роман о монастырском привратнике?
- Да.
- Она самая… Уж не хочешь ли ты примерить её?
- А можно? – не скрывая радости, интересуется малютка.
- А почему же нельзя? Давайте попробуем. А для начала разрешаю вам погладить её, потеребить, чтобы она приобрела должный вид, ибо, если не будет твёрдой и крепкой, не сможет внутрь ваших… Как вы между собой зовёте свои письки?.. Ну-ка, устраивайтесь поудобнее на краю постели, опустите ноги на пол и раздвиньте их, дайте мне возможность по очереди приникнуть к ним устами и поцеловать их…
- Чур, я первая! – восклицает Надя и спешит первой исполнить мои указания.
- А я? – возмущается Вера и тут же присоединяется к ней.

Ну и благолепная же картина представляется моему взору! Насладившись ею вдоволь, я говорю:
- Вы, милашки, поставили меня перед тяжёлым выбором: к кого начать?
- С меня! Нет с меня! – закричали обе сразу.
- Тише, тише! С ума совсем посходили, - урезониваю я их. – Сейчас заявится ваша маман и положит навсегда конец нашим забавам… Вы этого хотите?
- Нет, вовсе нет! – отвечают они уже жалким шёпотом.
- Тогда слушайте меня и повинуйтесь. Вообще-то следовало начать с Веры, как старшей. Но Надя проявила такую прыть, что придётся отдать ей пальму первенства.

Я присаживаюсь на корточки перед её коленками, склоняюсь над её совсем ещё безволосым лоном и, малость раздвинув кончиками своих пальцев его припухлые края, просовываю внутрь язык.
- Ну что скажешь, малютка, приятно? – интересуюсь я, приподняв голову, чтобы сделать передых.
- Ещё как! Продолжай же!

Я опускаю голову, чтобы продолжить. Но теперь моя правая рука устремляется к промежью Веры, и принимается пальпировать её устье. Оно, кажется, довольно влажным. Легко нащупывается и клитор величиною со спичечную головку, но моментально начинающий твердеть и увеличиваться в размере. Пробую просунуть вглубь палец, но он не идёт дальше первой фаланги, во что-то упёршись.
- Ой, больно! – вскрикивает она.
- А мне нет! – похваляется Надя.
- Погоди, если дело дойдёт до лишения тебя девственности, то и тебе не избежать боли, - заверяю я её.
- Ну и что! Я готова!
- Дай-ка мне убедиться в этом, - говорю я, приподнимаясь.

К моему удивлению, мой кончик уже совсем не похож на то, что он представлял собою десяток минут назад в постели госпожи Жуковой. И перехватив устремлённые на него взгляды девочек, заявляю:
- Как говорил этот самый злосчастный Сатюрнен, «некто незваный гордели­во поднялся торчком». Вот им я сейчас и пробую проткнуть ваши пипки. Идёт?

И, не спрашивая согласия, - оно для меня было несомненным, - подвожу свой эрегированный член к губкам Нади, чуточку просовываю его между ними, собираясь осторожно поводить им вверх и вниз, как та, может быть, вспомнив соответствующую сцену из цитированного уже романа, хватает его своими пальчиками и пытается ввести его дальше. Но тут же вскрикивает:
- Ой, больно!

Причём довольно громко.
- Ну вот, - констатирую я. – Сейчас заявится сюда разбуженная вами мама и устроит нам скандал. Быстро гасите свет и дайте мне возможность привести себя в порядок и улизнуть отсюда!

Свет тут же ими тушится, и в темноте, уже направляясь к выходу, я слышу, как кто-то из девочек, хихикая, шепчет:
- Вспомни в случае чего о Туанетте!

30.8 – и всё-таки с тётушкой.

Не сообразив впопыхах, о чём идёт речь, я вспомнил об этой матери Сюзон и мачехи Сатюрнена сразу же после того, как оказываюсь в коридоре и кто-то хватает меня за плечи, начинает трясти:
- А вот и ты, непутёвый, откуда и куда путь держишь? Неужто от моих дочурок?
- Это вы, Татьяна Николаевна?
- Я самая… Что скажешь?
- Да вот уже второй раз направляюсь к вам в надежде обнаружить дверь не запертой, - шепчу я, обнимая и крепко прижимая к себе.
- Вот как!.. А по дороге забрёл к Вере и Наде… И что же узнал от них?.. Есть что поведать? Тогда заходи и рассказывай.

В комнате, куда она вводит меня, мне сразу же в глаза бросается свет от двух включённых на максимальную яркость керосиновых ламп и пустая постель.
- А где же Алексей Иванович? – недоумённо спрашиваю я.
- Спровадила его на часик-другой прогуляться по окрестностям…
- Как же вам это удалось?
- Сказала, что не могу заснуть из-за его храпа.
- Он действительно храпел?
- Какое это имеет значение теперь? Садись и рассказывай…
- Сейчас… Только позвольте мне сначала удовлетворить своё естественное любопытство и расстегнуть ваш халат…
- Что ж, пожалуй, позволю… А помнишь, как ты дрожащими пальцами расправлялся с пуговками на моей блузке тогда, на лесной поляне? Теперь, я вижу, ты действуешь довольно ловко… Но зачем ты стаскиваешь его с меня? Неужто мешает?.. Ну, ладно, так и быть… А теперь рассказывай, что удалось узнать от Веры и Нади… Я ведь знаю, что ты у них был…
- Хорошо, - соглашаюсь вроде бы я, возобновляя прерванные час с лишним назад ласки. - Но для начала позвольте узнать, прочли ли вы сами этот злосчастный роман?
- Откуда бы я тогда знала о его возмутительном содержании?
- Из их уст я слышал одно имя: «Туанетта». Это героиня романа?
- Нет, главная героиня романа - её дочь Сюзон. А что?
- А что вы скажете об этой самой Туанетте?
- Да ничего особенного: баба как баба, хотя и француженка. Хотя, может быть, благодаря этому, довольно любвеобильная и ни в чём не отказывающая своему исповеднику. Забыла, как его зовут. А что?
- Мне эту книжку прочесть не довелось, - объясняю я, запуская свою ладонь под верх сорочки и облапливая то одно, то другое полушарие её шикарного бюста, - но я подробно интересовался у девочек её содержанием, и мне показалось, что эта самая Туанетта помешала главному герою… Как его имя?..
- Не помню… какое-то редкое. Во всяком случае, ни Жак и не Жан…
- Не важно… Так вот, именно Туанетта помешала ему лишить девственности её дочь. Не так ли?
- Ну, не совсем так… Что дальше?
- А дальше, насколько я понял, Туанетта проявила не свойственную обычной бабе мудрость и взвалила на себя обязанности просвещения приёмного сына, не побрезговав предоставить в его полное распоряжение свою плоть… Разве не так?
- Не совсем так, милый. Но я твою мысль поняла: ты хотел бы, чтобы я стала твоей Туанеттой… Вон уже почти всю обнажил, подол задрал, незнамо как, ноги раздвинул, рука гуляет, черти где… Но в романе всё было иначе.
- А как? Расскажите.
- Расскажите да покажите!.. Не многого ли захотел?
- А почему бы и нет?
- Ну что ж, я сегодня добрая, время у нас есть, и попробую стать твоей учительницей, которая для успеха дела прибегает к опыту других. Слушай же. Эта самая твоя Туанетта, конечно же, была возмущена, обнаружив, как её дочь лишают девственности. Как говорится, inflagrante, в самый разгар преступления.
- В чём же оно заключалось? Что она увидела?
- Насколько мне запомнилось, они были совсем без одежды в объятиях друг друга, на полу, рядом со сломанной кроватью. Сюзон попискивала и подрагивала, помогая усилиям своего кузена путём упорных толчков расширить уже явно проложенную тропку. Зрелище для материнских глаз то ещё! Ей казалось, что они уже на полпути к конечной цели. Щеки у Сюзон порозовели, и она часто и тяжело дышала. Они терлись потными