Нереида и сатир

Ее звали Киссэ. Георгий встретил ее на одном из бесчисленных островков Эгейского моря, где отдыхал дикарем.

Остров был маленьким, как наперсток, и весь состоял из меловых скал, слепяще-белых, как ледники. Они тонули в густо-синем море и таком же небе. Солнце прожигало синеву насквозь, и от белого огня, опрокинутого в море и в небо, кружилась голова.

Каждый рассвет Георгий спрашивал себя, не сходит ли он с ума, и каждый закат смотрел на тонущее солнце, сидя на скалах, которые делались рыжими, как желчь. Три дня назад он толкался в метро, ел чебуреки, работал, бегал, ругался, но здесь все это было менее правдоподобно, чем Одиссей и сирены. Здесь был мир соли, плотной синевы и огня, голубого по утрам, белого в полдень и красного на закате.

...Она объявилась на третий день. Георгий купался голышом, а она подглядывала за ним, думая, что ее не видно. Любопытные глаза буравили его так, что он вдруг застеснялся. Атлет, завсегдатай спортзалов, Георгий вдруг прочувствовал силу своего тела, и это было странное чувство, пьяное и зябкое, как море, если прыгнуть в него с жары. Минут пять он решался окликнуть хозяйку любопытных глаз - но вместо того вдруг бросился в волны и нырнул.

Он плавал долго, с силой рассекая воду, а когда вернулся, глаз уже не было. Но назавтра они появились снова. Они настойчиво рассматривали голого Георгия, и он наконец решился:
- Хэй! Иди сюда!

„Ну и что, что я голый?”, - убеждал он себя. „Интересно, она говорит по-английски? А если нет? Голый мужик зовет к себе... вот кошмар!” - думал пунцовый Георгий.

Девушка оказалась черноволосой, черноглазой и красивой до неправдоподобия.

Это была чистая античная красота, соразмерная и тонкая, как с древних амфор, но живая, теплая, и немножко еще незрелая. «Нимфа» - думал Георгий, – «или наяда. Черт подери - три тыщи лет прошло, а девушки здесь, как при Гомере с Эврипидом, или как их там...”

На ней были не хитон и сандалии, как полагается нимфам, а белая футболка с Миком Джаггером и синие купальные трусики. На ступнях ее не было ничего, кроме корки подсохшей глины.
- Чего ты там? Прячешься. Давай плавать, - сообщил ей Георгий, проклиная себя за деревянный голос, за жуткий инглиш и за все на свете.
- Я не прячусь. Я сижу. Просто так, - ответила нимфа. Она здорово стеснялась, как и Георгий.
- Чего сидишь? Жарко. Такая хорошая вода.
- О да! Так жарко!
- В Греции всегда жарко. В Греции очень-очень горячее солнце.
- О да, очень горячее!

Беседа потихоньку налаживалась.
- ...Хочешь в воду? Со мной?
- О! Хочу! Очень-очень хочу! Но...
- Ты не умеешь плавать?
- Умею. Но...
- Что?
- Но я не имею... как сказать это? Ну... Только футболка.
- Ну и что?
- Но...

Вид ее, когда она снимала футболку, нельзя описать: такой сумасшедшинки Георгий не видел ни в одних глазах. У него тут же набухло внизу, и он присел на корточки.
- И все? Раздевайся целиком, не бойся. Мы будем, как греческие боги, - говорил ей Георгий, пряча срамоту.
- О! Ты похож на греческого бога. Я думала, ты грек.

У нее были крепкие, выпуклые соски и маленькие детские груди, как у древних статуй. Замерев на секунду, она вопросительно глянула на Георгия и потянула с себя трусики.

«Впервые», - думал Георгий, видя сладкую жуть в ее глазах, - «неужели у них тут все так патриархально?»
- Как тебя зовут?
- Ээээ... Киссэ. Древнее греческое имя. Вот, я голая, совсем голая, как ты. Нас увидят люди?
- Увидят - ну и что? Киссэ. Чудесное имя. Как поцелуй. Я Джордж, Джо, - исковеркался он к чему-то на иностранный лад. – Привет, Киссэ!

Он сидел перед ней на корточках, и оголившееся хозяйство Киссэ курчавилось прямо у его лица.
- Привет, Джо! Я... я...
- Что?
- Я никогда не знакомилась голой.
- Я тоже. Стесняешься?
- Стесняешься?.. Как это?.. А! я понимаю...
- Ты такая красивая. Ты похожа на греческую богиню.
- Я понимаю! И ты! ты некрасивый, но сильный, большой. Ты такой боксерский!
- Значит, мы боги. Мы древние боги. А боги не стесняются, - отвечал Георгий. Глядя на ее тело, он плотней сжимал ноги, морщился и думал: „Сейчас лопну. Скорей бы в воду...” – А давай плавать! Жарко! Мы сгорим! Будем, как уголь. Давай! Давай! – он схватил ее за руку и потащил к воде.

...Волны обожгли прохладой, терпкой и оглушительной. В бухте было холодное течение, и древние боги, войдя в воду по грудь, задохнулись и завизжали, отчаянно молотя воду руками и ногами.

– Аааааааа! Это холодно! – смеялась и вопила Киссэ, вытаращив глаза. Неловкость растворилась в жгучей синеве, и древние боги брызгались, как сорванцы; нехватка английских слов восполнялась междометиями, криком, стоном, визгом, хрипом и мяуканьем; синий купол неба, тяжелый и горячий, громоздился над ними, и белое солнце жгло их сверху, грея мокрые головы...

Оба они охрипли, опьянели, нахлебались воды, запыхались, уморились, - и вскоре в изнеможении подползли к бурому камню у берега.
- Ааааах! – снова и снова смеялась Киссэ, - это холодно! Я устала, как от работы!

Она мостилась на камне, раздвинув ноги. Лиловые складки ее писи, не желая вмещаться в раковинке, выпирали вперед, как мягкие водоросли, устилавшие дно и камни.

***

Назавтра она пришла снова. Всю ночь Георгий думал, почему она убежала, и не обидел ли он ее, не переборщил ли с оголением, - но Киссэ сама оголилась на ходу, поджимая босые ноги, и крикнула ему:
- Будем, как древние боги? Мне нравится!
- Я понял: ты знаешь кто? Ты нереида, маленькая хозяйка моря...
- А ты, может быть, сатир? Бог этой скалы, такой большой красивый бог, но мягкий, не звериный!

Английским она владела еще хуже, чем Георгий - но они прекрасно понимали друг друга, особенно в воде, в то утро ледяной, как никогда:
- Ааааа! Уииии! Аааооо! Нету дышать! Я совсем нету! Не могуууууу!.. – визжала Киссэ, повиснув на Георгии.
- Мы закаляемся. Белым и синим. Горячо и холодно, еще и с солью! Это как дамасская сталь. Будем крепкие, крепче стали, - говорил ей Георгий, с трудом подбирая слова. Мокрая Киссэ восторженно глядела на него.

У нее были иссиня-черные кудри, в отдельных прядях выгоревшие до бронзы, и тонкий рот, красный, как водоросли, росшие под валунами. Она уже лезла к нему, норовила прикоснуться, прижаться - и Георгий понимал: ЭТО произойдет очень скоро.

С первой минуты было очевидно, что привело ее, зачем она ходила к нему и смотрела на него глазами, набухшими темной солью. Георгий понимал – голые тела, сведенные так близко, не могут долго быть порознь – и готов был лопнуть, как плод травы-недотроги. Он не знал, как ЭТО будет, не знал, сколько ему ждать...

Но все случилось быстро и неожиданно. Они сидели на песке - и вдруг Георгий, похолодев, привлек Киссэ к себе.

„Что? вот так сразу? Испугается! обидится! нельзя!!!” - мелькали суматошные мысли; но губы уже всосались в теплый рот, язык проник вовнутрь, обволакиваясь заветной солью, и перепуганная Киссэ кусала его, как щенок.
- Не кусайся, - сказал ей Георгий, ладонью скользя по мокрому телу. - У тебя есть парень? – спрашивал он, раскорячивая Киссэ на песке. Она молчала, глядя на него с благоговейным ужасом.

...Она была узкой,