куда-то на Ближний Восток. Думаю, это всего на неделю. Не грусти!

Собрался очень быстро — многолетняя привычка врача МЧС. Нежно осыпал поцелуями личико, осушил бежавшие слёзы, жадно припал к губам и зарылся лицом в длинные каштановые локоны.

— Не надо плакать, маленькая моя! — улыбнулся он и шагнул за двери.

Она смахнула слезу и поднесла к губам воротник его рубашки. Он снял её в тот день. Рубашка хранила его запах.

Через четыре дня вновь раздался звонок. Ответив, она услышала незнакомый официальный голос:

— Татьяна Александровна Михайлова?

— Да, это я, — ответила, ощутив, что сердце сжалось и забилось так, словно его что-то подгоняло.

— Простите... Ваш муж, Сергей Константинович... Нападение террористов на группу российских медиков... есть информация, что он в числе погибших.

Голос говорил что-то ещё, но она уже не слышала. Она медленно оседала на пол, а в ушах колоколом звучало: «... он в числе погибших... он в числе погибших». Потом к ней приходили, сообщили, что эта информация пока непроверенная, что нужно многое уточнить...

И потянулись её бесконечные дни без него. Как автомат она ходила на работу, возвращалась домой, пила кофе, завернувшись в плед, прижав к лицу его рубашку, проваливалась в тяжёлый сон. И там, во сне, встречалась с ним. Закончилось лето, началась осень, которую они так любили, шёл дождь, и выглядывало солнце, — всё было, как всегда... Только его не было! Однако надежда горела в ней, не угасая, и поддерживала её собственную жизнь.

Телефон всегда был рядом — вдруг позвонят. Заслышав пронзительную мелодию, она всякий раз бросалась немедленно ответить. И каждый раз напрасно. Но однажды ей позвонили:

— Вам надо приехать в госпиталь...

Назвали адрес. Не переодевшись, лишь накинув плащ, она кинулась в больницу. Заведующая хирургией, моложавая дама неопределённых лет строго предупредила:

— Татьяна Александровна, ваш муж жив — операция, к счастью, прошла хорошо. Но ему нужен полный покой, так что — недолго. И, пожалуйста, без лишних эмоций, голубушка!

Стараясь сдержать бежавшее сердце, она тихо вошла в палату. Он лежал на высокой кровати, опутанный какими-то совершенно непонятными ей проводами, подключёнными к аппаратам. Его глаза были закрыты.

— Спит или без сознания? — метнулась тревожная мысль.

Стараясь ступать бесшумно, она подошла к любимому и склонилась к его лицу. Его равномерное дыхание обожгло её. Она осторожно коснулась губами его губ. Он вздохнул, открыл глаза, слабо улыбаясь, прошептал:

— Танюшка, маленькая моя! Ты простишь, что... мне пришлось... задержаться?

— Это будет зависеть от вашего дальнейшего поведения, доктор, — засмеялась она и смахнула слезинку.

— Не плачь! — он шутливо нахмурился. — Прекрасные глазки покраснеют, опухнут, и я разлюблю тебя, — пригрозил с улыбкой.

Потом спросил почти шёпотом:

— Долго я буду ждать?

— Чего? — не поняла она и растерянно посмотрела на него.

— Ты что же считаешь, что вот это щекотное прикосновение к моим губам и есть поцелуй? — с притворным возмущением опять спросил он.

— Но... тебе же нельзя! — она смутилась. — Мне врач строго-настрого запретила лишние эмоции.

— Нашла, кого слушать! — будто бы рассердился он. — Я и сам знаю, что мне нужно. Короче, так — или ты целуешь меня, как положено жене целовать ожившего мужа, или... я проваляюсь здесь ещё очень долго.

Когда заведующая заглянула в палату, она увидела, что Татьяна, склонившись над мужем, целует его нежно и долго.

— Сергей Константинович! Что же вы себе позволяете?! — возмутилась дама. — Если будете себя так вести, выпишу к чёртовой матери за нарушение режима!

Но её глаза смеялись. Придав лицу как можно более строгое выражение, она непримиримым тоном распорядилась:

— Домой, домой, моя хорошая! Иначе вы его так до припадка доведёте! Приходите завтра... Можно прямо с утра.

Через две недели его выписали. Едва они вышли из больницы, как он нежно обнял её плечики:

— Ну, расскажи, как ты жила без меня, — попросил, заглядывая в глаза, будто впитывая в себя её взгляд.

— Жила... — прошептала она, прижимаясь к его груди. — Я знала, что ты живой... Ты же обещал вернуться... Ты не мог оставить меня совсем одну...

— Да, конечно, не мог, — он поцеловал её волосы и добавил: — Я же никогда тебя не обманываю и не даю пустых обещаний. Я обещал вернуться...

Когда легли в постель, она прижалась к нему и сразу заснула, утонув в его руках. В эту ночь ей сны не снились.

Лёжа на боку, прижавшись к его животу попкой, а под щёку подложив его ладонь, она спала сладко и спокойно, как никогда. Вдруг его рука стала медленно скользить от тонкой талии по её бедру. Потом продвинулась между ножками, его пальцы стали медленно поглаживать её там. Ласково, как бы лениво. Она вздохнула, не проснувшись, но ощутив его прикосновения, чуть дёрнула попкой, сильнее прижалась к нему. Его ласки уносили её на волне наслаждения. Шаловливый палец круговыми движениями подбирался к её дырочке. Он не спешил, подразнивая её.

— Ммнн, милый, что ты делаешь? — прошептала она, не открывая глаз.

— Ты же соскучилась по мне, — улыбаясь, заметил он и обжёг своим дыханием её щёчку.

Совсем проснувшись, загораясь от его пальцев, она ответила смущённо:

— Безумно... Но ты ещё слаб... Тебе нельзя...

— Я врач и лучше знаю, чего мне нельзя, а что можно, — шёпотом возразил он.

Его губы опустились на её шею, сдвинув с плечика бретельку ночнушки, устремились ниже.

— Расслабься... — выдохнул он в маленькое ушко и вобрал губами крошечную мочку.

Она, большая любительница «побрякушек», не любила серёжки и никогда их не носила. Он разделял эту её нелюбовь.

— Разве можно уродовать такие очаровательные ушки? Они прекрасны сами по себе, — часто повторял он и дарил любимой самые разные украшения, кроме серёжек.

— Серёжка у тебя должен быть только один, — шутил он.

А ещё он обожал украшать её роскошные длинные, до самой попки, волосы. И даже сам любил заплетать их.

Его пальцы продолжали дразнить, порхая вокруг сокровенного места. И она почувствовала, как расплавилась горячей медовой смолой. Застонала, чуть выгибаясь.

— Я сейчас закричу, — предупредила зачем-то.

— Кричи... Я целую вечность не слышал твоего крика, — упрямился он, всё глубже проникая пальцами в дырочку.

Она согнула ножку в колене, доверяясь его руке. Вытащив пальчик из её пламени, он слизнул горячую влагу. Вторая его рука забавлялась с её грудью, нежно разминая пухленькие упругости, пощипывая набухшие вершинки. Внезапно он вошёл в неё. Она по прежнему лежала на боку, к нему спиной.

И вдруг всхлипнула, из глаз покатились слёзы.

— Что с тобой, маленькая моя? — встревоженным хриплым голосом спросил он, замерев в ней.

— Я люблю тебя! И я... никогда не смогу остаться без тебя, — призналась она.

— Я знаю это, — прошептал он, целуя шейку, — и я тоже люблю тебя... Мы всегда будем вместе... Тебе не удастся легко избавиться от меня, — нежная усмешка преобразила его тонкие губы.

И он стал двигаться в ней. Очень размеренно и ритмично, словно вальсируя в плавном танце, как будто это было соединение во сне. Оно было долгим,