и, держась за руки, пошли в сторону леса.
- Смотри, какая редкая, долгая осень, как много золота осталось на деревьях.
- Жаль, что журавли уже пролетели, я так люблю смотреть на их стаи.
- Да! А ты знаешь, что в наших плавнях в теплые годы зимует несколько пар
журавлей?
- Неужели?
- Да, я сам видел. И лебеди.
- Ну, лебедей и я видела. Прямо на городском пляже. Народ кормит их хлебом.
Мы вышли на опушку леса. Из-за сильных ветров наши леса такие низкорослые.
Но других у нас нет, поэтому мы рады и таким. Мы уселись на хвойную подушку.
- Представляешь, может, много лет назад та девушка сидела здесь со своим
матросом, из-за любви к которому она потом бросилась со скалы вниз?
- Да что у тебя такие грустные мысли? Надо радоваться жизни.
- Я радуюсь, только мы вымираем и это грустно.
- Кто это "мы"?
- Ну, русские, например.
- Ты пессимист. С чего ты взял?
- Вот я читал статью, там было написано, что если поселить, скажем, на необитаемом острове пятьдесят мужчин и столько же женщин. И пусть живут. Но с условием, чтоб они все переженились, и у каждой пары было по два ребенка. Ни больше и не меньше. Только два. И у всех последующих поколений по два и у следующих. Но на них будут влиять все природные факторы и так далее. Так вот, наукой доказано, что через триста лет на этом острове не останется ни одного человека. Потому что два ребенка не обеспечивают воспроизводство. А чтоб численность не упала, а осталась такой же, нужно, чтоб было у каждой пары было два и семь десятых ребенка, то есть число е.
Помнишь, основание натурального логарифма?
- Конечно. А у нас в классе двое детей только у нескольких семей. Троих нет
ни у кого. У большинства по одному. Это значит что? Мы вымрем?
- Естественно. Если, к примеру, мы с тобой не наклепаем шестерых.
- Хороши у тебя шуточки.
- А что?
- Подумай сам - шестерых.
- А! Вот то-то и оно! Каждый считает, что кто-то за него обеспечит рост
народонаселения, или хотя бы его сохранение. А где твой личный вклад в
это дело, спросит всевышний на страшном суде?
- Не пугай, а то сейчас побегу в роддом, записываться в очередь.
- Пугай, не пугай, а участь, так называемых цивилизованных народов решена,
их сменят азиатские и африканские расы. Не сразу, постепенно, но, увы,
все идет к этому.
Мы помолчали, огорченные участью цивилизованных народов. Потом мы как-то так, совершенно неожиданно, стали целоваться. Я попытался бережно уложить ее на спину, но она уперлась руками позади себя и не позволила мне это сделать.
Да я и не особенно настаивал. Мне и так было хорошо с нею. С моей девушкой.
Имел ли я право так ее называть? Ведь еще совсем недавно она ходила с Мишкой.
Было ли у них что-нибудь? Неужели этот кобель добился своего? Тяжкий вопрос терзал мое сердце, но я не решался что-либо спрашивать.
- Какая у тебя тугая молния на куртке, - прошептал я, потянув вниз замочек.
- Я замерзну, - смеялась Наташа.
- А я тебя согрею, - говорил я, принимаясь за пуговки ее кофточки.
- Я простыну и заболею, - она вяло отталкивала мои ладони.
- Как жаль, что сейчас не лето, я бы тебя уже полностью раздел.
- Ты нахал. Перестань.
- Как у тебя тут красиво, сплошные кружева. Зачем это, если никто не видит?
- Как никто? Ты же, вот, видишь.
- Так я сколько этого ждал. Сейчас посмотрю минутку, а потом? Для кого это?
- Значит, для меня самой. Игорь, я так, и правда, замерзну.
- Извини, забыл, я же обещал согреть, - я прижался лицом к ее шее.
- Ой, щекотно, не надо. Порвешь.
Я стал целовать волшебную кожу ее шеи, потом ниже, пальцами я попытался проникнуть под кружево ее комбинации, под чашечку лифчика, но все было так туго, что я понял, что, действительно,... скорее порву всю эту красоту, чем доберусь до соска ее груди. И я трогал ее грудь через эти непреодолимые преграды, и это все равно было приятно и волнительно. Я посмотрел ей в лицо, она улыбалась какой-то странной улыбкой, и я стал вновь целовать ее в губы.
- Наташа, я влюблен в тебя.
- И я в тебя, но, пожалуйста, давай, я застегнусь. Я простыну.
- Хорошо. Только пообещай мне.
- Что?
- Что мы будем встречаться. Что ты теперь - моя подружка.
- Хорошо.
- Что "хорошо"?
- Я твоя подружка.
- Я все сам застегну, ладно?
- Попробуй.
Мы шли домой медленно и, пока не вошли в городок, часто останавливались
и целовались. Меня распирала любовь к ней. Светлая и радостная. Мать сразу
заметила.
- Что-то ты весь светишься, - сказала она.
Что я мог ответить? Сказать: "Мамуля, я втюрился". Нет, невозможно.
А сегодня мы обменялись листиками. Казалось бы простые тетрадные странички.
Но для кого простые, а для меня золотые. Я написал стихи для Наташи, а она
написала мне. Я свое стихотворение написал за пять минут, прямо так, сразу,
словно выдохнул. Даже ничего не исправлял. Что значит, вдохновение.
Я лечу домой, чтоб прочесть стих Наташи. Я все время держу руку в кармане, а в руке ее конверт. Словно боюсь, что он исчезнет. Никогда не получал стихов от девушек. Честно сказать, и этот-то выклянчил. Но все равно приятно. Даже жарко в груди. Что она написала мне? Я так волнуюсь. И вот я дома.
Как здорово, никого нет, я раскрываю конверт. Ее ровный почерк. Ее.
Что-то сдавило мне горло.
Текла тихая pечка
И pаздвоилась вдpуг,
Раскололось сеpдечко
Между двух, между двух.
Рыжий мальчик влюблённо
Над гитаpой грустит,
Стаpый клён возле дома
Шелестит, шелестит.
Другой шепчет признанья,
С ним волнительно мне,
Он зовёт на свиданье
При луне, при луне.
Мое сердце в тревоге,
Я себя не пойму,
Но мне нравятся оба,
Почему, почему.
Дождик сыплет над речкой,
Пролетают года,
Раскололось сердечко
Навсегда, навсегда.
Тетрадь Наташи
Мой дедушка - лауреат Нобелевской премии. Ее он удостоен за изобретение двуспальной кровати. На церемонии вручения шведский король произнес краткую, проникновенную речь, и под звуки гимна Советского Союза четверо мускулистых негров внесли в центр зала виновницу торжества. Огромную кровать с рюшами и балдахином. Наследный принц сдернул покров и перед изумленной публикой предстала обнаженная парочка, бурно занимающаяся любовью. Это были я и Мишка. Причем, я была сверху и выполняла активную роль. Мишка кричал, мне больно, мне больно, а я отвечала, отлично, давай, отлично, давай, Мишенька, давай!
От ужаса я проснулась. Приснится же такое!
Долго приходила в себя. Успокоилась тем, что плохие сны тем и хороши, что явь оказывается гораздо лучше. Конечно, если к хорошим снам добавить хорошую явь, было бы лучше. Но лишь бы не наоборот.
В первые дни каникул мы с Игорем ходили в лес. Так было классно. Ничего,
кроме поцелуев и легких касаний, но зато, как на душе светло, не описать.
Вечером написала стихотворение для него. Пришлось помучиться. Никак не могла уловить ритм, тональность. А потом вдруг пошло, пошло и получилось. Лишь бы он не стал мучить меня расспросами, про раздвоение сердечка и тому подобное. Это просто стихотворение такое. Может, оно и не про меня вовсе. Чтобы было понятнее, можно заглавие придумать - "Песня болгарской девушки", например. Боже, какая