"волчонок, волчоночек, прости меня, прости, прости, прости..." С каждым "прости" она подпрыгивала на мне, насаживаясь все плотнее на мой писюн, а я бессознательно держал ее за бедра, вдавливая в себя.

Я едва понимал, что мы делаем. Тогда был всего год, как я стал засматриваться на девочек и мучить свой писюн, обложившись рваными журналами... Я никогда не думал, что ЭТО случится так скоро, и с такой женщиной, как Аннабель. Ее роскошное тело было тогда моим - и я ел его губами, лизал, тискал, терзал, мял, обнимал так же отчаянно, как и она меня. Но самое невероятное было ТАМ, в самых стыдных наших местах, где писюн обтекался нежной мякотью... Не прерывая ласк, Анни скакала на мне все яростнее, - а я обвил ей шею руками и присосался к ее губам. Ее язык вымывал мне рот сладкой патокой, и я тонул в ее волосах, шелковых, пахнущих духами...

Наши бедра двигались ритмично, слаженно, будто мы долго тренировались перед этим. Я даже не думал о том, что надо делать - все получалось само собой. Я чувствовал, как нас несет к какой-то пропасти, сладкой и страшной, и боялся ее - но деваться было некуда, Анни не давала мне ни секунды передышки, безумный ритм все ускорялся, язык ее все требовательнее проникал в меня... Помню, я успел подумать: как забавно мы смотримся со стороны - кричим, воем, хрюкаем, кусаемся...

И тут Анни пронзительно завизжала, глаза ее закатились - и мой мозг отключился. Нас обожгло единое солнце, и мы перестали быть людьми.

Сколько это длилось - не знаю. Наверное, вечность. Мы переселились в огонь, купались в нем, и он был холодным и сладким, как смертельная щекотка. Описывать бесполезно: в языке нет слов для ЭТОГО...

Когда все кончилось - мы долго еще стонали, выпуская из себя остатки жара, и растворялись в сладкой нирване, теряя вес и самих себя.

Продолжение следует.