дверца, и оттуда выскочил, прихрамывая, один из похитителей...
- Стой, стрелять буду! - Я стал, помня инструкции Хроппа, к стене, направив пистолет на мерзавца. - Отпустите Анни! Немедленно! Всех перебью, как крыс! Всех перебью! Отпустите Анни! - орал я. Похититель замер, не решаясь шевельнуться.

Из флаера раздалась непонятная фраза. Там сидели четверо, и между ними - Анни. "Только бы не промахнуться", думал я - и вместо ответа выстрелил по ноге крайнего из бандитов. Раздался страшный вопль, и я с ужасом увидел, что ноги больше нет. Бандит завалился набок...
- Всех перебью! Отпустите Анни! - Голос мой срывался на визг, и я старался унять дрожь в руках. - Ну!!!

Бандиты зашевелились, и из флаера вышла Анни.
- Беги! Скорей, скорей! - кричал я, но Анни подбежала ко мне и схватила меня за руку.
- Ни с места! Шевельнетесь - поджарю всех! Всех сразу! - кричал я, отступая назад. Вокруг собралась толпа. Я знал, что толпу нужно расположить на свою сторону, и крикнул, показывая пальцем на флаер:
- Они сволочи! Они похитили Анни! Они хотели ее убить! Крысиное отродье, я вам еще припомню! - крикнул я флаеру. - Гады! Убийцы! Дерьмо собачье!

Я знал, что меня не понимают, но мой обличительный визг возымел действие: толпа грозно загудела и подкатилась к флаеру. Оттуда сверкнули зеленые молнии, и смельчаки остановились, выкрикивая местные проклятия.
- Бежим в космолет. Полиция не может трогать пассажиров. Никто не может. Бежим! - шепнула Анни, и мы побежали. Нас никто не преследовал, но, войдя в космолет, мы услыхали сзади чьи-то визгливые голоса.
- Кажется, мы вовремя. Уфффф, - вздхнула Анни, когда захлопнулась дверь каюты, и вдруг прижала меня к себе. - Гор, волчонок мой... Как мне благодарить тебя?

Но я молча обнимал ее и тыкался ей в грудь... Через какое-то время я спросил ее:
- Кто эти люди? Ты расскажешь мне?
- Я не могу, волчонок. Тебе нельзя знать это.
- Как?! - От внезапной обиды я даже подскочил. - Я же тебе все рассказал?
- Я не могу, волчонок, не могу, понимаешь? Это не моя тайна. Ну, не дуйся на меня, пожалуйста!..

Но я обиделся и залез на свою койку. Мне было горько, как никогда: я спас ей жизнь, я так радовался, что она жива-невредима - а она... Анни присела рядом и шептала:
- Гор, пойми, я просто не хочу впутывать тебя в это дело. Ты маленький, у тебя вся жизнь впереди...
- Я маленький? Я - маленький?! А ты... тоже мне, старуха нашлась! Тебе еще в школе сидеть надо! Сколько, вот скажи, сколько тебе лет?
- Много, - сказала Анни. – Больше, чем ты думаешь. Волчонок, ты простил меня?

Но я мстительно молчал. Анни, вздохнув, встала с моей полки и легла на свою. Мы молчали в темноте... Вскоре мои веки отяжелели, и я заснул.

Проснулся я оттого, что чихнул. Снова был зверский холод, и я попытался закутаться, удерживая остатки тепла.
- Волчонок! Тебе холодно? - раздался голос Анни. Я хотел было ответить, но вспомнив, что в обиде на нее, промолчал.
- Волчонок?.. - Какое-то время Анни прислушивалась к тишине, затем я услышал, как она слезает с койки, идет ко мне...
- Двигайся! - Она села на мою койку. Я не шевелился, хоть внутри у меня все замерло. - Двигайся! Вместе теплее. Поместимся! Ну же!..

Она толкнула меня, и я наконец подвинулся. Анни легла рядом, щекоча меня волосами, обняла, чмокнула в лоб - и накрыла нас одеялами.
- Ну вот, теперь согреемся. Волчонок, волчоночек, иди сюда, сейчас нам тепло будет...

Я был в растерянности. Нежность Анни дурманила меня, и мне хотелось прижаться к ней, обнять ее так же крепко, как она меня, ткнуться ей в шею, в волосы... Но я помнил, как она обидела меня, и бычился. Тело у меня было, как коряга - твердое и неподатливое. К тому же мне было действительно холодно, я не мог согреться и дрожал...
- Нет, так мы не согреемся, - сказала Анни. - А ну-ка... - Она встала, откинув одеяла, и я услышал шуршание. Что она делает?
- Эээ! И так холодно! Ты что?

Пытаясь нащупать одеяла, я включил свет. И обомлел: Анни, голая по пояс, снимала с себя штаны. Ее волосы рассыпались по плечам, по спине и падали вниз золотистыми каскадами, а нежные ее сиськи свисали, как два драгоценных шара. Оставшись совсем голой, она выпрямилась и посмотрела на меня, щурясь на свет:
- Ну, чего ты на меня смотришь? Не смотри на меня так... Сейчас прижмемся друг к дружке - мигом согреемся. Чего застыл, волчонок? Давай - раздевайся, раздевайся! - И она нагнулась ко мне, свесив пухлые шары грудей, и стала расстегивать мне костюм. Ее волосы падали мне на лицо и щекотали его... - Давай, давай, шевелись, помогай мне!

Она стянула с меня курточку; затем я почувствовал ее нежные руки у себя на бедрах, почувствовал, как с меня сползают штаны...

Через секунду я был голый, как и она. Томительный стыд, холодяще-сладкий, как мятная конфета, разлился во мне...
- А теперь... - Анни нырнула в постель, сгребла меня, прижала к себе, закуталась в одеяла... Ее руки обнимали меня за плечи и за попу; я вдавливался всем телом в ее теплую наготу - и чувствовал, как в горле у меня набухает горько-сладкий комок. Меня накрыла волна умиления, такая нежная и пронзительная, что я обнял Анни крепко, до хруста, и зарылся в ее волосы, как когда-то - в мамины...

Мы лежали, сжавшись голыми телами, и сопели друг другу в уши. Тепло пульсировало в наших телах, расплываясь по ним томительными волнами. Мой писюн снова ныл, и я вдавливал его в теплый Аннин живот. Мне было хорошо, как никогда; хотелось влезть внутрь Анни, раствориться в ней, как в большом теплом океане...
- Ну что, согрелся, волчонок? Или еще мерзнешь? - Анни покрепче прижала меня к себе, приподняла голову - и стала целовать, щекоча волосами. Я закрыл глаза... Меня никто не целовал уже много лет. Аннины губы нежно-нежно бегали по моему лицу, глазам, ушам, и я сопел, растворяясь в ее ласке, как в кипятке. Голое тело ее терлось об меня, и мне казалось, что я таю в сладком сиропе...

Вдруг Анни приподнялась. Я открыл глаза - и увидел перед собой розовое тело, освещенное слабым светом, золотистый каскад волос, в котором играли отблески лампы, и глаза, большие и сумасшедшие...
- Волчонок!.. Тебе нравится?
- Да... - прошептал я.
- Еще хочешь?
- Хочуууу!..

И Анни припала ко мне с новой силой. Она лизала меня, как кошка, бодала меня сиськами, постепенно забираясь на меня верхом. Я задыхался от блаженства...

Прошло минут пять - и мы лизались так, что койка ходила ходуном. Нам уже давно не было холодно. Лица наши были мокрыми: мы облизывали друг друга, как ошалевшие котята, распаляясь с каждой секундой, и обнимались до хруста в костях. Не соображая, что делаю, я хватал Анни за сиськи и мял их, а она подвывала, выгибала спину и закатывала глаза. Ее длинные ноги обхватывали меня, а я бессознательно вдавливался писюном в упругую плоть. Одеяла давно были на полу - а мы возились, тискались и катались по узкой койке, мучая друг друга буйными ласками...

Анни вдруг оседлала меня, и я почувствовал, как мой писюн провалился в сладкий сироп. Она хватила ртом воздух, сверкнула мне сумасшедшим взглядом - и снова прильнула ко мне, вылизывая мне губы и шепча -