Тётя Аня
ко мне, как мама, потом - как старшая сестричка (если позволено так говорить, учитывая наши эротические игры), и лишь потом - как женщина к мужчине.
Все это я понял потом. А тогда - наша дружба (на глазах у взрослых) и любовь (в редкие моменты интимности) не угасала; недельные разлуки сменялись воскресными свиданиями, со временем ставшими ритуалом. Меня стали отпускать с тетей Аней гулять; когда я стал старше и сильнее - и за город, на природу. К нашей дружбе тогда относились растроганно-снисходительно, не представляя, во что она выльется.
"Наши игры" происходили редко, раз в месяц-полтора, и всегда - неожиданно; наш тайный договор о будущей свадьбе служил тете Ане моральным оправданием "развращения малолетнего", которым она чуть было не посчитала "наши игры". Удивительно: для меня, пятиклассника, такой договор был, конечно, частью игры, хоть в нем и была некая недетская ответственность; тетя Аня - 17-летняя красавица, выпускница - отнеслась к нему серьезно и безо всяких сомнений. Пожалуй, её безоглядная доверчивость и любовь послужили мне "взрослым" авторитетом для поддержания этого решения.
"Наши игры", приобретавшие благодаря нерегулярности уединения оттенок запретной, тайной сладости, становились все более эротичными. Всякий раз я стремился и находил новый, ещё более томительный и сладкий способ довести тетю Аню до оргазма. Я догадался смазывать её писю детским кремом и трогать её электробритвой, обернутой в шелк, - и этим подобием вибратора доводил любимую тетю до неистовства; она цеплялась мне в волосы, таращила глаза, извивалась в судорогах, громко кричала - я боялся, что нас услышат соседи, - кричала мне: "Максик, миленький!.. Не мучай меня! а-а-а… Я умираю!" - и я знал, что это мучение - слаще любой радости.
После таких оргазмов она долго лежала без движения, полуприкрыв глаза и блаженно улыбаясь. Сам я возбуждался почти как взрослый - каждая вторая "наша игра" оканчивалась моим оргазмом, а затем они случались все чаще и чаще.
Один из самых запоминающихся оргазмов случился со мной, когда тетя Аня решила меня выкупать. Её неистовая нежность находила во мне благодарного ценителя; всякий, высказавший такое предложение, был бы с негодованием отвергнут, но тете Ане я отдавался с наслаждением и благодарностью.
Я был поставлен в ванной и густо намылен с ног до головы; пена хлопьями падала с меня - я смеялся, изображая "пургу в тайге" и забрызгав все стены. Тетя Аня мыла меня обнаженной - в одних трусиках, которые она потом сняла.
Нежные, скользящие прикосновения её рук и мочалки к намыленному телу, пена, густо покрывающая меня с головой и ушами - все это снова начало вводить меня в дурман. Тетя Аня почувствовала эротичность момента, и мытье постепенно ...превращалось в любовный массаж. Когда тетя Аня залезла мне в попу, оргазм взорвал меня, и я чуть не упал, повиснув на шее тети Ани и измазав её мылом…
В другой раз мы игрались с душем: поливали им писи друг друга - это было неописуемо приятно и для неё, и для меня - и соревновались, кто быстрее кончит. Выиграла она; после этого я расположился в ванной лежа, и она принялась обрабатывать мой член струйками воды, меняя их температуру…
В "наших играх" мы были неистощимы на изобретательность. Каждая игра начиналась с преодоления внутренней дистанции, возникшей за время воздержания. Некоторое время мы просто были рядом, - трогали друг друга, болтали и смеялись; потом - потом кто-то из нас делал первый эротический шаг, и "игра" начиналась.
Мы бегали по комнате, ласкаясь и кувыркаясь, играли в разные сюжетные игры - призом был оргазм; боролись - наказанием потерпевшему был опять-таки оргазм; красили друг друга гуашью, акварелью и кремом от торта; на природе - катались по траве, лужам и песку, строили друг у друга на голове башни из грязи, травы и камышей. Мы применяли к нашим писям все предметы и инструменты, какие находили; то, что мы были вдвоем, ограничивало наши фантазии - мы не хотели сделать друг другу неприятно, и потому умудрялись не навредить себе.
Вагинальным сексом мы не занимались - согласно нашему уговору. До самой нашей свадьбы Аничка осталась девушкой.
О существовании предохранения я узнал очень скоро - в первый же "наш" год, - но с Аней разговора о сексе не заводил, подчиняясь молчаливому "табу" нашего негласного уговора. Мы удовлетворяли друг друга вспомогательными способами, все более изощряя их… Потом, в годы супружества, "настоящий" секс открыл нам огромный простор для экспериментирования.
Мы любили обсуждать нашу первую брачную ночь, придумывали разные её сценарии; я знал, что Аничке будет больно, и изобретал разные способы эротической анестезии. Такие мечтания часто оканчивались ласками и оргазмами, но в разговоры о досвадебном сексе никогда не переходили.
Мы оба умели мастурбировать, и учили друг друга новым способам самоублажения, приходившим в голову: я открыл Ане прелести душа, грязи, вибраторов; один раз я даже намазал её писю сметаной, и её вылизала кошка - Ане было очень приятно, но оргазма не вышло; Аня раскрыла мне секреты рукоблудия - она созналась, что ей показал их один мальчик, - ещё "до нашей эры", - но уверяла, что ни поцелуев, ни ласк у неё с ним не было; я верил ей. У нас был уговор: в одиночестве мастурбацией не заниматься - чтобы накопить желание для "наших игр". Иногда в головке накапливалась невыносимая сладость, и я не выдерживал…
Благодаря тому, что "наши игры" случались нечасто - иногда приходилось ждать долгими месяцами - эротика не стала для нас обыденностью и всегда имела характер сладкого, долгожданного праздника, а наша нагота и половые органы были окутаны необходимым ореолом тайны и запретности. В обычные наши "воскресенья" мы иногда дразнили друг друга, называя их условными обозначениями, которые придумывали сами - "как поживает тетя Пиппина?", - "Прекрасно, передает привет любимому дружку" и т. д., - чтобы "взрослые" не догадались. Оргазм назывался у нас "большой взрыв". Ожидание "наших игр" было мучительным, но я понимаю, какую положительную роль оно сыграло.
Мой ранний эротический опыт повлиял на мое созревание: уже в 10 лет у меня - первого в классе - ломался голос; следующим летом я был, как я помню, уже полноценным мужчиной (в эротическом смысле): лобок и яички обросли волосами, как у тети Ани, а член возбуждался и был готов к оргазму, как у зрелых мужчин. Тетя Аня очень умилялась моему созреванию, следила за ним и радовалась, когда обнаруживала на моем теле новые свидетельства ему. Она ласкала мою мошонку и приговаривала: "мой мужчина… мой настоящий, взрослый мужчина…"
В 11-12 лет я стремительно вытянулся, и в лето, последовавшее за окончанием 7-го класса, был уже выше тети Ани. Тогда я впервые ощутил наслаждение власти над женским телом, сжав сильными руками податливую тети-Анину фигурку и почувствовав, что она - как воск в моих руках. Именно тогда мне впервые смертельно захотелось ВОЙТИ в тетю Аню, - не удовлетворить желание, а именно ВОЙТИ в любимую женщину, соединиться с ней. Но пришлось терпеть ещё долго…
Мы с тетей Аней развили друг в друге очень
Все это я понял потом. А тогда - наша дружба (на глазах у взрослых) и любовь (в редкие моменты интимности) не угасала; недельные разлуки сменялись воскресными свиданиями, со временем ставшими ритуалом. Меня стали отпускать с тетей Аней гулять; когда я стал старше и сильнее - и за город, на природу. К нашей дружбе тогда относились растроганно-снисходительно, не представляя, во что она выльется.
"Наши игры" происходили редко, раз в месяц-полтора, и всегда - неожиданно; наш тайный договор о будущей свадьбе служил тете Ане моральным оправданием "развращения малолетнего", которым она чуть было не посчитала "наши игры". Удивительно: для меня, пятиклассника, такой договор был, конечно, частью игры, хоть в нем и была некая недетская ответственность; тетя Аня - 17-летняя красавица, выпускница - отнеслась к нему серьезно и безо всяких сомнений. Пожалуй, её безоглядная доверчивость и любовь послужили мне "взрослым" авторитетом для поддержания этого решения.
"Наши игры", приобретавшие благодаря нерегулярности уединения оттенок запретной, тайной сладости, становились все более эротичными. Всякий раз я стремился и находил новый, ещё более томительный и сладкий способ довести тетю Аню до оргазма. Я догадался смазывать её писю детским кремом и трогать её электробритвой, обернутой в шелк, - и этим подобием вибратора доводил любимую тетю до неистовства; она цеплялась мне в волосы, таращила глаза, извивалась в судорогах, громко кричала - я боялся, что нас услышат соседи, - кричала мне: "Максик, миленький!.. Не мучай меня! а-а-а… Я умираю!" - и я знал, что это мучение - слаще любой радости.
После таких оргазмов она долго лежала без движения, полуприкрыв глаза и блаженно улыбаясь. Сам я возбуждался почти как взрослый - каждая вторая "наша игра" оканчивалась моим оргазмом, а затем они случались все чаще и чаще.
Один из самых запоминающихся оргазмов случился со мной, когда тетя Аня решила меня выкупать. Её неистовая нежность находила во мне благодарного ценителя; всякий, высказавший такое предложение, был бы с негодованием отвергнут, но тете Ане я отдавался с наслаждением и благодарностью.
Я был поставлен в ванной и густо намылен с ног до головы; пена хлопьями падала с меня - я смеялся, изображая "пургу в тайге" и забрызгав все стены. Тетя Аня мыла меня обнаженной - в одних трусиках, которые она потом сняла.
Нежные, скользящие прикосновения её рук и мочалки к намыленному телу, пена, густо покрывающая меня с головой и ушами - все это снова начало вводить меня в дурман. Тетя Аня почувствовала эротичность момента, и мытье постепенно ...превращалось в любовный массаж. Когда тетя Аня залезла мне в попу, оргазм взорвал меня, и я чуть не упал, повиснув на шее тети Ани и измазав её мылом…
В другой раз мы игрались с душем: поливали им писи друг друга - это было неописуемо приятно и для неё, и для меня - и соревновались, кто быстрее кончит. Выиграла она; после этого я расположился в ванной лежа, и она принялась обрабатывать мой член струйками воды, меняя их температуру…
В "наших играх" мы были неистощимы на изобретательность. Каждая игра начиналась с преодоления внутренней дистанции, возникшей за время воздержания. Некоторое время мы просто были рядом, - трогали друг друга, болтали и смеялись; потом - потом кто-то из нас делал первый эротический шаг, и "игра" начиналась.
Мы бегали по комнате, ласкаясь и кувыркаясь, играли в разные сюжетные игры - призом был оргазм; боролись - наказанием потерпевшему был опять-таки оргазм; красили друг друга гуашью, акварелью и кремом от торта; на природе - катались по траве, лужам и песку, строили друг у друга на голове башни из грязи, травы и камышей. Мы применяли к нашим писям все предметы и инструменты, какие находили; то, что мы были вдвоем, ограничивало наши фантазии - мы не хотели сделать друг другу неприятно, и потому умудрялись не навредить себе.
Вагинальным сексом мы не занимались - согласно нашему уговору. До самой нашей свадьбы Аничка осталась девушкой.
О существовании предохранения я узнал очень скоро - в первый же "наш" год, - но с Аней разговора о сексе не заводил, подчиняясь молчаливому "табу" нашего негласного уговора. Мы удовлетворяли друг друга вспомогательными способами, все более изощряя их… Потом, в годы супружества, "настоящий" секс открыл нам огромный простор для экспериментирования.
Мы любили обсуждать нашу первую брачную ночь, придумывали разные её сценарии; я знал, что Аничке будет больно, и изобретал разные способы эротической анестезии. Такие мечтания часто оканчивались ласками и оргазмами, но в разговоры о досвадебном сексе никогда не переходили.
Мы оба умели мастурбировать, и учили друг друга новым способам самоублажения, приходившим в голову: я открыл Ане прелести душа, грязи, вибраторов; один раз я даже намазал её писю сметаной, и её вылизала кошка - Ане было очень приятно, но оргазма не вышло; Аня раскрыла мне секреты рукоблудия - она созналась, что ей показал их один мальчик, - ещё "до нашей эры", - но уверяла, что ни поцелуев, ни ласк у неё с ним не было; я верил ей. У нас был уговор: в одиночестве мастурбацией не заниматься - чтобы накопить желание для "наших игр". Иногда в головке накапливалась невыносимая сладость, и я не выдерживал…
Благодаря тому, что "наши игры" случались нечасто - иногда приходилось ждать долгими месяцами - эротика не стала для нас обыденностью и всегда имела характер сладкого, долгожданного праздника, а наша нагота и половые органы были окутаны необходимым ореолом тайны и запретности. В обычные наши "воскресенья" мы иногда дразнили друг друга, называя их условными обозначениями, которые придумывали сами - "как поживает тетя Пиппина?", - "Прекрасно, передает привет любимому дружку" и т. д., - чтобы "взрослые" не догадались. Оргазм назывался у нас "большой взрыв". Ожидание "наших игр" было мучительным, но я понимаю, какую положительную роль оно сыграло.
Мой ранний эротический опыт повлиял на мое созревание: уже в 10 лет у меня - первого в классе - ломался голос; следующим летом я был, как я помню, уже полноценным мужчиной (в эротическом смысле): лобок и яички обросли волосами, как у тети Ани, а член возбуждался и был готов к оргазму, как у зрелых мужчин. Тетя Аня очень умилялась моему созреванию, следила за ним и радовалась, когда обнаруживала на моем теле новые свидетельства ему. Она ласкала мою мошонку и приговаривала: "мой мужчина… мой настоящий, взрослый мужчина…"
В 11-12 лет я стремительно вытянулся, и в лето, последовавшее за окончанием 7-го класса, был уже выше тети Ани. Тогда я впервые ощутил наслаждение власти над женским телом, сжав сильными руками податливую тети-Анину фигурку и почувствовав, что она - как воск в моих руках. Именно тогда мне впервые смертельно захотелось ВОЙТИ в тетю Аню, - не удовлетворить желание, а именно ВОЙТИ в любимую женщину, соединиться с ней. Но пришлось терпеть ещё долго…
Мы с тетей Аней развили друг в друге очень