Дневник Ильи Михайловича Тарского, или Заметки на полях
Незыблемым было одно - только деловые отношения, никаких даже намеков на любую близость. Одни работали по несколько лет, другие приходили и уходили так быстро, что и не запоминались. Найти такую, чтобы удовлетворяла всем требованиям, было непросто.
Домработница должна быть чистоплотной, скромной, честной, неприметной, молчаливой, неглупой, обязательной и иметь еще много других качеств.
Он был убежден, что домработница - это профессия. В наши дни, к сожалению, вымирающая. Друзья и знакомые часто спрашивали, зачем он содержит домработницу, если в его доме всегда живет какая-нибудь женщина, разделяющая с ним и кров, и постель. Ответить на этот вопрос вразумительно даже самому себе он не мог, да и не пытался. Просто приходящая раз или два в неделю женщина, следящая за порядком, была для него аксиомой, не требующей ни доказательств, ни обсуждений.
Нынешняя работала у него много лет, пережила последнюю жену и нескольких более или менее постоянных подруг. Ей было около сорока лет. Она приехала в Москву из провинции. Без профессии, без образования. Работала домработницей в нескольких домах, зарабатывала, как могла по мелочам, в общем-то своей жизнью была довольна. Отношения между ними были ровными и спокойными. Обе стороны оставались довольны друг другом. Но было одно обстоятельство, способное перечеркнуть эту стабильность.
Она стала систематически опаздывать. На десять минут, на полчаса, на несколько часов. Сам он никогда не опаздывал. Боясь попасть в пробки, предвидя любые неожиданности, на все встречи приезжал заранее и ждал назначенного времени. Такой же пунктуальности требовал от других. Вечно опаздывающая домработница ломала привычный уклад жизни, мешала планировать свое время и вызывала сильнейшее раздражение. Оправдания были стандартными - далеко живу, пробки, сломался автобус, изменилось расписание электричек.
Понимая, что найти другую домработницу, удовлетворяющую его требованиям нелегко, приходилось терпеть ее опоздания, приспосабливаться к изменению графика и вести разъяснительные беседы. Но любому терпению приходит конец.
Когда в очередной раз она сломала его график и опоздала на полтора часа, он решил от увещеваний перейти к более жестким мерам. Дождавшись, когда она переоденется в рабочую одежду, отдышится и немного успокоится, думая, что и в этот раз ее просто пожурят и этим все, как всегда, закончится, он позвал ее к себе в кабинет.
- Встань здесь, - пальцем он указал на место перед своим креслом.
В глазах домработницы мелькнуло удивление.
- Скажи, ты довольна работой у меня?
- Да.
- Зарплата устраивает?
- Да.
- Я плохо к тебе отношусь, неуважительной с тобой обращаюсь, нарушаю какие-либо наши с тобой договоренности?
- Ну что Вы, нет. Все хорошо, спасибо.
- Так почему же ты позволяешь себе неуважительное отношение ко мне?
Немой вопрос в глазах...
- Я Вас не понимаю?
- А постоянно опаздывать, срывать мне все планы на день, заставлять ждать - это, по-твоему, уважение? То у тебя автобус, то электричка, то еще миллион причин. Все, мое терпение лопнуло. Слов ты не понимаешь, доброту мою не ценишь. Решай - или я тебя сейчас наказываю, как считаю нужным, или я тебя выгоняю.
Смятение, недоумение, растерянность. Тяжело повисшее молчание. Затем с трудом выдавленное:
- Наказывайте.
- Ну, что ж, сама выбрала. На колени!
- Что?
- На колени становись живо и не зли меня!
Затравленно глядя на хозяина, покорно встала на колени. Он взял ее левой рукой за волосы, с силой оттягивая голову назад. Правой рукой стал наносить пощечины. Сначала несильно, потом все увеличивая силу удара. Ее голова стала мотаться из стороны в сторону, из глаз молча текли слезы. Было больно и обидно. При каждом ударе он ей говорил: «Это за опоздания, это за неуважение, это за то, что доброту не помнишь». Все это говорилось без злобы, без раздражения. И поэтому казалось ей еще более страшным. Не выпуская ее волос из руки, он спросил:
- Ты все поняла?
- Да, да, да...
- Как следует запомнила?
- Даааа...
- Ну, смотри, на этот раз ограничусь. В следующий буду пороть кнутом. Ты у меня кнуты, плети, ремни в шкафу видела?
- Дааа...
- Знаешь, зачем они?
- Догадываюсь.
- Так вот, у тебя есть шанс с ними познакомится.
- Пожалуйста, не надо.
- От тебя зависит. Все поняла? Точно?
- Я поняла, я правда больше не буду.
- Ладно, благодари за науку и целуй руку.
Мокрые от слез, трясущиеся губы неумело ткнулись в его руку.
- Спасибо Вам.
- Все, иди, работай.
Прошло полгода. Она не только перестала опаздывать, но стала приходить раньше и ждать за дверью назначенного времени. Но потом опять опоздала. Он промолчал, сделал вид, что не заметил. Следующее опоздание было на двадцать минут. Он ждал ее в машине у метро, чтобы отвезти убирать загородный дом. Самой ей туда было неудобно добираться и неоправданно долго. Влетев в его машину, испуганно уставилась на него, пытаясь объяснить, почему опоздала опять. Он не стал слушать. Сидя за рулем, больно взял ее за подбородок.
- Нет времени тебя наказывать сейчас. И без того опаздываем. В следующий раз.
- Ну, поняла, поняла, простите.
Следующий раз наступил через неделю.
- Все, милая, слова закончились.
- Нет, пожалуйста, простите.
- Раздевайся.
- Что? Как раздеваться?
- Как раздеваться? Догола, конечно. Пороть тебя буду. Или пошла вон. Совсем.
- Я не могу раздеваться, ну, пожалуйста, простите, я больше не буду.
- Пошла вон.
Молчание, слезы.
- Ты еще здесь? Живо убирайся, мне такая домработница не нужна.
Отвернувшись от хозяина, начинает медленно расстегивать пуговицы на кофточке...
- Ко мне лицом! На меня смотреть! И не тяни резину, живо раздевайся!
Осталась в трусиках и лифчике. С надеждой смотрит на хозяина. Он молча смотрит на нее, не произнеся не слова. Под тяжелым, жестким взглядом руки ее, как во сне, стягивают трусики и лифчик. Прикрывается руками.
- Руки за голову! Стоять так! В глаза смотреть. Сейчас я тебя, взрослую тетку, стоящую голой перед чужим мужчиной, буду пороть. Стыдно?
Кивок головы, слезы, трясущиеся губы и дрожащие ноги.
- Значит, хамить, опаздывать, не уважать человека не стыдно, а отвечать за это стыдно? Ко мне спиной! Встала на колени и на локти, развела ноги шире! Так стоять и ждать.
Он посмотрел на плачущую женщину, покорно стоящую на коленях и локтях, со страхом ждущую наказания, и пошел за кнутом.
- Ну что? Пороть тебя или так все поняла? - кнут со свистом рассек воздух в нескольких сантиметрах от ждущей наказания женщины.
- Я поняла, я все поняла. Пожалуйста, не надо.
- Вот если бы это было в первый раз, то я тебе, может быть, и поверил бы. А так нет, не верю.
Кнут с силой опустился на ягодицы, оставив багровую полосу. Женщина вскрикнула от неожиданности и разрыдалась. Не обращая внимания на слезы, он стал наносить удары, ровно и аккуратно кладя их на ягодицы и на спину. Через некоторое время рыдания стихли. Стоя на локтях, женщина молча принимала удары, при каждом чуть покачиваясь. Ее тело больше не сопротивлялось, наоборот, оно с готовностью ждало нового удара, после которого раздавался тихий стон. Он остановился.
- Пожалуйста,
Домработница должна быть чистоплотной, скромной, честной, неприметной, молчаливой, неглупой, обязательной и иметь еще много других качеств.
Он был убежден, что домработница - это профессия. В наши дни, к сожалению, вымирающая. Друзья и знакомые часто спрашивали, зачем он содержит домработницу, если в его доме всегда живет какая-нибудь женщина, разделяющая с ним и кров, и постель. Ответить на этот вопрос вразумительно даже самому себе он не мог, да и не пытался. Просто приходящая раз или два в неделю женщина, следящая за порядком, была для него аксиомой, не требующей ни доказательств, ни обсуждений.
Нынешняя работала у него много лет, пережила последнюю жену и нескольких более или менее постоянных подруг. Ей было около сорока лет. Она приехала в Москву из провинции. Без профессии, без образования. Работала домработницей в нескольких домах, зарабатывала, как могла по мелочам, в общем-то своей жизнью была довольна. Отношения между ними были ровными и спокойными. Обе стороны оставались довольны друг другом. Но было одно обстоятельство, способное перечеркнуть эту стабильность.
Она стала систематически опаздывать. На десять минут, на полчаса, на несколько часов. Сам он никогда не опаздывал. Боясь попасть в пробки, предвидя любые неожиданности, на все встречи приезжал заранее и ждал назначенного времени. Такой же пунктуальности требовал от других. Вечно опаздывающая домработница ломала привычный уклад жизни, мешала планировать свое время и вызывала сильнейшее раздражение. Оправдания были стандартными - далеко живу, пробки, сломался автобус, изменилось расписание электричек.
Понимая, что найти другую домработницу, удовлетворяющую его требованиям нелегко, приходилось терпеть ее опоздания, приспосабливаться к изменению графика и вести разъяснительные беседы. Но любому терпению приходит конец.
Когда в очередной раз она сломала его график и опоздала на полтора часа, он решил от увещеваний перейти к более жестким мерам. Дождавшись, когда она переоденется в рабочую одежду, отдышится и немного успокоится, думая, что и в этот раз ее просто пожурят и этим все, как всегда, закончится, он позвал ее к себе в кабинет.
- Встань здесь, - пальцем он указал на место перед своим креслом.
В глазах домработницы мелькнуло удивление.
- Скажи, ты довольна работой у меня?
- Да.
- Зарплата устраивает?
- Да.
- Я плохо к тебе отношусь, неуважительной с тобой обращаюсь, нарушаю какие-либо наши с тобой договоренности?
- Ну что Вы, нет. Все хорошо, спасибо.
- Так почему же ты позволяешь себе неуважительное отношение ко мне?
Немой вопрос в глазах...
- Я Вас не понимаю?
- А постоянно опаздывать, срывать мне все планы на день, заставлять ждать - это, по-твоему, уважение? То у тебя автобус, то электричка, то еще миллион причин. Все, мое терпение лопнуло. Слов ты не понимаешь, доброту мою не ценишь. Решай - или я тебя сейчас наказываю, как считаю нужным, или я тебя выгоняю.
Смятение, недоумение, растерянность. Тяжело повисшее молчание. Затем с трудом выдавленное:
- Наказывайте.
- Ну, что ж, сама выбрала. На колени!
- Что?
- На колени становись живо и не зли меня!
Затравленно глядя на хозяина, покорно встала на колени. Он взял ее левой рукой за волосы, с силой оттягивая голову назад. Правой рукой стал наносить пощечины. Сначала несильно, потом все увеличивая силу удара. Ее голова стала мотаться из стороны в сторону, из глаз молча текли слезы. Было больно и обидно. При каждом ударе он ей говорил: «Это за опоздания, это за неуважение, это за то, что доброту не помнишь». Все это говорилось без злобы, без раздражения. И поэтому казалось ей еще более страшным. Не выпуская ее волос из руки, он спросил:
- Ты все поняла?
- Да, да, да...
- Как следует запомнила?
- Даааа...
- Ну, смотри, на этот раз ограничусь. В следующий буду пороть кнутом. Ты у меня кнуты, плети, ремни в шкафу видела?
- Дааа...
- Знаешь, зачем они?
- Догадываюсь.
- Так вот, у тебя есть шанс с ними познакомится.
- Пожалуйста, не надо.
- От тебя зависит. Все поняла? Точно?
- Я поняла, я правда больше не буду.
- Ладно, благодари за науку и целуй руку.
Мокрые от слез, трясущиеся губы неумело ткнулись в его руку.
- Спасибо Вам.
- Все, иди, работай.
Прошло полгода. Она не только перестала опаздывать, но стала приходить раньше и ждать за дверью назначенного времени. Но потом опять опоздала. Он промолчал, сделал вид, что не заметил. Следующее опоздание было на двадцать минут. Он ждал ее в машине у метро, чтобы отвезти убирать загородный дом. Самой ей туда было неудобно добираться и неоправданно долго. Влетев в его машину, испуганно уставилась на него, пытаясь объяснить, почему опоздала опять. Он не стал слушать. Сидя за рулем, больно взял ее за подбородок.
- Нет времени тебя наказывать сейчас. И без того опаздываем. В следующий раз.
- Ну, поняла, поняла, простите.
Следующий раз наступил через неделю.
- Все, милая, слова закончились.
- Нет, пожалуйста, простите.
- Раздевайся.
- Что? Как раздеваться?
- Как раздеваться? Догола, конечно. Пороть тебя буду. Или пошла вон. Совсем.
- Я не могу раздеваться, ну, пожалуйста, простите, я больше не буду.
- Пошла вон.
Молчание, слезы.
- Ты еще здесь? Живо убирайся, мне такая домработница не нужна.
Отвернувшись от хозяина, начинает медленно расстегивать пуговицы на кофточке...
- Ко мне лицом! На меня смотреть! И не тяни резину, живо раздевайся!
Осталась в трусиках и лифчике. С надеждой смотрит на хозяина. Он молча смотрит на нее, не произнеся не слова. Под тяжелым, жестким взглядом руки ее, как во сне, стягивают трусики и лифчик. Прикрывается руками.
- Руки за голову! Стоять так! В глаза смотреть. Сейчас я тебя, взрослую тетку, стоящую голой перед чужим мужчиной, буду пороть. Стыдно?
Кивок головы, слезы, трясущиеся губы и дрожащие ноги.
- Значит, хамить, опаздывать, не уважать человека не стыдно, а отвечать за это стыдно? Ко мне спиной! Встала на колени и на локти, развела ноги шире! Так стоять и ждать.
Он посмотрел на плачущую женщину, покорно стоящую на коленях и локтях, со страхом ждущую наказания, и пошел за кнутом.
- Ну что? Пороть тебя или так все поняла? - кнут со свистом рассек воздух в нескольких сантиметрах от ждущей наказания женщины.
- Я поняла, я все поняла. Пожалуйста, не надо.
- Вот если бы это было в первый раз, то я тебе, может быть, и поверил бы. А так нет, не верю.
Кнут с силой опустился на ягодицы, оставив багровую полосу. Женщина вскрикнула от неожиданности и разрыдалась. Не обращая внимания на слезы, он стал наносить удары, ровно и аккуратно кладя их на ягодицы и на спину. Через некоторое время рыдания стихли. Стоя на локтях, женщина молча принимала удары, при каждом чуть покачиваясь. Ее тело больше не сопротивлялось, наоборот, оно с готовностью ждало нового удара, после которого раздавался тихий стон. Он остановился.
- Пожалуйста,