внутреннюю поверхность бедер, на одной ножке и на другой... После этого все мыслимые преграды отпали - Орхидея блаженно заскулила, запустила пальцы мне в волосы и прижала к своему телу. Минуту или две я вжимался в ее горячее, распаренное бедро, и ноздри мне щекотал пушок ее лобка. Это был момент полного растворения друг в друге... Думать об этом было невыносимо больно, ибо близилось наше прощание.
Заставив себя оторваться от Орхидеи, я объяснил ей, что у меня самолет через 4 часа, и что я должен проводить ее. Она поняла. Остаток времени мы провели молча, без ласк - чтобы не растравлять друг друга. Все было ясно без слов, и даже без прикосновений; мы поели, потом она еще раз попробовала дозвониться родным, не смогла... мы вышли, сели в такси, Орхидея назвала адрес...
Я ехал в каком-то ступоре. Ничего, кроме мысли о расставании - сейчас, скоро, совсем скоро, - у меня в голове не было. Любовь отшибла во мне все остатки здравого смысла... Приехали, вышли; она пошла было к маленькому чистому домику, остановилась вдруг в нерешительности, посмотрела на меня... и мы сами не поняли, как очутились в объятиях. Мы обнимались неистово, отчаянно, и не целовались, а вжимались лицами друг в друга...
Наконец я ослабил объятия - меня будто подталкивал какой-то черт, ускоряющий разлуку, - она пошла было к дому... "адресс! адресс!.." - вдруг закричала она - и снова ринулась ко мне. Меня как током ударило, - ну конечно! Я выдрал дрожащими руками листик из блокнота и написал ей свой московский адрес. Она взяла его, посмотрела на меня – пронзительно, отчаянно, как не смотрел еще никто... я выдержал этот взгляд ровно две секунды, после чего дьявол развернул меня - и я прыгнул в такси, думая о том, что секунду назад видел свою любовь в последний раз.
"Расставанье - маленькая смерть". Я настолько одурел от любви, что не догадался записать вместе с адресом ни телефона, ни мэйла, ни даже своего имени! Более того, - я не знал ни имени своей возлюбленной, ни ее адреса. Она так и осталась для меня Орхидеей - цветом, который сорвали и растоптали, а я старался высадить обратно - чтобы он принялся и цвел еще много-много лет...
Следующие полтора года своей жизни я сгорал от любви к Орхидее и от ненависти к себе. Я перерыл интернет, замучив поисковики всеми возможными вариантами "chica venezuela"; я выучил наизусть всех виртуальных красавиц Каракаса; я забросил работу, плюнул на опрятность и комфорт, начал пить... Я не мог понять: что же заставило меня упустить все концы своей любви? И - топил ...свое непонимание в текиле и портвейне.
Прошло полтора года. Однажды - обыкновенным вечером, будничным, тоскливым - раздался звонок в дверь... Не буду врать, будто я "сразу почувствовал, кто это", как обычно пишут - нет, я был убежден, что это соседка Галя, председатель домкома, горит желанием рассказать мне о повестке дня... Решив выместить на ней злобу, я подошел к двери, глянул в глазок... спросил - "кто?" Думая, открывать или нет, все-таки открыл. И - остолбенел...
Вначале мы смотрели друг на друга. Минуту или больше. Потом Орхидея сказала мне: "здравствуй!" По-русски... И потом: "ти помнить миня?" Тоже по-русски, хоть и с сильным акцентом...
Пересказывать такие сцены - совершенно бесполезное дело: невозможно описать все взгляды, междометия, топтания, идиотские вопросы, улыбки, а главное - то чувство подарка, сказочного, незаслуженного счастья, которому не веришь - и оно все равно переполняет тебя до ушей... Орхидея сидела у меня на диване; я держал ее за руку, даже не предложив ей раздеться, и глядел на нее, а она - на меня. Мне было невыносимо стыдно за свою квартиру, за бардак, за ряды пустых бутылок, за свой вид... Орхидея смеялась, краснела, хрипло говорила, запиналась и снова говорила:
- Я приехаль к тибе... Я... я очень сильно грустнай без тибя. Я думай: если у тибя есть женщина, я... я просто сказать спасибо тибе, и посмотреть на тибя... и чуть-чуть вспомнить. И уехай в Каракас. А если нет женщина...
На меня глядели такие влюбленные и отчаянные глаза, что во мне все завертелось... Через минуту мы истерически целовались, глодали и обсасывали губами друг друга; Орхидея только шептала, задыхаясь между поцелуями:
- Нет другой женщина? Нет?..
И когда я сказал - "нет...", - прямо-таки застонала, верней сказать - "завизжала", - и впилась в меня, восторженно бодаясь пухлой грудью...
Оказывается, это отчаянное существо сразу после моего отъезда принялось учить русский язык, устроилось на работу - "ти не думий что я плохо, это биль хоросший работа, только бумага, без плохо!.." - и, когда окончило школу и накопило денег на поездку - рвануло ко мне. Все это время Орхидея жила своей мечтой: "я стукаю к тибе, ти открыть двер, и я говорю тибе - здравствуй, ти помнить миня? А ти мне вот так..." (далее следовали ласки, от которых я взвивался под потолок). Ничего, кроме моего адреса, у нее не было; денег - едва хватало на обратный билет... Оказалось, что ей было всего 19 лет, а когда я познакомился с ней - соответственно, не было и 18-ти. Звали ее Рената...
...Ласки наши быстро переросли в стриптиз - и вот я уже всасываю, смокчу, облизываю ее соски, которые тогда только мылил губкой, - и которые столько снились мне! О начале первого нашего совокупления мне стыдно вспомнить - я настолько обалдел от всего, что кончил в Ренату, не успев войти в нее. Она ждала чего-то необыкновенного, ждала секса, как чуда, - но... восторг, переполнявший меня, вдруг закипел, перелился через край - и я ухнул в радужную бездну, всаживаясь всем хозяйством в обожаемую плоть, и только хрипел и урчал, умирая от вкусности между ног и от стыда... Рената даже не поняла, что произошло, - только выжидательно глядела на меня своими распахнутыми глазами; я понимал, что значил для нее этот секс - ведь это был, наверно, первый ее раз после того дня (так оно и оказалось), первый секс с любимым... и тогда я решил залить ее блаженством! Я решил утопить ее в оргазмах! Я призвал все свои знания, весь свой опыт - и примостился ртом у ее киски; Рената удивилась, но я лизнул ее пару раз, и удивление сменилось блаженным стоном. Подумав еще раз о том, что она совсем неопытна, я влился языком в ее бутончик. Он был горько-соленым от соков и от моей спермы...
Рената стонала, потом - хрипела, выла, урчала - и, наконец, кончила с воплями, наполнив мне рот фонтаном своего семени. Оно стекало по мне, как когда-то - моя сперма по ее лицу. Глаза ее были широкими, как блюдца, и безмерно удивленными; когда конвульсии стали отпускать ее - в них расцвела улыбка, тоже удивленная - и счастливая, будто Рената узнала что-то удивительное… Ободренный, я поклялся "кончить" ее еще не менее трех раз; обняв ее и зацеловав в затылок и ушки, я шепнул - "тебе понравилось?" "О, si-i-i... да-а-а-а-а!!!" - блаженно и благодарно выдохнула она, сбившись на испанский. "Это только начало" - пообещал я - и, почувствовав, что член снова "готов", принялся "обрабатывать" Ренату так, как меня научили ночи моей бурной юности...
Самое удивительное, что нежная Рената впоследствии высказала явную