любимому пугалу, и будут его все вороны любить...
- Это еще что тут за чмо такое? - сказал браток в зеленом пиджаке, к которому пристала Алька, и схватил ее за руку. - Пугало с сиськами?

Его приятели, стоявшие рядом, заржали, а у меня нехорошо пробрало внутри.
- А ты человек-краб? Убери клешню, уважаемый: прикосновение к шуту смертельно опасно...
- Так, а ну давайте ее в машину, блядь. Развлечемся, - вдруг скомандовал браток. Альку, сразу завизжавшую, как поросенок, сжали с трех сторон и потащили к джипу, стоявшему тут же, на тротуаре.
- Не трогайте мою дочь! - заорал я на всю улицу, ринувшись к ним. - Не трогайте!..
- Это твоя дочь? - спросил браток. - От кого это у тебя такое? Не мышонок, не лягушка, а неведома писюшка?

Братки снова захохотали.
- Пусти ее, - орал я. Вокруг начал собираться народ.
- Быстро в машину, - снова скомандовал заводила. Счет шел на секунды, поэтому я врезался в группу братков и дал заводиле в челюсть. Кулак заболел от удара, и тут же меня схватили за плечи, и кто-то двинул мне под дых, и перед глазами все завертелось, как в телевизоре, когда показывают полет на парашюте, и дико зазвенело в ушах...
- ... Вам плохо? Мужчина!... Зеленый весь... Вызвать скорую... - слышались голоса.

Звон в ушах вдруг умолк, и я увидел, что сижу на тротуаре, а рядом на коленях стоит шут, держит меня за спину и глядит на меня огромными блестящими глазами.
- Где они? - спросил я.
- Уехали. Сразу уехали. Люди стали их фоткать, они испугались и уехали. Па, тебе плохо?
- Уже лучше. Щас выпью таблетку - будет совсем хорошо.
Не бойся... А что, я потерял сознание?
- Нет, ты просто... сел вот так вот, и сидел...

От скорой я отказался. Светиться в милиции тоже было ни к чему, и я повел Альку к машине. Ноги были ватными, но я чувствовал, что вроде пронесло, ничего опасного, и успокаивал Альку, как мог.

Спросив в сто первый раз «ты точно сможешь вести?», она умолкла.

Всю дорогу она молчала.

Мне было ужасно жаль ее, жаль праздника, который она хотела сделать мне, но я не знал, что сказать ей, и молча косился на сутулую фигурку, сидящую рядом. Грустный шут - зрелище не для слабонервных. Солнце било прямо в глаза, отблескивая в нейлоне Алькиного костюма, в белилах на ее коже и в ее влажных глазах, и вся она блестела, как радужная капелька...

Когда мы вошли в квартиру, она вдруг сказала мне:
- А знаешь... Меня еще никто никогда так не защищал.
- Ну... Ведь я твой отец, - выдал я ту самую фразу, чувствуя, как у меня краснеют уши. - Скажи, а где ты... все это достала? И накрасилась?
- Весь день моталась по магазам. За два часа все купила, не было только колпака. В «Детском мире» нашла, прикинь? А накрасилась в Макдональдсе, в туалете. На меня все смотрели, как на чудо заморское, не хотели выходить, и получилась очередь. Клево, да?

Мне ужасно хотелось обнять Альку, прижать ее к себе и ткнуться носом в ее рыжий парик, но я стеснялся и не доверял себе, и поэтому сделал вид, что очень озабочен грязью на своих брюках. Алька потопталась рядом - и пошла в ванную.

Я слышал, как она шуршит там своим шутовским нарядом. «Вот она уже голая», думал я, «сейчас смоет краску, и не будет никакого шута, а будет обычная голая девушка, только очень красивая... « Почему-то от этого было вчетверо грустней.

Вдруг я почувствовал, что не могу. Мне надо увидеть ее. Голую.

«Что ты делаешь?" - говорил я себе, открывая дверь ванной.

Она была незаперта.
- Не помешаю? Мне бы тоже умыться...
- Нуууу... - сказала Алька. - Ладно уж. Чего ты у меня не видал, в конце концов?

Она стояла голая под душем и как раз смывала краску, которая размазалась по ней забавными бело-розовыми разводами.
- Ты такая смешная, - сказал я. - Ты похожа на Смирнова из «Шурика», когда ему на стройке в рожу залепили.
- Спасибо... за комплимент... - улыбнулась она, моргая от мыла.
- Давай помогу. На корточки присядь...

Она присела, распахнув пизду, - а я стал смывать мыльное месиво с ее личика, шеи и ключиц. Ей было приятно, я видел это, и старался касаться ее нежно, как только мог.
- Не одевайся, ладно? - попросил я, когда она вылезала из ванной. - Хочу немного полюбоваться на тебя.
- Ну ладно, - ответила Алька, отвернувшись от меня. - Вытрусь только...
- Давай я, - снова сказал я, но Алька посмотрела на меня долгим взглядом, и я осекся: - Нет, ты права. Это уже чересчур.
- Ну почему? Вытирай, - глухо сказала она.

Сердце заколотилось, как бешеное. Алька присела на бортик ванной, и я, млея, как никогда в жизни, вытер насухо все ее удивительное тело - и волосы, потемневшие от воды, и шейку, и замечательные ее груди с сосками, розовыми от тепла, и животик, и попку, и пизду...
- Как после бритья? - спросил я, стараясь говорить заботливо, по-отцовски. - Нет раздражения?
- Нет...
- А ты знаешь, что у тебя очень красивые ноги? - говорил я, протирая ей между пальчиков.

Ее ступни с самого начала свели меня с ума...
- Знаю, - ответила она и почему-то улыбнулась.
- Ну... Все. Сухая. Пойдем, шут, чаю попьем, - бодро заявил я. («Блин, как фальшиво прозвучало-то... «)
- В голом виде? - спросила Алька, продолжая улыбаться.

У нее была совершенно особая улыбка - тонкая, пронзительная, с сумасшедшинкой, совсем не идущая к ее тинейджерским замашкам.

«Ничего, перерастет - и будет такой роковой женщиной, что ой-ей-ей», думал я. «От ее улыбки уже сейчас хочется или лопнуть на месте, или...»
- А что? Ты меня стесняешься?
- Стесняюсь. Но совсем чуть-чуть, - сказала Алька, кинув в меня блестящий взгляд.

Мы прошли в кухню. Я включил электрочайник и сел рядом с голой Алькой на кухонном уголке, большом и мягком, как диван.

Было очень трудно найти тему для разговора, и поэтому я решил гнуть отцовскую линию:
- Аль... Видишь, как опасно, эээ, вступать в контакт с кем попало... Я же говорил тебе, что у нас город...

Она вдруг прильнула ко мне, обняла меня за плечи и чмокнула в щечку.

Это была совершенно невинная ласка - я видел, как дочери целовали своих отцов в сто раз крепче, - но она была такой нежной, и в ней было столько горячей женской чувственности, что у меня вдруг потемнело в голове.
- Алька, - прохрипел я. - Алька... - и привлек ее, голую, к себе, и стал целовать куда попало - в лицо, в плечо, в ключицу, в грудь... Руки сами собой поползли по ее телу, стали мять и месить его, как тесто, под губы подвернулся сосок, и я засмоктал его прежде, чем понял, что делаю...

Вдруг все запреты отпали, испарились, и я завалил ее на спину.

Она не сопротивлялась, глядя на меня темными, как у кошки, глазами, а я лихорадочно, чтобы не успеть одуматься, стащил с бедер брюки с трусами, залез на Альку - и с размаху вдвинул в нее каменный хуй, который вплыл легко, как по маслу, и сразу проник глубоко-глубоко, до упора, и распер Алькино тело до самого сердца...

Закрыв глаза, чтобы не встретить ее взгляда, я нагнулся к ней и впился губами в ее ротик, сразу ответивший мне жадными покусываниями, и добыл ее горячий лизучий язычок, обжегший меня чудовищной сладостью; ручки ее обняли меня за поясницу и вдавили в себя, и пизда благодарно обтянула хуй по всей длине...

Я