отперты.

Три часа ночи.

Минуту или больше я стоял в ступоре, потом схватил мобилку.

Я не звонил ей, наверно, уже лет пять, и телефон у меня тогда был другой, и контакт, наверно, не сохранился... нет, есть. Есть! Alka.

Наверняка у нее сто раз менялся номер, думал я, слушая длинные гудки. Четыре... восемь, девять, десять... Стоп!
- Алё? - спросил заспанный голос. Он звучал как-то странно.
- Алька? - заорал я. - Ты?
- Да, - удивился голос. - Кто это?
- Ты где? Ты где шляешься? А?
- Пааап?..
- Нет, Путин! А ну марш домой быстро! Офонарела, да?..
- Пап... так я это... я ведь... - бормотал голос.
- Быстро!... - орал я - и осекся: из трубки гудели короткие гудки.

«Сбрасываем, да?», думал я, перенабирая ее. Ну погоди у меня...

«Абонент временно недоступен...»

Блядь.

Отключилась, твою мать...

Пока я матерился, мобилка вдруг зазвонила. Незнакомый номер.
- Алё?
- Пап, это я. У меня тот телефон потух, так я с другого... Слушай, ты чё так орешь, а? Ну здесь я, возле дома, вышла воздухом подышать, чего психовать так, а?
- Быстро домой! - орал я по инерции, чувствуя себя так, будто мне отменили смертный приговор.
- Ну ладно, ладно, иду уже. Не психуй только, хорошо?
- «Не психуй!... « Ты знаешь, какой у нас город? Каково тут ночью бродить? Это тебе не Москва!..
- А ты думаешь, в Москве безопасно ночью бродить, да? Ладно-ладно, щас буду...

Через десять минут, которые показались мне сутками, раздался звонок в дверь.
- Ну ты и псих, папаня, - сообщило мне голоногое существо, входя в холл. - Стоп! - существо принюхалось. - Ты что, сердечную дрянь какую-то пил?
- Пил, - говорю.

Алька минуту или больше смотрела на меня. Потом взяла за руку, посмотрела в глаза и сказала:
- Давай спать, а? Обещаю больше никуда не убегать.

Я ушел к себе в комнату, рухнул в постель и уснул, как убитый.

***

За завтраком она говорила мне:
- Слушай, папань... Вот я не пойму чей-то. Вот ты такой заботливый, волнуешься, дрянь всякую глушишь... А где ж тогда ты был все это время?
- Альк... - Крыть было нечем, и я сказал: - Прости меня, ладно? Я хотел к тебе, и написать хотел, и позвонить, но...
- Что «но»? Что тебе мешало?
- Ну... Понимаешь, я хоть и взрослый, и должен был смотреть на тебя со своей взрослой высоты, но... Ты помнишь, как мы общались под конец?
- Как?
- Ну... У тебя тогда начался, извини за правду, сложный возраст. Ты все гадости мне говорила, издевалась, что я тут сижу... Называла меня по-всякому, за маму пилила... А я же не мог каждый день к вам ездить... Ну, я терпел, а потом...

Она долго смотрела на меня.
- Ясно, - наконец сказала она. - Давай, что ли, собирайся, на работу опоздаешь.

Я встал. Никогда еще мне не вставалось так тяжко.
- Сегодня суббота. У вас ведь короткий день, да?
- Да. Но я обычно остаюсь доделывать всякие там дела... Я ведь трудоголик, - криво улыбнулся я.
- Ну ничего. Разберемся с твоим трудоголизмом. Так я за тобой зайду... когда?
- Давай к шести.
- Ну, вот еще!"Короткий день» называется! Буду в четыре, понял? И... жди сюрприза!
- Сюрприза? Какого еще сюрприза?
- Вот тебе так прямо и расскажи! Какой же это будет сюрприз? Такого... Надеюсь, тебе понравится. Все, чеши на работу, а то конкуренты заглотят!

Весь день я думал, что это за такой сюрприз приготовила мне Алька.

Но я и представить себе не мог...

Ровно в четыре раскрылась дверь, и в нее сунулась цветастая голова.
- К вам можно, док? - прозвенел веселый понарошный голос, который я с трудом узнал.

Дверь раскрылась шире, - и еще шире раскрылся мой рот: в кабинет впорхнул настоящий клоун в трико, в рыжем парике, в колпаке с бубенчиками, в панталонах и в розовых туфлях с помпонами.

Лицо и шея его была наглухо замазаны густыми белилами, на физиономии красовались круглые щечки-помидорчики, улыбон на пол-лица и хитрые глазки с ресничками. Посреди всего этого торчал, как клаксон, розовый накладной нос.
- Как делишки, шеф? - вопрошал меня клоун, изогнувшись в умпомрачительном па. - Закис в делах, как вчерашний подгузник? По-моему, самое время проветриться!

Голос его звенел понарошным задором, таким веселым и обжигающим, что рот мой сам собой расползся в улыбку, почти такую же, как у него.
- Алька? Господи!... Ну ты даешь!..
- Какая я тебе Алька? Прошу не путать меня, почтеннейший, со всякими там Альками!
- Да вижу я, что ты клоун...
- Клоун? Ах! - клоун прижал руки к сердцу, изображая безутешное горе. - Ах, какая обида! Какое оскорбление! Назвать клоуном Королевского Шута Шико? Да знаешь ли ты, несчастный, чем клоуны отличаются от шутов? Клоуны бывают где? Правильно: в цирке. А шуты бывают где? Правильно: при королях. Нужно ли мне, ваше величество, объяснять вам разницу между цирком и королями? Вставайте! Вставайте, сир! Вас ждут великие дела!

Шут схватил меня за руку своей рукой в розовой перчатке и, непрерывно танцуя какой-то умопомрачительный танец, потащил меня прочь из кабинета.
- Подожди, - сопротивлялся я, - надо же здесь все...
- Великие дела не ждут! Трям-пам-пам-пля! - отплясывал шут, вовлекая меня в пляс. Он кривлялся так весело и заразительно, что я плюнул на все - и дал вытащить себя на улицу, отворачиваясь от удивленной охраны, и там мы гордо дефилировали по улице, и я, подержанный бизнесмен с брюшком, чувствовал себя мальчишкой, который забыл, что у него сегодня - день рождения, и вспомнил только в последний момент...

Это было невероятно. Алька была шутом, но было видно, что этот шут - не просто шут, а девушка, и не просто девушка, а очень красивая и сексуальная девушка, но только все это было там, внутри, под шутовским нарядом, под париком, под слоем краски на коже, - и это-то и сводило с ума. Белила, которыми она покрыла себя, сверкали на солнце, как снег, и на них было больно смотреть. Цветастое трико облегало ее тело, подчеркивая все выпуклости, и роскошный ее бюст распирал ткань настолько, что она натянулась по телу, как резина, и вся Алька казалась упругим мячиком, гибким и прыгучим, - и ее клоунская физиономия, расписанная яркими красками, была в то же время милым девичьим личиком, и в глазах, подрисованных смешными ресничками, прыгали женские чертики, и где-то под рыжим париком были спрятаны ее волосы, в которые я так и не посмел зарыться...

Никто никогда не волновал меня так, как этот шут. Он веселился, плясал, приставал к прохожим, передразнивал, задирал их, а мне хотелось выть от избытка чувства. Я никогда не думал, что моя Алька так талантлива и артистична, - а она блистала, импровизировала и сыпала остротами, как на настоящем карнавале:
- Что за кислые лица? Почтеннейший, тебе лицо делали на заводе похоронного инвентаря? А ну-ка попробуй без улыбки сказать: «Миша-Мишенька-Медведь, научи меня пердеть». Ну? Три-четыре!... «Ми-ша-Ми-шень-ка-Медв... « Ээээ! Без улыбки, без улыбки, мы же договаривались! Что за народ пошел: ни в чем нельзя положиться... Прекраснейшая! А давай - кто шире улыбнется? А ну! Ыыы! Ыыыыы!... Да ты не человек, ты бегемот какой-то! Аж страшно: вдруг съешь меня? Ой, мама! Ой, боюсь!... Драгоценнейший! Где такой пиджак купил? Я тоже такой хочу! Подарю его своему