их для Насти хоть с края света. - Скажите... Вот вы сказали - кто-то думает, что вы сумасшедшая. Кто это?
- Да все! Все, кому я рассказывала это. Я уже и перестала рассказывать... Вы первый, кто поверил мне. А муж мой - он... - и Настя снова расплакалась. - Извините...
- Что же муж ваш - не верит вам? Считает сумасшедшей? - Я собирался докопаться до сути. - Не плачьте: видите - я-то вам верю, и считаю вас абсолютно нормальной, такой же, как и я...
Настя всхлипнула и взяла меня за руку.
- Так странно... Я так благодарна вам! Я вас впервые вижу... или мне кажется, видела вас где-то?.. - и вы меня понимаете... Я чувствую - вы понимаете меня. А муж мой... Он хочет посадить меня в психушку. Он... он...
И Настя снова разревелась. Я не выдержал - обнял ...ее, прижал к себе это трогательное существо, - Настя первые секунды напряглась, но тут же поддалась, обмякла - и уткнулась лицом мне в грудь, вжимаясь все крепче в меня. Ее сотрясали рыдания.
Я гладил ее по плечам, по спине, по нежным шелковистым волосам, сгорая от жалости и не веря своему счастью...
***
Мы очень подружились с Настей. С мужем ее я так и не был знаком, к счастью для него и для меня: думаю, миром бы наша встреча не закончилась, и у нас обоих возникла бы куча проблем. Настя доверяла мне как брату, и я сходил с ума от этой удивительной доверчивости, чистой и безоглядной: Настя клала руки и голову мне на плечи, прижималась ко мне, обнимала меня, и все это - с полнейшей уверенностью в чистоте моих намерений, в моей порядочности... Настя была наивна, как деревенский ребенок, и притом - совсем неглупа, культурна, образованна; она знала наизусть целые сборники стихов, плакала от радости, слушая музыку, и расцветала от каждого комплимента, как мак. Мои мучения вошли в новую стадию: Настя была так чиста, что и подумать о ее совращении было противно. Странно было думать, что эта доверчивая девочка - зрелая женщина, на три года старше меня, что многие в ее возрасте уже стали старыми грымзами...
Между тем муж изменял ей по-прежнему. Он попытался упечь ее в дурдом, но я постарался добыть Насте "нужного" врача для освидетельствования, оставаясь сам в тени, - и Настю признали нормальной. Григорий явно не собирался останавливаться на этом - но, по краней мере, у нас была какая-то передышка.
Я думал, что вечно обречен на страдания от неразделенной (вернее, разделенной наполовину) любви, - когда новый случай снова повернул все в другое русло.
Однажды на работе я услышал, как Тонька, наша секретарша, болтает с каким-то мужиком. Тонька была обычной крашеной оторвой, каких пруд пруди, и я не обратил бы внимания на ее кавалера, если бы она не назвала его Гришей. Заинтригованный, я выглянул - и увидел лощеного "нового русского" в пиджаке, перстнях, цепочках и запонках. Я, как говорится, "нутром почуял", что это - Настин муж. Значит, Тонька - очередная его блядь. О чем же они воркуют? Я поскорее достал свою мобилку с чувствительным микрофоном - и сунул в дверную щель...
И не зря. Очень скоро я услышал примерно следующее:
- Сколько эта сука будет висеть у тебя на шее?
- Уже недолго. Пару капелек в чай...
- Ты что, охуел?
- Да не, нормалек, не волнуйся, просто мухи в голове заведутся... Освидетельствуем, отправим на лечение, и...
Я, стараясь, чтобы меня не заметили, вышел боком на лестницу - и во весь дух помчался домой, на бегу набирая Настю.
...Она отреагировала так, как я и боялся: прослушав запись до конца - сидела, побледнев, как манекен, не плакала, не причитала; только судорожно сглотнула - и вдруг сорвалась с места и выбежала вон.
Я побежал за ней, но не успел догнать ее: она исчезла. Нырнула в машину или в автобус...
Сказать, что я переживал за нее - значит не сказать ничего. Я не знал, что она может натворить; я не знал, начал ли на нее действовать психотропный препарат... Я боялся, что она наложит на себя руки. Я побежал к ней домой, плюнув на все - но дома ее не было. Хорошо, что Григория тоже не было... Я бродил по городу, зашел в тот самый сквер... наконец, сообразив, что мне лучше быть дома и ждать ее, - поехал домой.
И через полчаса - звонок в дверь! Я подскочил, открыл - и не удержался от вскрика. Это была Настя, но - Боже, в каком виде! Я не сразу и узнал ее. Она была сильно пьяна, - я испугался, что на нее действует препарат, но потом услышал запах коньяка, - а главное, она была лысой! Она побрилась налысо! Ее прекрасных белокурых прядей, пушистых, шелковых, больше не было. Вместо них - розовый лысый череп...
Она саркастически улыбалась, глядя на меня.
- Что, красиво, правда? - она показала на свою голову. - А я к тебе в гости. Не возражаешь?
Она шаталась и еле говорила.
- Настя! Что... что ты сделала? Что с тобой? - в ужасе крикнул я.
- Войти можно? Или тут, эээ... на улице будем? А?
Побрившись, Настя стала розовым уродцем, похожим на мультяшных пупсиков; вместе с тем в ней появилось что-то невозможно трогательное, детское и жалостливое, - я чуть не заревел, глядя на нее, и остро, как никогда, ощутил, как я ее люблю, обожаю до безумия - даже такую, лысую и пьяную...
Она зашла ко мне, по-прежнему бравируя:
- А может, ты меня это... трахнешь? А? Или только Гриша может спать с тем, кто ему нравится? Я тоже... я...
Но я не выдержал - обнял ее, прижал к себе, погладил и сказал:
- Настенька, солнышко... ну что ж ты так? Ну почему? Зачем?
Тут Настя разревелась, забилась в истерике - и я долго, долго успокаивал, гладил ее, целовал ей лицо, ушки и лысину, которую сразу очень полюбил; снял с нее верхную одежду, снял блузу, майку, под которой не оказалось лифчика - и стал гладить Настю по голой спинке, шее и плечам, зная, как это успокаивает.
Настя поддалась раздеванию совершенно безропотно - так она была пьяна; я не смог удержаться от искушения потрогать ее груди, которые видел впервые в жизни - они оказались такими чудными, такими пышными, милыми, пухлыми, что я просто лопался, сидя на диване и поглаживая Настю по обнаженной спине...
Мне ничего не стоило сейчас трахнуть ее - она была так пьяна, что ничего не запомнила бы; но я не мог этого сделать. Я убедил себя, что обнажил Настю только для успокаивающего массажа - и вкладывал в него всю душу. Мало-помалу она успокаивалась, расслаблялась, зарываясь в меня, как ребенок, все глубже и глубже... наконец - перестала всхлипывать, задышала ровно, спокойно, - и я понял, что она уснула.
Настя спала на мне, сидя рядом, прижавшись всем обнаженным торсом ко мне, положив лысую головку мне на плечо, - и я гладил, гладил ее по спине... Оттого, что я держу на коленях это беззащитное существо, доверчиво уткнувшееся в меня, глажу его по голой спине, чувствую тугие подушки грудей, вжатые в мою грудь, ласкаю, успокаиваю его - мне было хорошо, как никогда. Лысина ее стала казаться мне безумно сексуальной и волнующей; обняв Настю и продолжая ее гладить, я взялся другой рукой за свой член, вздыбивший брюки, начал мять этот бугорок, налившийся терпкой сладостью - и через секунду растекся тысячей сладких капелек, вжимаясь лицом в Настино плечико, вдыхая запах ее тела...
Через несколько