Умоляю вас… - доносится до меня её глухой голос из-под одеяла. – Зачем всё это?.. Идите спать…
- Как бы не так! – отвечаю я. – Одному, без тебя мне сна не видеть.
И шарю по одеялу в поисках места, где оно было бы не так плотно подоткано под неё. Наконец, нахожу – в ногах, просовываю туда руку, приподнимаю вверх край одеяла, а вслед за ним и край её ночной рубашки. Но так как она лежит на боку, повернувшись спиной ко мне и поджав под себя колени, мне удаётся обнажить только часть её голеней. Пробую пристроиться рядом с ней, но и это не получается: не позволяет её зад, оттопыренный к самому краю чрезмерно узкой кушетки. Тогда я хватаю за бедро и тащу его на себя. Причём с такой силой, что она опрокидывается на спину и сваливается на пол. Не давая ей опомниться, я усаживаюсь рядом с ней, обнимаю за шею, запускаю одну руку под верх рубашки и накрываю ладонью мякоть груди, а другую запускаю под подол рубашки.
Поражённая таким афронтом, Уля в свою очередь пробует сопротивляться, старается схватить меня за кисти рук, вертит из стороны в сторону головой, уклоняясь от поцелуев, но делает это не настолько энергично, чтобы помешать мне.
- Ну ладно, ладно, - наконец произносит она. – Идите к себе… Подождите меня там…
- Где там? – спрашиваю я, не торопясь подниматься с пола и освобождать её от своих объятий.
- Где, где? – нарочито ворчливо говорит Уля. – Куда вы меня давеча приглашали? Уже запамятовали?... Так и про меня завтра же забудете!...
- А ты постарайся запомниться мне… Ладно?
Я целую её, поднимаюсь и протягиваю ей руку. Она берётся за неё, приподнимается, опускает задранный подол, садится на кушетку и - я вижу, как озорно засверкали её глаза, - предлагает:
- А может здесь как-нибудь?
- Здесь и как-нибудь ...ты будешь со своим женихом, - отвечаю я, смеясь. - А со мной давай как…
- Ну да, как с барином, - весело подхватывает она. – А раз с барином, так по-барски!.. Идите и ждите!.. Я сейчас…
Возвратившись в родительскую спальню, я выключаю верхний свет, зажигаю лампу на прикроватной тумбе, раздеваюсь, залезаю под простыни и вытягиваюсь в предвкушении предстоящей встречи. Ждать приходится недолго. Уля стучится в дверь и спрашивает:
- К вам можно, барин?
- Входи, входи! – нетерпеливо отвечаю я, и, выпроставшись из под простыней, протягиваю к ней руки.
Она подходит и, продолжая разыгрывать роль покорной служанки, кланяется и снова спрашивает:
- Что барину будет угодно?
- А чтобы ты скорее разделила с ним это ложе, - отвечаю я, несколько подыгрывая ей. – Но только предварительно сбрось с себя рубашку…
- А это зачем?
Этот вопрос она задаёт не сразу, а вначале выключив свет, а потому уже взгромоздившись на постель и прижавшись своим лицом к моему. Я поворачиваюсь к ней, и мы долго и нежно целуемся. Как-то так выходит, что она поворачивается на спину и я, оказавшись возлежащим на ней, просовываю под себя руку и задираю ей подол, после чего взявшись за свой хоботок, пробую дать ему нужное направление. Но так как тыкаю им не туда, куда надо, прошу:
- Ну помоги же мне, Уля!.. Пожалуйста!..
- Ну вот, сам не может, а лезет! – деланно ворчит она. – Где там ваш струмент?
Она просовывает под меня свою руку, и я чувствую, как её пальцы берутся за мой «струмент» и направляют его в нечто мягкое и влажное. Я поддаю им вперёд, толкаю ещё и ещё и ощущаю, как перед ним раздвигаются стенки её нутра. Но не настолько широко, как это было с беременной Дусей, женой управляющего или тётушкой, а лишь самую малость и довольно упруго, отчего какая-то неизъяснимая сладость переполняет меня. Я начинаю бешено дёргаться и затихаю лишь после того, как выпрыскиваю в неё всё, что во мне накопилось за эти несколько дней.
Уля обнимает меня и шепчет на ухо:
- Всё, что ли?
Я продолжаю теперь уже неторопливые движения взад и вперёд, но не ощущая уже никакой упругости ни в своём «струменте», ни в том, к чему он только что так до боли сладостно касался.
- Вроде бы, всё, - признаюсь я.
Но вспомнив явное недовольство, проявленное тётушкой в подобной же ситуации, спрашиваю:
- А что может быть ещё?.. Скажи мне…
Она крепко обнимает и часто-часто целует меня, после чего со смехом говорит:
- Да что сказать-то?.. Подивиться только можно!.. Ведь я не принимала вас всерьёз, думала – мальчик вы… А вышло вон как!.. Вы. оказывается, не только кое-что знаете, но и кое-что умеете!.. Молодец, да и только!.. Хоть и маленький…
- А у Жоры намного больше? – осмеливаюсь поинтересоваться я.
- А вы как думаете?
- А у Николая Ивановича?
- Причём тут Николай Иванович? - Уля резко отталкивает меня и отстраняется, так что я сваливаюсь с неё на простынь. – Вы думаете, что если я позволила баричу побаловаться со мною, то и барину в том отказу нет?
- Ничего такого я, Уля, не думаю. Просто хотелось бы быстрее подрасти, чтобы ни в чём не уступать никому…
- Да уж, небось, так и будет!
Она поворачивается на бок и, облокотившись одной рукой, склоняется надо мной.
- Поцелуй меня, пожалуйста! – прошу я, беря её за плечи и притягивая к себе.
- Разве такому красивому баричу можно в чём-нибудь отказать? - отвечает она и с явным удовольствием покрывает поцелуями мои глаза, щёки, губы.
- Довольны? – спрашивает она некоторое время спустя, отстраняясь от меня. – Может теперь поспим?
- Как бы не так! – отвечаю я, в свою очередь приподнимаясь, опрокидывая её на спину и возобновляя поцелуи.
Обе мои ладони при этом заняты тем, что усиленно мнут через ткань рубашки мякоти её грудей, затем одна из них пробует проникнуть за пазуху, а другая – под подол. Но у первой это не получается из-за слишком высокого и узкого выреза. Зато второй не было никаких препятствий ни в поглаживании кожи на внутренней стороне ляжек, ни в чём другом. Сомнений в том, что Уля готова снова принять в себя мой снаряд, у меня и раньше не было, а теперь я ощутил это своими собственными пальцами. Но вот неуверенность в собственных силах оставалась.
- А не хочешь ли ты убедиться, как там мой мальчик-с-пальчик? – говорю я, овладевая одной из её ладоней и направляя её к низу своего живота. – Как ты его называешь? Струмент?
- Ну, - говорит она и дотрагивается до предмета, о коем я завёл речь.
- Что ну? – переспрашиваю я. – Можно мне его ещё раз приделать к твоей кисе? Или как это там у вас называется?
- У нас по-разному, - уклончиво произносит она, не переставая поглаживать то, что возлежало у неё на ладони.
- Так как?
Вместо ответа она снова наклоняется надо мной, опять часто-часто целует и, как бы приглашая к определённым действиям, молча ложится на спину. Я тут же взбираюсь на неё и через несколько мгновений, на сей раз уже без её помощи, вывожу своего бойца на арену битвы, на ринг.
Он, этот ринг, на сей раз оказывается не таким тесным, как в первый раз, а боец, в свою очередь, не так напряжён, и потому в его движениях вместо прежней порывистости и стремительности я с некоторым удивлением обнаруживаю какую-то размеренность и неторопливость. Мало того, удары его мне кажутся разнообразнее, а временами и более глубокими, что заставляет мою соперницу непроизвольно вздрагивать, напрягаться,