для меня в этой просьбе нет, я её исполняю, приникнув губами к мякоти грудей и осторожно сжимая зубами то один, то другой сосок.
- Какой же ты у меня молодец! – чуть ли не кричит уже тётушка, тяжело и громко дыша. – Сейчас, сейчас!.. Ещё чуть чуть!.. Ах, ах, ах!

Я ощущаю, как содрогается её таз импульсивно содрогается, а мой пах обильно увлажняется её выделениями. Сделав ещё несколько подскоков, тётушка тесно-тесно прижимается ко мне, обнимает и благодарно целует. Но освободиться от моего сё ещё стойкого хуйка не спешит.
- Какой же ты молодец, миленький! – повторяет она, прижавшись ртом к моему уху. – Доставил такое наслаждение! Я теперь твоя вечная должница. Проси, что хочешь!
- Ну, всего того, что мне хочется, вы мне дать не сможете.
- Отчего же? Проси всего, что желаешь…
- Кроме, конечно, согласия на лишение девственности ваших милых дочек?
- Разумеется… Хотя, как я поняла, сами они не прочь попробовать. Но потому и старалась, чтобы отбить охоту к этому если не у них, то у тебя, вступив с ними в своего рода конкуренцию. Да что от тебя скрывать? Ты же знаешь…
- А кто не знает? И девочки тоже. Потому и бесятся порою.
- Да, забот с ними хватает, и приходиться пускаться на всякого рода хитрости, которые не прибавляют нам ни славы, ни чести.

И всё это она произносит, продолжая восседать на моём стержне, время от времени приподнимаясь на нём, чтобы снова и снова благодарно обнять и поцеловать меня. И в очередной раз делает это так порывисто, что соскакивает с этого стерня.
- Ой, - говорит, - потеряла… Можно я верну его обратно?
- Я не против, раз вам нравится.
- Ещё как! Такой прелестный огурчик! Так бы и съела его!
- Попробуйте!
- Ты не против? Правда?
- А почему бы и нет? Давайте попробуем…

Она опять высоко подскакивает, чтобы поцеловать меня, но затем не возвращается на прежнее место, а устраивается на коленях рядом и, склонившись, прикасается губами к самому кончику огурца, лижет его языком и через какое-то время осторожно берёт в рот и начинает сосать. Делает это она явно неумело, явно только для того, чтобы лишний раз проявить свою благодарность. Приятно, но больновато от прикосновения её зубов к возбуждённой плоти.
- Спасибо, - говорю я, - но лучше не надо.

И освобождаюсь от этих чересчур уж острых в буквальном смысле этого слова ласк.
- Не понравилось, значит, - делает она заключение. – Признаюсь, мне тоже это в некоторую тягость. Но я же обещала ни в чём не отказывать… Я даже не знаю, что ещё придумать, чтобы позволить тебе завершить своё дело и получить необходимое наслаждение. А то получается как-то странно: ты мне его доставил, да ещё с излишком, а я тебе – нет…

Я, конечно, мог бы уговорить её занять позу, принёсшую мне такой успех в сношениях с госпожой Самариной во время свидания с ней в Подольске. А это воспоминание приводит меня к мысли, не предложить ли тётушке то, на что госпожа Самарина уже, было, согласилась сегодня, да помешало появление её мужа, - не сзади, а в зад!
- Вы никогда не пробовали сзади? – начинаю я издалека.
- Ты хочешь попробовать меня сзади? – оживляется она. – Так в чём дело? Давай попробуем!..
- А если не сзади, а непосредственно в зад?
- В зад? Это как так? Разве так можно?
- Наверно можно, раз монахи этим издревле занимаются.
- Но ведь это небось очень больно…
- А разве вам не было больно в первую брачную ночь?
- Было. Ну что?
- А ничего. Ведь потом всё прошло. Не так ли? Почему бы не попробовать? Ведь вы обещали мне ни в чём не отказывать. Разве нет?
- Да, обещала. Но о таком даже подумать не могла.
- А вот мне вдруг пришла в голову такая блажь.
- Действительно, блажь. Другого слова и не подберёшь… Но, верная своему обещанию, - поверь, очень искреннему, - я готова попробовать... Что и как надо делать, ты знаешь?
- Я сам не пробовал, но кое-что прознать из книжек. Мы сами уже неплохо подготовлены к этому физически: мой огурец весь покрыт вашей собственной смазкой и слюной, но в смазке нуждается и ваш задний проход. Пуслюнявим палец. Но этого, боюсь, мало. Вазелин найдётся?

Тётушка спускает ноги на пол, идёт к этажерке и достаёт баночку.
- Кажется, это вазелин. Что с ним делать?
- Намажьте мне как следует указательный палец, своею слюной смочите хорошенько мой огурец и забирайтесь на кровать, станьте на колени задом ко мне и позвольте мне побробовать.

Когда она всё это выполнила, я приступаю к делу: вот кончик моего указательного пальца дотрагивается до её ануса, совершает лёгкие движения вокруг него и погружается внутрь, сначала по ноготь, потом на целых две фаланги. Она ойкает.
- Ничего? – спрашиваю.
- Вроде ничего, - отвечает она, сохраняя занятую позу с выпяченным ко мне задом.

Я пристраиваюсь к нему поудобнее и, взяв в другую руку огурец, ввожу его, но не в анус, а в вагину и начинаю совершать там возвратно-поступательные движения. Тётушка охотно подмахивает мне, промычав что-то вроде:
- Может, так и продолжим? Я не против.
- Нет, - разъясняю я. – Это только, чтобы лучше смазать.
- Жаль! – произносит она со вздохом.
- Мне приходилось слышать такую поговорку: жалко у пчёлки в жопке. Вот сейчас самое время погрузить и моё жало в вашу попу. Я у же погрузил туда целых два пальца. Ничего?
- Пока терпимо.
- Придётся ещё малость потерпеть, когда я заменю их своим огурцом. Ох, как он хорошо смазан! Да, к счастью, не такой уж и большой.
- Дай-то Бог, - произносит она дрожащим голосом.

Я вынимаю пальцы, заменяю их головкой своего члена и, не долго думая с силою подаю свой крестец вперёд. Она охает и пытается податься своим крестцом вперёд, но мне удаётся удержать её в прежней позе, крепко ухватившись за бока.
- Ещё чуть-чуть, тётушка, - умаляю я. – Потерпите малость!

Два три толчка, и я ощущаю, как её нечто, похожее на клапанное устройство, поддаётся и раздвигается, пропуская вглубь не только головку, но и постепенно весь огурец.
- О, до чего это было больно! – слышу я слова тётушки.

Но сейчас, когда я, подавшись назад, совершаю новое погружение, она приветствует его встречным движением. И так каждый раз. Ощущение непередаваемое: моему огурцу так сладостно тесно, что ещё десяток-другой толчков, как из его конца вырывается поток спермы и я замираю в блаженстве.
- Ну что, кончил? – интересуется тётушка, продолжая лёгкие движения своим насаженным на мой стержень крестцом.
- Не то слово, Татьяна Николаевна! Даже не знаю, как вас благодарить! А вы, небось, здорово натерпелись?
- Что было, то было… Обещала же… И выдюжила. Но теперь-то можно мне избавиться от твоего инструмента, меня словно прошившего?

Мы разъединяемся, и она с некоторым усилием усаживается на свою задницу и продолжает:
- Бог ты мой, знал бы так, как у меня там всё болит! Надо же!
- Ничего удивительного в этом нет, - делаю я успокоительное заявление. – Хорошо ещё, что вы были так сильно возбуждены, что это в значительной мере блокировало чувство боли. Вазелин оказался кстати. Да и мой почти детский огурчик оказался в меру маленьким.
- Может быть, всё это и так. Но не хотелось бы ещё раз повергаться такому мучительному испытанию. Ведь у меня глаза чуть на лоб не вылезли!..
-