные круглые половинки, и представлял глубокую крутую трещину между ними. С глубокой трещиной я не ошибся – позже увидел воочию.
Надо ли объяснять, в каком напряжении находился мой вектор любви, который она чувствовала бедром? Рукой пощупать она так и не посмела, но и я не решился дотронуться до влажного тепла ее векторного поля.
Лед тронулся на мой день рождения – на Рождество, когда каникулы касались только учащихся. Таня обещала мне подарок у себя дома. Она жила в двухкомнатной квартирке в одноэтажном доме барачного типа с печным отоплением. Мое 17-летие решили отпраздновать у нее. С утра я принял ванну, надел новые трусы и майку, оделся, подушился одеколоном и направился в аптеку. Сильно покраснев, купил за четыре копейки «резинку». Однако провизор, молодая женщина, посмотрела на меня уважительно. И я решительно пошел совершать свою первую векторную функцию с любимой девушкой.
Танины родители были на работе, и никто не мог помешать реализации наших чувств. Только дотронулся до ее губ, мой силовой отрезок начал крепнуть. Под моими ладонями дурманяще заскользил шелк ее сорочки и трусиков. Маняще щелкнула резинка… А вот и она – в обрамлении рыжих волосиков ярко розовая с горошинкой опыления кала, лоснящаяся девственной влагой. Как перед дракой мысленно сосчитал до трех, чтобы унять в руках дрожь, и этот прием, как всегда, оказался безотказным. Подвела меня моя скромность: я никак не мог надеть на свой вектор отвратительную «резинку» – тесна и коротка. Следовало купить третий размер. Резинка порвалась. «А, хрен с ней, женюсь, в случае чего», – решил я, обнажив свой вектор.
– Да хватит разглядывать, мне же стыдно, – подтолкнула меня Таня.
– Сейчас, – прохрипел я и соединился с ее векторной точкой. Дальше – ожидаемая пружинящая преграда. Ну, в конце концов, девственность не бетонная стена и не железные ворота. Толчок, еще резче, и… полный интеграл – я мужчина. Теплые и влажные стенки ее родника любви, с приятной упругостью обхватили мой вектор. Наконец-то я это сделал, и вот творю то, что положено мужчине. Я уперся во что-то корявое, жесткое. Таня зло зашипела:
– Не так глубоко, придурок, больно.
Стук в дверь с пляшущим крючком уже не мог прервать движение жизни… Однако не прошло и двух минут, мой вектор сладко, до головной боли сладко, задергался. Я ничего не слышал и не видел. Таня уперлась мне в грудь и сквозь слезы простонала:
– Да отвали ты, наконец, не слышишь – мама ломится.
Я резко выдернул, и мельком заметил: ее сильно покрасневшая кала недовольно чмокнула. Ох уж этот насильственный дифференциал. Спешно одеваемся. Я лихорадочно запихал свои трусы в карман пиджака, потянулся к пальто, и в этот момент Таня дрожащими руками открыла дверь. Тетя Вера влетела, яростно схватила с плиты голландской печки сушившиеся валенки и начала ими обхаживать Таню, а когда заметила, что к двери подкрадываюсь я, удары направила на мою голову. Выбежал, но успел получить брошенным валенком последний удар по гузну. Ничего, почти мягко.
Домой шагал гордо: все-таки стал мужчиной, но маленький червячок в дебрях души вгрызался, как в яблоко – Таня-то осталась голодной, а это нехорошо. С годами, вспоминая свою первую векторную функцию с девушкой, я понял: во мне тогда заговорил инстинкт главы семейства, ибо семья должна быть всегда сытой во всех отношениях, в том числе и в любви.
Вскоре мы с Таней даже в подъездных, чердачных и подвальных условиях научились извлекать из нашей любви самое высшее наслаждение. Конечно же, воспользовались и практическими разработками древнеиндийского бога любви Камы. И с каждым разом с большим удовольствием убеждались, что Кама в своей профессии – большой специалист и выдумщик.
Таня окончила Литературный институт имени Горького и сейчас очень неплохой писатель. Захватывающе пишет о любви.
Надо ли объяснять, в каком напряжении находился мой вектор любви, который она чувствовала бедром? Рукой пощупать она так и не посмела, но и я не решился дотронуться до влажного тепла ее векторного поля.
Лед тронулся на мой день рождения – на Рождество, когда каникулы касались только учащихся. Таня обещала мне подарок у себя дома. Она жила в двухкомнатной квартирке в одноэтажном доме барачного типа с печным отоплением. Мое 17-летие решили отпраздновать у нее. С утра я принял ванну, надел новые трусы и майку, оделся, подушился одеколоном и направился в аптеку. Сильно покраснев, купил за четыре копейки «резинку». Однако провизор, молодая женщина, посмотрела на меня уважительно. И я решительно пошел совершать свою первую векторную функцию с любимой девушкой.
Танины родители были на работе, и никто не мог помешать реализации наших чувств. Только дотронулся до ее губ, мой силовой отрезок начал крепнуть. Под моими ладонями дурманяще заскользил шелк ее сорочки и трусиков. Маняще щелкнула резинка… А вот и она – в обрамлении рыжих волосиков ярко розовая с горошинкой опыления кала, лоснящаяся девственной влагой. Как перед дракой мысленно сосчитал до трех, чтобы унять в руках дрожь, и этот прием, как всегда, оказался безотказным. Подвела меня моя скромность: я никак не мог надеть на свой вектор отвратительную «резинку» – тесна и коротка. Следовало купить третий размер. Резинка порвалась. «А, хрен с ней, женюсь, в случае чего», – решил я, обнажив свой вектор.
– Да хватит разглядывать, мне же стыдно, – подтолкнула меня Таня.
– Сейчас, – прохрипел я и соединился с ее векторной точкой. Дальше – ожидаемая пружинящая преграда. Ну, в конце концов, девственность не бетонная стена и не железные ворота. Толчок, еще резче, и… полный интеграл – я мужчина. Теплые и влажные стенки ее родника любви, с приятной упругостью обхватили мой вектор. Наконец-то я это сделал, и вот творю то, что положено мужчине. Я уперся во что-то корявое, жесткое. Таня зло зашипела:
– Не так глубоко, придурок, больно.
Стук в дверь с пляшущим крючком уже не мог прервать движение жизни… Однако не прошло и двух минут, мой вектор сладко, до головной боли сладко, задергался. Я ничего не слышал и не видел. Таня уперлась мне в грудь и сквозь слезы простонала:
– Да отвали ты, наконец, не слышишь – мама ломится.
Я резко выдернул, и мельком заметил: ее сильно покрасневшая кала недовольно чмокнула. Ох уж этот насильственный дифференциал. Спешно одеваемся. Я лихорадочно запихал свои трусы в карман пиджака, потянулся к пальто, и в этот момент Таня дрожащими руками открыла дверь. Тетя Вера влетела, яростно схватила с плиты голландской печки сушившиеся валенки и начала ими обхаживать Таню, а когда заметила, что к двери подкрадываюсь я, удары направила на мою голову. Выбежал, но успел получить брошенным валенком последний удар по гузну. Ничего, почти мягко.
Домой шагал гордо: все-таки стал мужчиной, но маленький червячок в дебрях души вгрызался, как в яблоко – Таня-то осталась голодной, а это нехорошо. С годами, вспоминая свою первую векторную функцию с девушкой, я понял: во мне тогда заговорил инстинкт главы семейства, ибо семья должна быть всегда сытой во всех отношениях, в том числе и в любви.
Вскоре мы с Таней даже в подъездных, чердачных и подвальных условиях научились извлекать из нашей любви самое высшее наслаждение. Конечно же, воспользовались и практическими разработками древнеиндийского бога любви Камы. И с каждым разом с большим удовольствием убеждались, что Кама в своей профессии – большой специалист и выдумщик.
Таня окончила Литературный институт имени Горького и сейчас очень неплохой писатель. Захватывающе пишет о любви.