кружевные трусики и чувствовал, что мой вулкан готов взорваться досрочно. Ужасно, но я даже не расстегнул ее лифчик. На мгновение я увидел ее белый, гладкий живот и черный треугольник внизу.
- Миша, какой он у тебя большой, я боюсь, - ее губы дрожали.
- Не бойся, все будет хорошо, вот увидишь, - я положил ее трусики на стул.
- Будь осторожен, - прошептала она, когда я развел ее ноги и прижался к ней своим пылающим скипером.
- Конечно, милая, конечно, - прохрипел я в ответ и почувствовал, что нахожусь прямо у заветного входа.
В эту секунду я, наконец, осознал, что все, назад пути нет, один мой толчок, и она уже не девушка. Мысль эта слегка остудила мой вулкан, и я с иезуитским наслаждением слегка нажал и почувствовал то же, что ощутил когда-то в беседке садика, я позволил себе побродить по ее мелководью, по невидимой и тонкой преграде, отделявшей девушку от женщины. Тело Наташи мелко задрожало, я боюсь, успела выкрикнуть она, и я впился поцелуем в ее губы и одновременно толкнул там, внизу. Мне больно, пискнула она жалобным голосом, я почувствовал, что - все, вроде, вошел, толкнул еще раз, она резко и громко вскрикнула, и теперь я был в ней полностью. Сомнений не было. Я сломал ей целку. Я овладел ею.
И я задвигался.
Кровать под нами ритмично заскрипела.
Мой вулкан снова готов был взорваться, когда я понял, что что-то не так.
- Что с тобой? - спросил я, немного снизив темп своих толчков.
- Мне больно, хватит, мне больно, перестань, - пролепетала она.
И это тогда, когда я, словно реактивный лайнер, пошел на взлет!
Я чуть не дал ей пощечину.
- Сейчас, потерпи, я сейчас, - прошептал я и ускорил движение.
Через минуту мой вулкан взорвался, и вся моя накопленная за лето страсть горячей лавой хлынула ей навстречу, никакая сила не смогла бы остановить мои бешеные конвульсии, я задыхался, я дрожал, я падал, я был все тем же лайнером, только теперь уже без топлива, без управления, без экипажа.
Я всегда, еще со времени моей любви с Женей, удивлялся, почему так происходит. В минуту высшего слияния я выплескиваю в нее всего ничего, тонкий фонтанчик. Но почему такая, казалось бы, ничтожная потеря приводит к необъяснимой утрате сил? В первые мгновения после близости меня можно брать голыми руками.
Что за вещества я отдаю ей? Куда смотрит закон сохранения энергии? Ведь если я теряю, то моя подружка должна что-то приобрести? Не понимаю. Не понимаю.
Сейчас я никто. Я никакой. Меня просто нет.
Постепенно я начал соображать. Первое, что я понял, это то, что она пытается встать, а я на нее навалился. Все еще шумно дыша, я лег на бок, освободив ее от своего веса. Она села, затем стала вставать с кровати. О, я увидел ее проблему. Большое пятно крови на комбинации. Она повернулась, осмотрела простынь и сказала:
- Дай сюда.
Я приподнялся, она взяла простынь и спросила:
- Где ванна?
- Я с тобой, - сказал я.
- Нет, я сама, куда идти?
Я показал ей.
- Там халат синий, это мой, используй, - успел я сказать ей.
Она вышла, а я уткнулся лбом в подушку.
Никакого триумфа не было. Было совсем не так, как с Женей или с Лидкой. Хотя это произошло в той же комнате, на той же кровати. И я вроде тот же. Что же я сделал не так? Спешил? Может быть, но и с Лидкой я спешил, а как славно все вышло. Словно ища себе оправдание, я подумал, что я просто врач, я сделал больному операцию, я помог девушке избавиться от надоевшей ей девственности, я не виноват, что она выбрала меня, я лишь выполнил свой мужской долг.
Если не я, то кто-то другой все равно это сделал бы.
Захотелось пить. Я поднялся и, одев трусы, пошел ее искать. Я услышал шум воды. Открыл дверь. Наташа сидела на краю ванны и терла руками простынь.
Мой халат был на ее плечах.
Ее чулки лежали на стульчике.
Она плакала.
Я сел на корточки у ее ног. Обнял ее ниже колен.
- Ну, не надо плакать, чего ты? Оставь ты эту простынь. Я застираю сам.
Она молчала.
- Перестань плакать, все будет хорошо.
- Угу, будет хорошо, тем более, что кое-кто обещал быть осторожным.
- Ты из-за этого? Ну, прости, я не мог сдержаться.
- Но ты ведь обещал!
- Наташа, ты не бойся. Первый раз неопасно. Забеременеть просто невозможно.
- Много ты знаешь.
- Ну, кое-что знаю.
Я стал целовать ее колени, они были влажными. "Она предприняла водные процедуры", - подумал я. Наверное, она, и впрямь, жутко боится. А разве я не боюсь? Я посмотрел на ее плоский живот, на темный треугольник лона и подумал, что где-то там, в тайной глубине ее тела, пролито мое семя. А вдруг, и правда, сейчас, в эту минуту, происходит оплодотворение?
Мне показалось, что волосы на моей голове зашевелились. От ужаса.
Нет, не может быть. Это невозможно. Ее папенька затолкает меня в колонию.
Нужно что-то сказать ей, чтобы она не проговорилась, как Лидка.
- Ты это... Используй ванну, если надо, - тихо сказал я. В горле было сухо.
- Уже использовала. Даже марганцовку ...нашла, - она горько вздохнула.
- Наташ, ты только не говори никому, пусть это будет наша тайна.
- Хороша тайна! Но ты не переживай так, я не Лидка, не буду хвастаться.
- Причем здесь "хвастаться". Просто это дело двоих...
- Двоих. Если не вмешается третий.
- Наташа, я читал, когда девушка в первый раз, то опасности нет.
- Где ты такое читал?
Я помолчал, потому что, действительно, врал. Нигде не читал.
- Ну, ты же видишь, кровь и все такое. Поэтому, - промямлил я, наконец.
- Помолчи! Молись, чтобы пронесло, - она глубоко вздохнула.
Я все еще обнимал ее колени, я стал целовать их, скользнул ладонью вверх по бедру. Почему я не ласкал ее до того как? Я был зол на себя. Ишак!
- Больно было? - спросил я, положив подбородок на ее ногу. Чуть выше колена.
Я смотрел на нее снизу, как верный пес.
Она неопределенно пожала плечом.
- И что, ни капельки не было приятно? - продолжал канючить я.
- Было очень приятно! - сказала она громко и торжественно. Как на собрании.
Я тихо рассмеялся.
- Чего ржешь? Герой-любовник, - она толкнула меня в голову. Ладонью.
- Раз ты шутишь, значит, все не так уж и плохо, - сказал я.
- Да, просто чудесно. Ну, ладно, я не стираться, чай, сюда пришла. Принеси-ка ты мне все мое, то что осталось на стульчике. А сам подожди в номерах.
Я опять засмеялся. У нее хорошее чувство юмора.
Затем я встал и пошел в комнату за ее одеждой. Отдал ей, она закрылась в ванной, потом я долго ждал, стоя у стены в прихожей. Наконец, она вышла, и я чуть не ахнул. Это была та же девочка-припевочка, девочка-конфетка, что и прежде.
Внешне ничего не выдавало того, что с ней случилось час назад.
Только, если присмотреться, можно было определить, что она недавно плакала.
- Ну, что, я пойду, - сказала она, глядя мне прямо в глаза.
- Давай посидим, кофейку выпьем, - тихо ответил я.
- Да нет, я пойду. В другой раз.
И она ушла. Я проводил ее. До калитки.
Потом я долго сидел на кровати, где, казалось, еще хранилось тепло ее тела. Я не мог понять, почему все так произошло. Я во всем винил себя. Поминутно восстанавливая события, я не находил и тени любви в своих действиях. Увы, была неумелая, грубая страсть и сплошная