Пигмалион
не осталось и следа: теперь Галя даже ходила так, что у Димы в груди щекотало сладкое перышко.
Галя стала для него фетишем его тайных желаний. Каждая клеточка ее тела, каждый оттенок ее взгляда и голоса кололи ему нервы, как наркотик. Ему хотелось, чтобы она вся целиком, с макушки до пяток, была его творением, и он игрался с ней, как с живой куклой.
Он лично брил ей подмышки, ноги и пизду, поглаживая их сквозь крем, и бритье превращалось в изощренную ласку. Он заставил ее сделать пирсинг, и теперь на левом крыле носа, на ушах и в пупке у нее красовались дымчато-серебристые стразы в тон глазам и волосам. Он умащивал ей тело маслами, как Клеопатре, делал ей маникюр и педикюр, расписал ей ногти на руках и ногах цветными узорами, покрыл ей руки-ноги орнаментом из хны, и казалось, что Галя в кружевных перчатках и носочках. Он делал ей замысловатый макияж в стиле fairy, наряжал ее в эпатажные цветные наряды, обвешивал украшениями, и на Галю оборачивались все, кто видел ее. На улице она была, как экзотическая птица на сером асфальте. Он разрисовывал ее гуашью, красил ей лицо и тело золотом, серебром и сажей, заставляя пищать от страха, и капал краской на выкрашенную кожу, и яркие струйки текли по Гале, щекоча ей тело, а Дима ебал ее, возбужденную, липкую от краски и соков, и потом мыл в ванной, взбивая бурую пену, и ласкал разгоряченное тело, облепленное мыльным гелем...
Так, в непрерывном дурмане наготы, чувственных игр, танцев, ласк, рисования, секса, фотосессий и сумасбродств прошло три недели. Дима добился своей цели: Галя стала человеком без «вчера», растворившись в «сегодня», - но и сам он стал Галиным рабом, привязанным к ней, как наркоман к игле.
***
Однажды она пропала.
Дима сходил с ума, выл волком, матюкался и готов был искать ее по всему городу, но вместо того вдруг взял и напился.
Вечером она позвонила.
- Ты где? - орал пьяный Дима в трубку. - Где тебя черти носят? Что, нельзя было ответить, да? На свободу вырвалась, да?
- Прости, - говорила ему трубка. - Я не могла раньше. Тут... небольшое ЧП. Дим, я звоню предупредить, что сегодня не вернусь домой.
- Чтооо? Как это «не вернусь»? Что это зна...
- Не волнуйся, Дим, ладно? Все нормально. Дело не во мне. Тут... в общем, одной женщине плохо. Мне надо с ней побыть. Я потом все расскажу.
- Женщине? Какой еще женщине? - ворчал Дима, сбавляя обороты. - Почему это ты должна с ней торчать ночью?
- Не будешь волноваться, да? Ладно? Все, Дим, пока, я больше могу. Я позвоню еще. Цем в губки!..
«Не вернется», растравлял он себя. «Все. Конец. Побаловался - и хватит с тебя, дурака...»
Но Галя вернулась.
- Ну чего ты такой нервный? - говорила она ему, вися у него на шее. Она была какая-то не такая, как всегда. - Щас я тебе все расскажу. Просто... я встретила одну женщину. Ей было плохо... с сердцем. У нее никого нет, никаких родичей. Пришлось с ней посидеть, скорую вызвать, и потом остаться ухаживать, уколы делать, ну и все такое... Ну, вот как ты за мной ухаживал недавно. В больницу ее не брали, щас новый закон какой-то дурацкий... Я еще буду ходить к ней, ухаживать, еду носить... Ты немножко успокоился?
Дима не знал, верить ей или нет.
- Будем вместе ходить к ней, - заявил он.
- Не-не, она мужика стесняться будет, - замахала руками Галя. - Сейчас так точно. Может быть, потом, когда оклемается...
Больше они об этом не говорили. Каждый день она ходила к своей бабульке, к вечеру возвращалась, рассказывала про нее всякие хохмы, и Дима смеялся с ней, наблюдая за выражением ее лица.
На пятый день он чмокнул уходящую Галю, закрыл за ней дверь, выждал, пока скрипнет лифт - и выскочил следом, натянув заранее приготовленную маску-фантомаску, которая пылилась у него еще с «кулька».
Прыгнув вслед за Галей в троллейбус, он проехал с ней полгорода, пересел на другой маршрут, вышел в дачном секторе и пошел следом, соблюдая дистанцию. Галя не видела его или делала вид, что не видит.
Свернув в задрипанный переулок, она вошла в калитку старого двора, поднялась на крыльцо и позвонила в дверь.
Ей открыла полная женщина.
- Приветик, ма! - сказала ей Галя. Женщина молча обняла ее.
Повисев друг на дружке минуту или больше, они ушли в дом, оставив дверь открытой.
Похолодевший Дима стоял какое-то время у калитки, затем, оглянувшись, вбежал во двор, вытянул шею, прислушиваясь к голосам из дома, и на цыпочках прокрался вовнутрь.
Пройдя крохотную кухню, он остановился около двери, ведущей в комнаты.
- Господи! - слезливо тянул голос за дверью. - Я до сих пор не верю, что ты жива, Юленька, моя рыбочка...
- Мааааа, - подвывала Галя-Юленька-Рыбочка. - Я, как тебя увидела, сразу все вспомнила. Все-все-все...
- А я тебя не узнала. Надо же, как он тебя, этот твой...
- Ну, мам, про него не надо, ладно?
- Сука он! Подобрал тебя, чтобы поиграться...
- Ма, ну не говори так, ну я же просила. Он знаешь какой?... И он меня спас, между прочим...
- Ну да, спас. Может, это он тебя по голове-то и ударил, чтобы...
- Ну мам, ну что ты такое говоришь?
- Потому что я сама топиться думала! - вопил слезливый голос. - Три недели тебя оплакивала. А теперь ты со мной пять минуток потрындишь - и к нему, к нему. А на мать наплевать уже, да?
- Мам, ну не надо, ну не начинай...
- «Не начинай!» Я тут все слезы выплакала, а он, падло, трахал там тебя...
- Мам, ну как тебе не стыдно. Давай лучше про...
- В универ скоро, такой кровью это поступление выцарапали, а он, сука такая, вообще тебя это самое...
- Ма, успокойся, ладно? В универ я не буду. Не хочу юрфак. Я переведусь.
- Куда еще?
- В художественный. На дизайн, а может, и...
- Ой, насмешила! Ой, я вся хохочу! С голой жопой решила жить? Да ты морду себе никогда не могла цивильно намалевать, ни то что...
- Ма! Между прочим, я без него... Я не знала, кто я такая! Я росла тут с тобой, как в курятнике каком-то, серой мышкой занюханной, а он показал мне, что я могу, понимаешь? Я только с ним поняла, кто я...
- «Поняла, поняла... « Ты забываешь, что мать жизнь прожила! Он сука, гнида, чмо такое! Он...
- Что «он»? - заорал Дима, выбивая ногой дверь.
И Галя, и ее мама застыли, глядя на него, как на привидение.
- Что «он»? - повторил Дима. - Ну чего так смотрите? Блядь! - он сорвал маску и швырнул ее нафиг на пол.
- Во-первых, «здрасьте», - сказала Галина мама.
- Ма, - протестующе крикнула Галя, но мама перебила ее - Тихо. Вы к кому, молодой человек?
- Ззздрасьте, - выдавил из себя Дима. - Вы... вы все не так поняли.
- Ах, я не так поняла? Да ты вообще знаешь, что такое, когда умирают дети, а? Ты вообще хоть кого-нибудь в своей жизни воспитал, а? - начала Галина мама, наступая на него.
- Ма!... - кричала Галя, но та не обращала внимания: - Ты зачем моей Юле лохмы похерил, а? Чтоб не узнали, а? Тебе до моей Юли, как таракану до Милана, понял? Ты задохлик, блядь, ты и речку эту не пересцышь, откуда Юля малого спасла! - орала она Диме в лицо. Тот вдруг покачнулся:
- Не пересцу? - и вдруг рванул прочь.
- Рули-рули городами... Дииииим!... - раздалось одновременно. - Диииим, подождииии!... Ну подожди же, псих!... - кричала
Галя стала для него фетишем его тайных желаний. Каждая клеточка ее тела, каждый оттенок ее взгляда и голоса кололи ему нервы, как наркотик. Ему хотелось, чтобы она вся целиком, с макушки до пяток, была его творением, и он игрался с ней, как с живой куклой.
Он лично брил ей подмышки, ноги и пизду, поглаживая их сквозь крем, и бритье превращалось в изощренную ласку. Он заставил ее сделать пирсинг, и теперь на левом крыле носа, на ушах и в пупке у нее красовались дымчато-серебристые стразы в тон глазам и волосам. Он умащивал ей тело маслами, как Клеопатре, делал ей маникюр и педикюр, расписал ей ногти на руках и ногах цветными узорами, покрыл ей руки-ноги орнаментом из хны, и казалось, что Галя в кружевных перчатках и носочках. Он делал ей замысловатый макияж в стиле fairy, наряжал ее в эпатажные цветные наряды, обвешивал украшениями, и на Галю оборачивались все, кто видел ее. На улице она была, как экзотическая птица на сером асфальте. Он разрисовывал ее гуашью, красил ей лицо и тело золотом, серебром и сажей, заставляя пищать от страха, и капал краской на выкрашенную кожу, и яркие струйки текли по Гале, щекоча ей тело, а Дима ебал ее, возбужденную, липкую от краски и соков, и потом мыл в ванной, взбивая бурую пену, и ласкал разгоряченное тело, облепленное мыльным гелем...
Так, в непрерывном дурмане наготы, чувственных игр, танцев, ласк, рисования, секса, фотосессий и сумасбродств прошло три недели. Дима добился своей цели: Галя стала человеком без «вчера», растворившись в «сегодня», - но и сам он стал Галиным рабом, привязанным к ней, как наркоман к игле.
***
Однажды она пропала.
Дима сходил с ума, выл волком, матюкался и готов был искать ее по всему городу, но вместо того вдруг взял и напился.
Вечером она позвонила.
- Ты где? - орал пьяный Дима в трубку. - Где тебя черти носят? Что, нельзя было ответить, да? На свободу вырвалась, да?
- Прости, - говорила ему трубка. - Я не могла раньше. Тут... небольшое ЧП. Дим, я звоню предупредить, что сегодня не вернусь домой.
- Чтооо? Как это «не вернусь»? Что это зна...
- Не волнуйся, Дим, ладно? Все нормально. Дело не во мне. Тут... в общем, одной женщине плохо. Мне надо с ней побыть. Я потом все расскажу.
- Женщине? Какой еще женщине? - ворчал Дима, сбавляя обороты. - Почему это ты должна с ней торчать ночью?
- Не будешь волноваться, да? Ладно? Все, Дим, пока, я больше могу. Я позвоню еще. Цем в губки!..
«Не вернется», растравлял он себя. «Все. Конец. Побаловался - и хватит с тебя, дурака...»
Но Галя вернулась.
- Ну чего ты такой нервный? - говорила она ему, вися у него на шее. Она была какая-то не такая, как всегда. - Щас я тебе все расскажу. Просто... я встретила одну женщину. Ей было плохо... с сердцем. У нее никого нет, никаких родичей. Пришлось с ней посидеть, скорую вызвать, и потом остаться ухаживать, уколы делать, ну и все такое... Ну, вот как ты за мной ухаживал недавно. В больницу ее не брали, щас новый закон какой-то дурацкий... Я еще буду ходить к ней, ухаживать, еду носить... Ты немножко успокоился?
Дима не знал, верить ей или нет.
- Будем вместе ходить к ней, - заявил он.
- Не-не, она мужика стесняться будет, - замахала руками Галя. - Сейчас так точно. Может быть, потом, когда оклемается...
Больше они об этом не говорили. Каждый день она ходила к своей бабульке, к вечеру возвращалась, рассказывала про нее всякие хохмы, и Дима смеялся с ней, наблюдая за выражением ее лица.
На пятый день он чмокнул уходящую Галю, закрыл за ней дверь, выждал, пока скрипнет лифт - и выскочил следом, натянув заранее приготовленную маску-фантомаску, которая пылилась у него еще с «кулька».
Прыгнув вслед за Галей в троллейбус, он проехал с ней полгорода, пересел на другой маршрут, вышел в дачном секторе и пошел следом, соблюдая дистанцию. Галя не видела его или делала вид, что не видит.
Свернув в задрипанный переулок, она вошла в калитку старого двора, поднялась на крыльцо и позвонила в дверь.
Ей открыла полная женщина.
- Приветик, ма! - сказала ей Галя. Женщина молча обняла ее.
Повисев друг на дружке минуту или больше, они ушли в дом, оставив дверь открытой.
Похолодевший Дима стоял какое-то время у калитки, затем, оглянувшись, вбежал во двор, вытянул шею, прислушиваясь к голосам из дома, и на цыпочках прокрался вовнутрь.
Пройдя крохотную кухню, он остановился около двери, ведущей в комнаты.
- Господи! - слезливо тянул голос за дверью. - Я до сих пор не верю, что ты жива, Юленька, моя рыбочка...
- Мааааа, - подвывала Галя-Юленька-Рыбочка. - Я, как тебя увидела, сразу все вспомнила. Все-все-все...
- А я тебя не узнала. Надо же, как он тебя, этот твой...
- Ну, мам, про него не надо, ладно?
- Сука он! Подобрал тебя, чтобы поиграться...
- Ма, ну не говори так, ну я же просила. Он знаешь какой?... И он меня спас, между прочим...
- Ну да, спас. Может, это он тебя по голове-то и ударил, чтобы...
- Ну мам, ну что ты такое говоришь?
- Потому что я сама топиться думала! - вопил слезливый голос. - Три недели тебя оплакивала. А теперь ты со мной пять минуток потрындишь - и к нему, к нему. А на мать наплевать уже, да?
- Мам, ну не надо, ну не начинай...
- «Не начинай!» Я тут все слезы выплакала, а он, падло, трахал там тебя...
- Мам, ну как тебе не стыдно. Давай лучше про...
- В универ скоро, такой кровью это поступление выцарапали, а он, сука такая, вообще тебя это самое...
- Ма, успокойся, ладно? В универ я не буду. Не хочу юрфак. Я переведусь.
- Куда еще?
- В художественный. На дизайн, а может, и...
- Ой, насмешила! Ой, я вся хохочу! С голой жопой решила жить? Да ты морду себе никогда не могла цивильно намалевать, ни то что...
- Ма! Между прочим, я без него... Я не знала, кто я такая! Я росла тут с тобой, как в курятнике каком-то, серой мышкой занюханной, а он показал мне, что я могу, понимаешь? Я только с ним поняла, кто я...
- «Поняла, поняла... « Ты забываешь, что мать жизнь прожила! Он сука, гнида, чмо такое! Он...
- Что «он»? - заорал Дима, выбивая ногой дверь.
И Галя, и ее мама застыли, глядя на него, как на привидение.
- Что «он»? - повторил Дима. - Ну чего так смотрите? Блядь! - он сорвал маску и швырнул ее нафиг на пол.
- Во-первых, «здрасьте», - сказала Галина мама.
- Ма, - протестующе крикнула Галя, но мама перебила ее - Тихо. Вы к кому, молодой человек?
- Ззздрасьте, - выдавил из себя Дима. - Вы... вы все не так поняли.
- Ах, я не так поняла? Да ты вообще знаешь, что такое, когда умирают дети, а? Ты вообще хоть кого-нибудь в своей жизни воспитал, а? - начала Галина мама, наступая на него.
- Ма!... - кричала Галя, но та не обращала внимания: - Ты зачем моей Юле лохмы похерил, а? Чтоб не узнали, а? Тебе до моей Юли, как таракану до Милана, понял? Ты задохлик, блядь, ты и речку эту не пересцышь, откуда Юля малого спасла! - орала она Диме в лицо. Тот вдруг покачнулся:
- Не пересцу? - и вдруг рванул прочь.
- Рули-рули городами... Дииииим!... - раздалось одновременно. - Диииим, подождииии!... Ну подожди же, псих!... - кричала