блузки. Сперма смешалась со слезами и ручьями потекла вниз по маминому лицу. Мама не утиралась, а преданно и покорно смотрела, как я кончаю. Языком она слизывала сперму и слёзы с губ.
Опорожнившись и получив удовольствие, я сжалился над своей рабски покорной, забитой мамой, бросил ремень и велел облизать мой член от сдрочки. Мама тут же это исполнила, ласково и нежно слизала всё с моего писюна. Оттянув кожицу с головки, погрузила её в свой большой, рабочий рот, немного пососала, убеждаясь, что она чистая и вкуса спермы не осталось. Сказала, что всё сделала и попросилась переодеться и помыться в ванной. Я разрешил. Ведь она должна была идти на работу, чтобы зарабатывать деньги на моё содержание.
Деньги я продолжал тянуть с неё без зазрения совести, то на цифровой фотоаппарат, которым запечатлевал незабываемые моменты нашей с ней ебли, то на новую, навороченную сотовую мобилу, то ещё на что-нибудь…
Однажды, когда мама была на работе, а у меня ни с того, ни с сего встал на неё член и страшно захотелось перепихнуться, я позвонил ей, обозвал «соской» и «подстилкой», приказал зайти в сортир и раздеться до гола.

– Вова, но у меня много работы, мне её срочно нужно сдавать, – умоляюще возразила мама.
– Если не сделаешь, домой можешь не возвращаться! – угрожающе процедил я. – Возьму бутылку от шампанского и буду ебать, пока не потеряешь сознание! А потом металлической линейкой отобью сиськи. Я видел как-то в фильме про садо-мазохистов, как один крутой чел отбил сиськи у своей шиксы. Она сначала уссалась и усралась от дикой боли, а после лишилась чувств. Хочешь?
– Нет, не хочу, Вова, не надо, – испугалась мама. – Я всё сделаю, что ты скажешь.
В трубке послышалось дробное цоканье её шпилек. Проскрипела дверь и закрылась. Глухо щёлкнул замок.
– Я в туалете, сынок, – послышался голос моей покорной, готовой на всё ради меня, мамы.
– Раздевайся до гола, – повторил я.
Послышалось шелестение снимаемой одежды.
– Всё, Вова, я голая, – объявила через время мама.
– Поссы на пол, чтобы я слышал журчание и убедился, что ты меня не обманываешь, – велел я, с внутренним трепетом и содроганием. Член мой начал как по команде вставать и я, вывалив его из трусов, взял в левую руку, приготовившись мастурбировать.
Послышались характерное журчание и плеск жидкости, струёй с силой ударяющей о кафель. Мама выполнила мой приказ.
– Теперь ляг в лужу и вылижи весь пол, – сказал я, воочию представляя эту дикую картину маминого унижения.
– Сейчас, сынок, – послышался тихий мамин голос. После этого раздался непонятный шум и причмокивания, из чего я заключил, что мама действительно легла и слизывает с кафельного пола свои ссаки.
– О, кэй, ты просто молодец, мамочка! – похвалил я. – Языком вытри весь пол насухо, чтоб нигде не осталось ни единого мокрого пятнышка. Потом пополоскай рот в унитазе, чтобы от тебя не воняло. Напейся из унитаза воды.
– Хорошо, Вова, я всё сделаю, как ты хочешь, – беспрекословно сказала мама.
Я уже дрочил в открытую, очень энергично и азартно, представляя, как голая мама распростёрлась на мокром полу и слизывает с кафеля свои противные жёлтые ссаки.
– Сделала, что я сказал? – поинтересовался в скором времени я сдавленным от волнения и суходрочки голосом.
– Да, сынок. Кафель весь блестит от моего языка. И я напилась воды из унитаза, – отчиталась передо мной мама.
– Ебаться хочешь? – спросил я.
– Очень, Вова. Я хочу тебя, сыночка. Выеби свою маму! – простонал в трубке мамин голос, и я поверил, что мама действительно меня хочет.
– Я тебя выебу сегодня вечером, когда ты вернёшься домой, – пообещал я. – А сейчас возьми ёршик для чистки унитазов и засунь себе в пизду.
Мама так и сделала. В подтверждение я услышал в трубке тихий сексуальный стон.
– Засунула? А теперь трахай себя им, да громче стони, чтобы я сильнее возбудился и кончил на тебя. Я дрочу, – сказал я маме.

Мама начала энергично стонать, пыхтеть и ёрзать голой задницей по полу. Я убедился, что она не врёт и действительно трахает себя туалетным ёршиком. Я представил эту соблазнительную картину и начал быстро-быстро манипулировать правой рукой по вздыбленному, налитому кровью члену. Он стоял прямо, как палка, и приобрёл твёрдость кости. Я тоже начал эротически стонать, как бы в унисон маме.
– Ты завелась? Скоро кончишь? – задал я маме вопрос.
– Мне очень хорошо с тобой, Вова, – простонала в ответ мама. – Я представляю, что это ты трахаешь меня и просто улетаю от удовольствия. Я уже ничего не боюсь, и скоро весь отдел будет слышать, что я занимаюсь в уборной мастурбацией. А там у нас сидят молодые девчонки.
– Пусть слышат! Ори как можно громче, чтобы все слышали, что ты дрочишь в сортире, – продолжал я повелевать своей мамой. – Если ты онанистка, то и нечего это скрывать. Когда спросят, то так и скажешь, что мастурбировала. Скажешь? – с угрозой переспросил я.
– Скажу, мой родной, – с готовностью ответила мама и застонала так громко, что у меня зазвенело в ушах, и я поспешно отстранил телефон от уха.
– Когда кончишь, вытрешь пизду трусами и бросишь их в урну, – сказал напоследок я. – Приедешь домой, сразу же поднимешь юбку, чтобы я убедился, что ты без трусов. Если не сделаешь, возьму в сортире наш ёршик и выебу им тебя в жопу! В очко мы с тобой ещё не пробовали?
– Хорошо, Вова, я выброшу свои трусики, – ответила беспрекословно мама…
Я никак не мог приучить маму к красивому нижнему белью. По старой совдеповской привычке она продолжала носить не модные, больших размеров трусы и уродливые бюстгальтеры, каждую чашечку которых свободно можно было натянуть на голову подростка. Осенью и зимой она напяливала длинные утеплённые рейтузы и комбинацию. Я боролся с этим, как мог, регулярно покупал маме малюсенькие сексуальные трусики, как у молодых девочек, и такие же маленькие, прозрачные лифчики. Зимой, вместо грубых шерстяных гамашей, заставлял носить тоненькие паутинчатые колготки, и сверху – сверхмодные цветные леггинсы, так плотно обтягивавшие мамины стройные ноги и округлую попу, что она казалась голой.

– Вова, мне стыдно это носить, – смущённо признавалась мне мама. – Вдруг кто увидит?
– Ну и отлично! Пусть все видят, какая ты у меня модная и современная, – отвечал я.
– Но, сынок, наше поколение не так воспитано, как ваше, – мялась и краснела мама, пытаясь объяснить свои затруднения. – Одно дело, когда никто ничего не видит и не знает, а другое – когда всё тайное и скрытое – на виду… Мы, старшее поколение, страшно боимся огласки, осуждения общественным мнением.
– Чушь всё это собачья, – бесцеремонно прервал её я. – Нужно становиться современной женщиной и избавляться от глупых, ненужных комплексов. Вон, посмотри в Инете, что делается за границей: в Голландии однополые браки узаконены, во Франции геи и лесбиянки в церкви венчаются. Во всей Европе и в Штатах слова «мама» и «папа» отменены. Говорят: родитель один и родитель два. Однополым семьям детей усыновлять разрешили. Короче, полная жесть! А у нас ещё – как в каменном веке…
– Ну да, не называй меня больше «мамой», – не понятно, в шутку или всерьёз сказала она. – Зови «родитель номер