для меня в самое яркое и драгоценное воспоминание. С тех пор я никогда не видел женской наготы, и образ голой Ани стал для меня воплощением всех моих эротических мечтаний. Оказывается, и Аня тоже... От этой мысли у меня внутри все загудело, как от холода, - а Аня взяла у меня авоську (причем я видел, как у нее дрожали руки), - достала из нее что-то и говорит:
- Я наврала тебе. Это совсем не молоко. Это - вот... - и показывает мне банку черной краски! Такую же, как ТОГДА... И кисть...
Вне себя я спросил Аню:
- Ты хочешь, чтобы я тебя... снова?.. Как тогда?
Аня опустила голову и молча кивнула. Лицо ее было малиновым. Затем - сжала мне руки и сказала хриплым шепотом (голос не слушался ее):
- И привяжи меня... Чтоб все было, как тогда...
...Через минуту Аня была привязана к арматуре, а я ножом разрезал на ней платье. В ее авоське я обнаружил другое платье, запасное, поэтому не боялся за последствия. Под платьем у Ани не было ничего - и я, сорвав с нее все клочки, замер, потому что ничего более роскошного и сексуального не видел нигде и никогда, - даже на обложках журналов.
Восемнадцатилетняя Аня превратилась в такое чудо красоты и женственности, что я застыл на мгновение, как истукан. Голубоглазое личико ее было мягким, тонким и таким нежным, что от взгляда на него бежали мурашки по телу; золотистые локоны отросли ниже лопаток и завились; фигура ее была округлой и хрупкой одновременно, - все выпуклости переливались друг в друга пластично, как волны, а талия была гибкой и воздушной... Груди - пухлые, умилительные, большие, с круглыми розовыми сосками, - выпирали в разные стороны, как надувные рожки или носы кораблей; бедра - широкие и бархатные – круглились в умопомрачительном изгибе; пушок на лобке золотился так же, как и локоны; ножки были длинными, стройными, тонкими и пухлыми одновременно...
Вне себя я нагнулся - и поцеловал привязанную Аню в сосок, потом в другой. Аня дернулась, как от тока, и застонала... у меня все поплыло перед глазами, я нырнул в ее грудь, близкую, нежную, сказочно доступную, как в сладкий океан - и стал мять, облизывать, подсасывать, тереть и мучать эти пухлые рожки с твердыми шариками на кончиках... Я хватал привязанную Аню за талию, за попу, шарил руками по ее телу, мял и тискал его... Аня хрипела и выгибалась, а я тонул в этом океане розовой плоти, не веря своему счастью...
Вдруг на глаза мне попалась банка с краской; вспомнив Анину просьбу,... я посмотрел с сожалением на ее ослепительное тело - и вдруг мысль о том, что сейчас я запачкаю его страшной черной краской, сделаю его гадким, грязным, липким, вызвала во мне странное чувство – какую-то особую, терпкую сладость... Я взял банку - и, как тогда, стал демонстративно размешивать краску перед носом у Ани. Аня вскрикнула...
Все произошло так же, как и тогда - до определенного момента. Аня, покрытая тремя слоями краски с ног до головы, от корней волос - до ногтей на руках и ногах (письку я оставил напоследок), маялась на веревках, стонала, выгибалась и была близка к финишу... когда меня вдруг осенила идея, от которой я просто потерял голову. Не веря своему шансу - неужели ЭТО сейчас произойдет? - я разделся догола... Аня закричала, выкатив глаза: она вдруг поняла, что я хочу сделать - и заметалась, привязанная к веревкам, в сладком ужасе... Я залез рукой в ее письку, хорошенько потер ее - и сказал Ане: "а теперь держись!" Аня завизжала...
Минуту или больше я пристраивался к ней, пытаясь всунуть свой кол в черно-розовую мокрую письку... Все это время Аня кончала, исходя визгом и выделениями, - а я тыкался ей членом в письку, никак не попадая в "дырочку"... Наконец я почувствовал, как из меня вырывается ослепительная волна - обхватил покрашенную Аню, прижался к ней - и кончил, облив ее письку спермой...
Мы дергались и кричали минуту или больше. Такого долгого и ослепительного оргазма у меня еще не было - даже в моменты самой сладкой мастурбации, когда я вспоминал голую пятнадцатилетнюю Аню... Тогда я так и не лишил ее девственности, - но нам обоим было так сказочно хорошо, что это не имело значения.
Значительно позже я узнал, что есть такой сексуальный фетиш или, если хотите, извращение - messy wam. Оно встречается чаще среди женщин, хотя не чуждо и мужчинам. Суть его - в том, что женщина испытывает сказочное, ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что ее пачкают, красят, вымазывают в чем попало... Оттого, что ее мажут с ног до головы, не оставляя на теле и волосах ни единого чистого клочка, наслаждение удваивается; от сознания, что краска смоется с трудом и, возможно, всю жизнь придется ходить перепачканной - наслаждение утраивается; и, наконец, от того, что все это происходит как бы насильно, а бедная, беззащитная жертва не в состоянии сопротивляться насильнику, пачкающему ее нежное тело - наслаждение удесятеряется, становится просто мучительным, невыносимым...
Своей детской "пыткой" я, сам того не зная, не только подарил Ане эротическое потрясение на всю жизнь, - я еще и определил ее тайные эротические фантазии. Отныне все, что связано с пачканьем, покраской заживо - причем тотальной и как бы насильной, принудительной, - возбуждало Аню до потери разума, до животного крика и невыносимых, одуряющих оргазмов. Это и определило нашу судьбу: вся эта сфера - запретных эротических переживаний - оказалась накрепко связанной в Анином сознании со мной. Без меня Аня не представляла себя эротических игр, вне которых уже не видела свою жизнь.
Вторая покраска наша окончилась совместным мытьем в речке - с мылом и мочалкой, - и совместными ласками, еще более бурными, чем в гараже.
Вначале мыло только размазало краску по Аниному телу, превратив ее в черный гель - и я, увидев это, не стал смывать ее, а месил и размазывал это черное месиво по милому телу, быстро входя в терпкий экстаз. Аня снова сильно возбудилась: она лежала на песке, стонала и подставляла мне свое мягкое, как глина, тело; песок налип на ее кожу и смешался с черным гелем... Запачкав Аню до пределов возможного, превратив ее в кучку черной грязи с кустом на голове вместо волос, я не выдержал, раздвинул ей ноги и начал насиловать ее. То, какая была Аня до покраски - розовая, нежная, умопомрачительно сексуальная, - и то, каким грязным чудовищем она стала, возбуждало меня до крайности, до стонов и хрипа - и я, пробуравив Анину целку и заставив ее кричать от боли, впервые в жизни кончил в женщину - с таким наслаждением, что это невозможно описать... Плоть, обволакивающая мой член, была такой сладкой, что ночью мне хватило одного воспоминания об этом для того, чтобы кончить во сне. Затем Аня попросила меня потереть ей письку - и кончила сама, мучительно выгибаясь под моими руками...
Потом мы долго и нежно мыли друг друга в речке, тщательно вымывая краску из кожи и волос, и беседовали - на самые разные темы. Мы ведь ничего друг о друге не знали... Аня рассказывала мне о себе, о своей школе, о подругах, обо всем на свете, как лучшему другу; мы не говорили ни о нашей любви, ни об Аниной страсти к пачканью - эта запретно-интимная тема вообще