По следам Аполлинера
спохватывается она. – Забудем этот инцидент!
И кидается снова обнимать и целовать меня. Я отвечаю ей тем же и даже осмеливаюсь, правда, будто случайно, в поисках опоры, положить руку ей на коленку. Она или делает вид, или на самом деле не замечает этого. Даже тогда, когда эта рука, чуть отстранившись, касается её снова, но на сей раз гораздо выше. Дальше двигать её я не рискую.
А в её глазах, когда мы спускались потом по лестнице, я замечаю вместо прежней легкомысленной весёлости какую-то серьёзную задумчивость.
Хождение по магазинам на Тверской и Кузнецком мосту заняло у нас не час и не полтора, а целый день, так что к себе домой я возвращаюсь уже тогда, когда отчим заканчивал ужин. Объяснив ему, со ссылкой на Улю, причины своей неявки, я вынужден был дать ему согласие провести с ним весь завтрашний день. А он на мой вопрос, как быть с посещением воинских присутствий, ответил, что придётся отложить это на следующую неделю.
Итак, всю субботу мне пришлось провести на службе у отчима, то в качестве секретаря ...делая какие-то диктуемые мне им записи, то в качестве курьера отвозя по разным адресам деловые бумаги. С утра он говорил, что если успеет, то сегодня же вечером уедет на дачу, а уж сопровождать туда в воскресенье Елизавету Андреевну придётся мне. Я охотно согласился, имея в виду не только её саму… Перед самым закрытием конторы отчим просит перезвонить ей по телефону:
- Она наверно хочет договориться с тобой насчёт завтрашней поездки.
Но речь пошла совсем о другом:
- Не согласится ли плохой мальчик, - спрашивает она меня ангельским голоском, - сопроводить меня сегодня в театр?
- Разумеется, - с радостью отвечаю я.
- Тогда я жду вас через час на Страстной.
Получив согласие отчима, я бегу домой привести себя в порядок и в назначенное время оказываюсь на месте свидания.
- Куда идём, Елизавета Андреевна? – интересуюсь я.
- В сад «Аквариум», - разъясняет она. - Там у Сабурова ставятся две новинки: репертуарный фарс парижских театров «Сел в калошу» и какой-то одноактный скетч.
И фарс и скетч (назывался он, кстати, «Пуговка от штанов») своим весёлым содержанием изрядно смешили наполнившую театр публику. Для меня смотреть за такого рода рискованными пассажами на сцене было в новинку, и я непрестанно хохотал, бил в ладоши и, - порою, в особо острые моменты, - по ляжкам своей будущей невестки. Она тоже весело реагировала на всё это, лишь изредка, как бы невзначай, хватая меня за кисть чересчур расшалившейся руки.
- Не правда ли, забавно было? – спрашивает она меня на выходе из сада.
- Забавно, да ещё как! – охотно соглашаюсь я.
Проводив её до дома, бегу к себе в надежде довести до желаемого конца «беседу» с Улей. И когда она открывает мне дверь после моего звонка, кидаюсь к ней, чтобы обнять её. Но она, испуганно отпрянув, прислоняет палец к губам и, кивнув головой в глубину квартиры, говорит:
- Николай Иванович уже поужинал и у себя сейчас. Просил зайти. А вы сами-то кушать будете? Готовить вам?
Из своего кабинета в коридор выходит отчим и сообщает, что ему не удалось закончить свои дела таким образом, чтобы засветло добраться до дачи, и поэтому он поедет туда завтра вместе со мной и Елизаветой Андреевной.
- Но это ещё не всё. В понедельник я рассчитываю опять воспользоваться твоей помощью.
В воскресенье на даче был полный сбор, а вечером, как сообщила хозяйка, ожидается заселение пяти комнат на верху соседнего кирпичного дома, в полуподвале которого живёт семья управляющего, некой дамой с тремя детьми. Другой новостью стала установка четырёх беседок в некотором удалении от усадьбы. Об этом мне с радостью сообщили Вера с Олей, а потом и Надя с Катей. Но воспользоваться их намёками посетить с ними сии места отдохновения не пришлось из-за общей суеты, в которой меня вечно кто-то о чём-то просил. Зато мне никакого труда не стоило их уговорить ни в коем случае не оставлять без своего внимания любую попытку Жоры уединиться со своей невестой.
И ещё мне удалось внушить мамуле мысль, что не гоже после недельной разлуки вот так просто отпускать мужа в пыльную и жаркую Москву, и она стала уговаривать его отказаться от этого намерения и остаться на ночь здесь. К моему удивлению, категорически воспротивилась отъезду своего мужа и Татьяна Николаевна. Окончательно уговорить и того и другого удалось хозяину и моему брату, обещавшим завтра рано утром доставить их на пролётке к поезду на станцию Гривно. На мой вопрос, какой у него в этом интерес, Жора ответил:
- Видишь ли, у тётушки только неделю назад кончилась менструация, после чего наступает самый благоприятный для беременности период – почитай об этом в арабских сказках «Тысяча и одна ночь». А Татьяна Николаевна, как она мне призналась, не имела с Алексеем Ивановичем близости уже чуть ли не месяц. И если вдруг что-то с ней случится в результате наших с тобой (да, да, она поведала мне и об этом!) забав, то у него возникнут естественные подозрения, кто же это так постарался вместо него. А чтобы этого не произошло, ей следует непременно заставить его сегодня отметиться у себя, оставить след в её кассе… Понял?
Сам Жора тоже не поехал в Москву, объясняя это так:
- Мне следует заняться деталями предстоящей свадьбы, в том числе поездить с Марией Александровной по окрестным церквам и выбрать ту, где будет совершено венчание.
- Ты и за ней собираешься приволочиться, а не только за Ликой?
- Одно другому не мешает.
Таким вот образом уезжать сегодня вечером предстояло только мне и моей будущей невестке. Жора и провожал нас до Подольска. В вечернем воскресном поезде, следующем на Москву было тесно и душно, и мы почти всю дорогу молчали. Мало говорили и в трамвае. Проводив девушку до дома, я тороплюсь к себе, предвкушая, как изумится Ульяна тому, что я один, без отчима.
Так и выходит. Уля действительно удивляется, но и не скрывает радости. Прислуживая мне за ужином, она не очень-то противится моим приставаниям, а если и увёртывается от них, то с каким-то вызывающим смехом.
- Знаешь, о чём я мечтаю, - спрашиваю я её, в очередной раз обхватывая за мощный торс и прижимаясь к нему для поцелуя.
- Откуда же мне знать, что на уме у барина?
- Наверно думаешь, что вот сейчас возьмёт за руку и попросит проводить до его постели?
- А что, разве не к тому дело клоните?
- Не совсем… Моя кровать узкая, да и надоела мне… Не устроиться ли нам по-барски, в постели родителей?..
- Как можно?.. Да и вообще, я ни о чём таком не думала… Побаловались малость, и хватит… Идите спать к себе, а я к себе…
- Нет уж!.. Когда ещё такой случай представится?.. Поспать в шикарной родительской постели!..
- Ну, уж если вам это так сильно хочется, то я вам сейчас её разберу… Идите пока в ванну умываться…
Я так и делаю. Но когда прихожу оттуда в родительскую спальню, вижу, что постель разобрана, но Ули нигде нет. Раздеваюсь и иду на кухню и не обнаружив её там, - к ней в каморку. Зажигаю свет… Так и есть: она свернувшись комочком лежит под одеялом на своём топчане.
- Ты чего тут делаешь? – удивлённо спрашиваю я и пытаюсь сдёрнуть одеяло.
Но у меня это никак не получается.
-
И кидается снова обнимать и целовать меня. Я отвечаю ей тем же и даже осмеливаюсь, правда, будто случайно, в поисках опоры, положить руку ей на коленку. Она или делает вид, или на самом деле не замечает этого. Даже тогда, когда эта рука, чуть отстранившись, касается её снова, но на сей раз гораздо выше. Дальше двигать её я не рискую.
А в её глазах, когда мы спускались потом по лестнице, я замечаю вместо прежней легкомысленной весёлости какую-то серьёзную задумчивость.
Хождение по магазинам на Тверской и Кузнецком мосту заняло у нас не час и не полтора, а целый день, так что к себе домой я возвращаюсь уже тогда, когда отчим заканчивал ужин. Объяснив ему, со ссылкой на Улю, причины своей неявки, я вынужден был дать ему согласие провести с ним весь завтрашний день. А он на мой вопрос, как быть с посещением воинских присутствий, ответил, что придётся отложить это на следующую неделю.
Итак, всю субботу мне пришлось провести на службе у отчима, то в качестве секретаря ...делая какие-то диктуемые мне им записи, то в качестве курьера отвозя по разным адресам деловые бумаги. С утра он говорил, что если успеет, то сегодня же вечером уедет на дачу, а уж сопровождать туда в воскресенье Елизавету Андреевну придётся мне. Я охотно согласился, имея в виду не только её саму… Перед самым закрытием конторы отчим просит перезвонить ей по телефону:
- Она наверно хочет договориться с тобой насчёт завтрашней поездки.
Но речь пошла совсем о другом:
- Не согласится ли плохой мальчик, - спрашивает она меня ангельским голоском, - сопроводить меня сегодня в театр?
- Разумеется, - с радостью отвечаю я.
- Тогда я жду вас через час на Страстной.
Получив согласие отчима, я бегу домой привести себя в порядок и в назначенное время оказываюсь на месте свидания.
- Куда идём, Елизавета Андреевна? – интересуюсь я.
- В сад «Аквариум», - разъясняет она. - Там у Сабурова ставятся две новинки: репертуарный фарс парижских театров «Сел в калошу» и какой-то одноактный скетч.
И фарс и скетч (назывался он, кстати, «Пуговка от штанов») своим весёлым содержанием изрядно смешили наполнившую театр публику. Для меня смотреть за такого рода рискованными пассажами на сцене было в новинку, и я непрестанно хохотал, бил в ладоши и, - порою, в особо острые моменты, - по ляжкам своей будущей невестки. Она тоже весело реагировала на всё это, лишь изредка, как бы невзначай, хватая меня за кисть чересчур расшалившейся руки.
- Не правда ли, забавно было? – спрашивает она меня на выходе из сада.
- Забавно, да ещё как! – охотно соглашаюсь я.
Проводив её до дома, бегу к себе в надежде довести до желаемого конца «беседу» с Улей. И когда она открывает мне дверь после моего звонка, кидаюсь к ней, чтобы обнять её. Но она, испуганно отпрянув, прислоняет палец к губам и, кивнув головой в глубину квартиры, говорит:
- Николай Иванович уже поужинал и у себя сейчас. Просил зайти. А вы сами-то кушать будете? Готовить вам?
Из своего кабинета в коридор выходит отчим и сообщает, что ему не удалось закончить свои дела таким образом, чтобы засветло добраться до дачи, и поэтому он поедет туда завтра вместе со мной и Елизаветой Андреевной.
- Но это ещё не всё. В понедельник я рассчитываю опять воспользоваться твоей помощью.
В воскресенье на даче был полный сбор, а вечером, как сообщила хозяйка, ожидается заселение пяти комнат на верху соседнего кирпичного дома, в полуподвале которого живёт семья управляющего, некой дамой с тремя детьми. Другой новостью стала установка четырёх беседок в некотором удалении от усадьбы. Об этом мне с радостью сообщили Вера с Олей, а потом и Надя с Катей. Но воспользоваться их намёками посетить с ними сии места отдохновения не пришлось из-за общей суеты, в которой меня вечно кто-то о чём-то просил. Зато мне никакого труда не стоило их уговорить ни в коем случае не оставлять без своего внимания любую попытку Жоры уединиться со своей невестой.
И ещё мне удалось внушить мамуле мысль, что не гоже после недельной разлуки вот так просто отпускать мужа в пыльную и жаркую Москву, и она стала уговаривать его отказаться от этого намерения и остаться на ночь здесь. К моему удивлению, категорически воспротивилась отъезду своего мужа и Татьяна Николаевна. Окончательно уговорить и того и другого удалось хозяину и моему брату, обещавшим завтра рано утром доставить их на пролётке к поезду на станцию Гривно. На мой вопрос, какой у него в этом интерес, Жора ответил:
- Видишь ли, у тётушки только неделю назад кончилась менструация, после чего наступает самый благоприятный для беременности период – почитай об этом в арабских сказках «Тысяча и одна ночь». А Татьяна Николаевна, как она мне призналась, не имела с Алексеем Ивановичем близости уже чуть ли не месяц. И если вдруг что-то с ней случится в результате наших с тобой (да, да, она поведала мне и об этом!) забав, то у него возникнут естественные подозрения, кто же это так постарался вместо него. А чтобы этого не произошло, ей следует непременно заставить его сегодня отметиться у себя, оставить след в её кассе… Понял?
Сам Жора тоже не поехал в Москву, объясняя это так:
- Мне следует заняться деталями предстоящей свадьбы, в том числе поездить с Марией Александровной по окрестным церквам и выбрать ту, где будет совершено венчание.
- Ты и за ней собираешься приволочиться, а не только за Ликой?
- Одно другому не мешает.
Таким вот образом уезжать сегодня вечером предстояло только мне и моей будущей невестке. Жора и провожал нас до Подольска. В вечернем воскресном поезде, следующем на Москву было тесно и душно, и мы почти всю дорогу молчали. Мало говорили и в трамвае. Проводив девушку до дома, я тороплюсь к себе, предвкушая, как изумится Ульяна тому, что я один, без отчима.
Так и выходит. Уля действительно удивляется, но и не скрывает радости. Прислуживая мне за ужином, она не очень-то противится моим приставаниям, а если и увёртывается от них, то с каким-то вызывающим смехом.
- Знаешь, о чём я мечтаю, - спрашиваю я её, в очередной раз обхватывая за мощный торс и прижимаясь к нему для поцелуя.
- Откуда же мне знать, что на уме у барина?
- Наверно думаешь, что вот сейчас возьмёт за руку и попросит проводить до его постели?
- А что, разве не к тому дело клоните?
- Не совсем… Моя кровать узкая, да и надоела мне… Не устроиться ли нам по-барски, в постели родителей?..
- Как можно?.. Да и вообще, я ни о чём таком не думала… Побаловались малость, и хватит… Идите спать к себе, а я к себе…
- Нет уж!.. Когда ещё такой случай представится?.. Поспать в шикарной родительской постели!..
- Ну, уж если вам это так сильно хочется, то я вам сейчас её разберу… Идите пока в ванну умываться…
Я так и делаю. Но когда прихожу оттуда в родительскую спальню, вижу, что постель разобрана, но Ули нигде нет. Раздеваюсь и иду на кухню и не обнаружив её там, - к ней в каморку. Зажигаю свет… Так и есть: она свернувшись комочком лежит под одеялом на своём топчане.
- Ты чего тут делаешь? – удивлённо спрашиваю я и пытаюсь сдёрнуть одеяло.
Но у меня это никак не получается.
-