я не сразу заснула, и лучше б мне не просыпаться.

Ночью меня разбудил чем-то разозлённый отчим; сказав, что мама срочно уезжает, велел попрощаться с ней. Сонная, я застала маму в дверях, обнимая её, увидела, что она плакала. Я начала утешать её, но она прошептала, что все очень плохо, но не безнадежно, чтоб я держалась и не перечила папе, а она попробует помочь мне. Ничего не поняв, я пыталась расспросить её, отчего вдруг мне плохо (когда мне было так хорошо!). Махнув рукой, она вышла.

Дома находились полицейский и незнакомый мужчина, они с интересом рассматривали меня, стало тревожно. Подошедший отчим неожиданно ударил меня по щекам, назвал русской неблагодарной шлюхой. Чуть не упав, я поняла, что не была достаточно осторожна и возможно подвела Райана. Если б я знала, кого ещё я подставила своей любовью! Я стояла у дверей, а он кричал на меня в присутствии посторонних, таким я его никогда не видела. Из его воплей выходило, что моя мать - сводня, чуть не сутенер, при её активном поощрении я напилась (- Чего ещё ожидать от дочери алкоголички! – кричал он) и подверглась грубому насилию. – Как он узнал? Никто не видел или кто-то все же..? Но кто? Мама? – ломала голову я, пытаясь оправдаться, но отчим не останавливался. Самое страшное он приберег напоследок: парень-насильник – совершеннолетний, и его ждет тюрьма на пару со сводней – моей мамой; он, мистер Эштон, уж позаботиться о достойном наказании виновных. Половины не поняв и не поверив в эту чушь, сквозь слезы я лепетала, что все не так, никто никого не насиловал, и я почти не пила, а мама и вовсе ни при чем. Не давая мне слова, отчим прорычал, что они всё видели на пленке камеры видеонаблюдения, факт насилия и маминого попустительства налицо, и своей ложью я только усугубляю их вину. – Какие камеры? – терялась в догадках я. – Внешние по периметру дома? Ни про какие другие я не знала.

Перестав кричать, отчим сухо сказал, что меня осмотрит врач и зафиксирует факт насилия, и возьмет анализы для идентификации личности насильника. Сам он останется с полицейским и подпишет уже составленный протокол, который послужит основанием для возбуждения уголовного дела и ареста всех подозреваемых. После врачебного осмотра и я подпишу его. Находясь в замешательстве, я, было, пошла с незнакомым мне врачом в свою комнату, но решив не сдаваться, сказала, что пройду осмотр только после консультации с нашим семейным адвокатом (где-то я про это слышала). Отчим веско произнес, что тогда меня доставят в участок и там у меня возьмут пробы спермы безо всякого адвоката и церемоний. Полицейский за его спиной многозначительно кивнул. Я много плакала в эту ночь, в том числе и тогда, пока у меня между ног долго ковырялся этот доктор. Потом отчим притащил меня к столу и заставил подписать какой-то документ, где я заявляла, что меня изнасиловал Райан. И что моя мама в этот момент находилась в соседней комнате. Он буквально водил моей рукой, а полицейский строго говорил со мной. Со словами, что завтра с утра начнут следствие по моему делу, мужчины ушли. А наивная глупая девочка осталась! С хитрым манипулятором наедине.

Отчим ушел в кабинет, а я, нарыдавшись, задумалась. Моё воображение ничего мне не подсказало, кроме возможности упросить папу простить меня и все отменить. Постучав, я вошла к нему в кабинет и, стараясь не плакать, принялась упрашивать, не подавать в суд на маму и моего парня. Отчим, хмурясь, слушал, перебирая бумаги и не глядя на меня. Подойдя поближе, я встала перед ним на колени и уткнулась ему в ноги, продолжая твердить свое. Он погладил меня по голове и сказал, что тоже сожалеет, что все так печально окончилось. Гладил мои волосы и тихо говорил, что возможно, он не вполне прав, ему стоило послушать меня и не стоило бить. Обрадованная, я обняла папочку и он, обняв меня, усадил к себе на колени. Все крепче прижимал меня к себе и успокаивал, говоря, что если я захочу, то все будет хорошо, и он сделает все ради меня. Обнадеженная его словами, я клялась в вечной любви и послушании ему. Вытерев мои слезы, он поцеловал меня в губы, но быстро, я почти ничего не заметила, и отослал к себе спать, сказав, что сейчас придет и накроет меня. Поцеловав его в щёку и ещё раз объяснившись ему в любви, я, полная радужных надежд, ушла к себе. Я уже дремала, когда вошел папа в домашнем халате и сел на кровать. Он гладил меня по одеялу и говорил монотонно и тихо, еле слышно. Что он продолжает сомневаться в своем желании замять дело о моем изнасиловании, что ему будет трудно договориться с полицией при наличии подписанного мной протокола, что моей маме придется трудно на новой работе, когда её начнут таскать на допросы и подвергнут уголовному преследованию, а за судьбу моего парня он вообще боится, т. к. изнасилование – серьёзное преступление. Вот если б я помогла ему расслабиться, т. к. от этих мыслей ему плохо, если б я сделала ему хорошо и приятно, то он бы ни минуты не сомневался и сделал для меня все, ведь я твердила, что так люблю его, вот пусть я и докажу как. Растерянная до крайности, я сразу поняла, чего он хочет, и даже не успела удивиться. Он уже тянул с меня майку через голову и прижимал к себе. Усевшись на кровать с ногами, он крепко обнял меня и пристально посмотрел мне в глаза. Он не набрасывался на меня, он ждал. Я как зачарованная недолго смотрела на него и первой отвела взгляд, не шевельнувшись. Он победно улыбнулся, покрепче обнял меня и потянулся к моим губам. Неподвижно, как мертвая, сидела я, пока он целовал меня, просовывал язык мне в рот, сосал мои губы и язык. Меня затрясло не то от холода, не то от страха, он спокойно гладил меня по спине, говорил, что дрожь сейчас пройдет и мне будет с ним жарко. Встал, поднял меня на руки и понес по коридору к себе, туда, где я знала каждый уголок, где зародилось моё неуемное воображение, которому предстояло стать реальностью.

Снимая с меня шортики, пошутил, что настало время пройти вглубь спальной, а не стоять в дверях. Я была в таком замешательстве, что не придала тогда значения этой шутке, осознав её смысл позднее. Раздевшись, он шепнул мне, что в первый раз все сделает сам, мне предстоит только слушаться, активной я стану позднее. Усадил меня спиной к себе, на колени, широко разведя мои и свои ноги, повернув к себе лицо, опять целовал, сжимая шею. Гладил и щипал груди и соски. Опустив руку, сперва осторожно принялся мастурбировать меня, воплотив мои давние детские мечты (глупые мечты глупой девчонки!). Присоединив другую руку, прижал мой лобок, опустил палец меж складок и, нащупав клитор, стал ритмично нажимать на него. Испытав впервые столь темпераментные ласки, я мучилась от боли и неудобства; наконец взмолилась о пощаде. Папа как будто бы не слышал меня, не остановившись ни на миг. Лишь, когда ему показалось, что я достаточно увлажнилась, он приподнял меня, раздвинул руками мокрое отверстие влагалища и вставил свой напряженный член – мой старый знакомый детства. Тот не без труда вошел в меня (мне показалось, что я уже ощущала его в себе – такова сила долгих фантазий!), замер