Войдет девочка обратно – удивится...
- Благодарить будет! Видал, как у нее дым из ушей?..
- Где ж она застряла, мать ее в рот? Я лопну!..
- Что-то долго она... По-большому ее пробило, что ли?

Вдруг из-за дверей послышался грохот.

Бряммммц!..

Затем еще: дзыннннь! Дзяннннь! И еще - бряммммц!.. - и снова, и еще, и еще...

«Мальчики» переглянулись - и рванули к двери, размахивая каменными хуями:
- Эй! Лючия! Ты где? Лючия!..

В туалете ее не было. «Мальчики» выскочили в гостиную... и застыли, как вкопанные.

Вся гостиная, сколько хватало глаз, была изрисована красной краской из баллончика. На стенах, обтянутых бесценными гобеленами, красовались фразы, самой приличной из которых была «Хулио и Тонио - хуи ходячие». Старинный паркет был залит лужами эмульсионки, в которых плавали осколки дрезденских сервизов XVIII века, китайских ваз и коллекционного хрусталя. Огромное зеркало было украшено четырьмя трещинами и красным улыбающимся хуем.
- Ыхххххххы... - из глотки Хулио рвался нечленораздельный хрип. - Ыыыххххххыы...

Входная дверь была раскрыта. Хулио кинул на нее мутный взгляд - и ринулся вдогонку...
- Эй! Швейцара ненароком прибьешь своим дрыном!

Тонио ухмылялся. Несмотря на шок, его чрезвычайно радовало то, что все это произошло в квартире Хулио, а не в его собственной. Голый Хулио застыл в дверях:
- Швейцар... Он не выпустит... Надо останов... - и осекся: из окна послышался звук отъезжающей машины.
- С чего это не выпустит? Выпустит, как и всех прежних выпускал. Откуда ему знать, что...
- Но она же гол... Твоююю мааааать! У нее что, в сумке были другие тряпки? - хрипел Хулио, вытаращив глаза.
- А тебя только сейчас осенило?.. Глянь-ка! Что это?

Тонио подошел к столику, на котором лежала записка.
- «Привет, мальчики», - стал читать он. - «Я отлично провела с вами время. Если я слишком разорила вас, сохраните мой автограф и мою тунику: лет через пять вы получите за них не менее штуки евро. Если поторговаться, конечно. Думаю, с этого дня правила Sinceridad изменятся. В противном случае видеозапись нашего рандеву мгновенно засветится на телевидении. Мне жаль, что я оставила вас в неудовлеторенном виде - но, в конце концов, вы всегда можете воспользоваться для этой цели друг другом. Искренне ваша...»
- Сууууууукаааа!!! - взвыл Хулио. - Убьюююююю!!! Какое телевидение?! Да я ее сам в тюрягу...
- Не выйдет, Хулио, - осадил его приятель. - Ты слишком много наболтал.
- Дерьмо!!! Что я сказал?! Какая еще запись?! Где камера?..
- В сумке, Хулио, в сумке. Точнее, на сумке. Которая стояла в нашей комнате. Юэсби-камера, с флеш-памятью. Такие сумки стоят сорок евро...
- Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Чеееееееррррт!!!
- Не черт, а сука, - поправил его Тонио.

***

Получасом позже Риккардо Муньос встречал в дверях свою жену:
- О боги! Что это?
- Не знаю. Эмульсионка, наверно. Оооуу... Эти зверятки возбудили меня до визга.
- Доиграешься, - говорил Рикко, раздевая Леа. - Когда-нибудь твои зверятки тебя прикончат. Или я сам тебя прикончу. Что они делали с тобой?
- Оооу! Сосали мне грудь. Как телята. И еще терли там, где ты тоже любишь тереть...
- Они что, трахнули тебя?!
- Нууууу... Честно говоря, я оставила эту почетную обязанность тебе.
- Мне? Я должен трахнуть вот это? - рычал Муньос, стягивая с Леа трусы. - Вот эту рыжую-бесстыжую?.. В какой-то краске, в какой-то слюне каких-то похотливых животных... Нееет, сначала я смою с тебя их слюни, - Рикко подхватил Леа на руки и впился в ее сосок.
- Ооооуууууу... Ну не мучь, не мучь меня уже...
- Не мучить? А ты заслужила? - Рикко толкнул ее в постель и прыгнул сверху. - Вот тебе, вот, - урчал он, с силой вылизывая ей грудь. - Вот тебе! - ревел он, ввинчиваясь языком в горящие комочки.
- Тише, дочку разбудишь... Она ведь спит? Ааааа... Ну скорей уже, садист проклятый... Аааааааоооууу!!! Ну сколько можно уже?..

Но Рикко не выдержал сам - и уже вплывал в Леа, и скакал на ней, сразу провалившись до упора:
- Вот тебе! Вот тебе!..
- Ооооууууйй! Как хорошо... Еще!.. Еще сильней! - стонала и улыбалась Леа, двигаясь в такт ему.
- Рыжая-бесстыжая... Как тебе идет рыжая краска! Она смоется?
- Оооуу! Хочешь - покрашусь стойкой...
- Никаких стойких! Твои волосы - твой бренд. И вообще - до конца съемок...
- Не болтай! Ааааа! Давай еще, еще, ещееееееееее... ну ты же можешь, можешь... Вот! ВООООООТ!!!.. - Леа орала в долгожданной сладкой истерике, выгнувшись дугой на кровати, и вместе с ней орал Рикко. - Воооот! Вооо! Ооо! Оооооооо... ну наконец-то! Бооооже, как хорошо. Кааак хорошооооо... Куда? - ухватила она Рикко за ягодицы. - Думаешь, одного раза мне хватит?

Леа жадно обтягивала его член, мяла его в себе, сжимала и выкручивала, как тряпку, и Муньос выл в этих сладких тисках:
- Ты что? Ты же из меня все соки...
- Ааааа! А кто меня убить грозился? Ну, ну... Ну давай же, набухай, набухай, расти, расти-расти-расти-расти... Расти, мой маленький неугомонный таран. Ооо! Ого! Ого! А теперь за работу! Вот тебе для вдохновения! - Леа прильнула губами к его рту - и они слепились в единый стонущий, гнущийся, извивающийся, скачущий ком.

...Когда все кончилось – Леа лежала без движения, раскинув руки и ноги, а Муньос аккуратно вытирал грим с ее лица.
- Левая бровь чуть криво, - говорил он ей. – Но вообще Лолита вышла отменная, хоть новый римэйк снимай. А вот негритянка пока не очень. У них особая пластика, особый взгляд...
- Но никто же не усомнился, - бормотала Леа, едва раскрывая губы.- Все поверили...
- Бог не поверил, - сказал Муньос. - Тихо: снимаю линзы...
- Бог - это ты? Дай сама, - Леа вытянулась по-кошачьи, оттянула веки и сложила две темно-карие линзы в коробочку. Глаза ее стали голубыми: Лолита-Лючия снова превратилась в Леа Велар.
- Бог - это Бог. Ты!.. Перед кем это ты изображала Лолиту?
- Не Лолиту, а Лючию. Я же тебе говорила... Помнишь Грасиэлу дель Солас? Крупную такую, высокую... которая в "Эре Эро"?..
- Я помню всех своих актеров.
- Ну вот... Сейчас она пробивается на MTV. Знаешь, какой ценой далось ей попрыгать на сцене? Позавчера она рассказала мне...

Голая Леа говорила вполголоса, вытянувшись на кровати.
- Ты бандитка! – тихо хохотал Муньос. – Ты малолетняя хулиганка! Я отведу тебя в полицию...
- Где ж малолетняя? Двадцать три...
- Старушенция! А ведь и правда - уже пять лет...

Они шептались еще какое-то время. Затем, как и обычно, шепот перешел в сопение, а сопение - в тишину.