тогда, наконец, и СЛУЧИЛОСЬ. Ксюша наливалась, набухала своей густой силой - и лопнула, и взорвалась, истекла сладкой смертью, извиваясь подо мной, как угорь.

В оргазме она пищала тоненько, смешно, по-кошачьи, и кусала губы, пытаясь запереть оргазм в себе - но он рвался из нее, и Ксюша трещала по всем швам, и наконец не выдержала - взвыла хриплым басом, стиснув меня руками и ногами и насадившись на меня до упора... Она вжалась в меня клетка к клетке, не желая потерять ни одной искры, ни одной капли семени, ни одного сперматозоида, и спазмировала всем телом, вплавленным в меня, и пожирала меня влагалищем, как дракон; а я хрипел от облегчения, осеменяя ее голодную матку...

***

Наверно, это все и решило. Двойной оргазм - такая штука, которая сближает людей раз и навсегда, что бы ни случилось потом. Если люди побыли вместе в одном теле, если они рвались едиными разрядами блаженства и боли - они вечно будут хранить в себе след этой близости, за которой только смерть...

Когда мы отходили от телесной катастрофы, лежа друг на друге, – внезапно раздался стук в дверь.

Мы взвились, как оглашенные. "Дверь-то не заперта" - шепнула в ужасе Ксюша, а я подскочил к двери, капая остатками спермы на ковер, и быстро, как фокусник, накинул щеколду.

Уффф... Успел!
- Одну минутку! Подождите! - голос не слушался Ксюши. Он не хотел быть директорским; ему хотелось только урчать и стонать, и мяукать, и вибрировать густыми обертонами, как секунду назад...

Мы одевались в панике. Как всегда бывает, вещи не слушались нас: пуговицы не желали застегиваться, ткань не хотела налезать туда, куда ей положено... С грехом пополам упаковавшись, мы сели на стулья, приняв идиотски-официальный вид. Растрепанная, всколоченная, вся в потоках туши, наполовину слизанных мной, Ксюша выглядела грандиозно, - да и я, разумеется, не лучше.
- Войдите!

Дверь грохнула, не открываясь... "Щеколда, блин!" - я рванул к двери, открыл...

И едва устоял на ногах.
- Андрюшка?! Ты... ты что здесь делаешь?!
- Я вам не помешал? - Андрюшка вошел в кабинет. Вид у него был неописуемый: хитрый, взбудораженный, и в то же время - довольный и счастливый, как у целого стада слонов. – Клавь-Семенна сказала, что уже можно.
- Клавдия Семеновна?!..
- Ну да. Она же там сидит, - Андрюшка показал в сторону приемной. - Я тут уже полчаса торчу под дверями. А она не пускает: говорит - заняты. Да ты и сам слышишь, говорит. Дай людям побыть наедине, а сам выйди, нечего тут торчать. Иди в коридоре погуляй, я тебя позову... И позвала. Говорит: вроде уже можно...
- А... а... - Челюсть у меня отвисла, и я с трудом шевелил ею. - А... чего же ты приперся? С температурой? Я же сказал тебе дома сидеть?!
- А я пришел, чтобы ты тут Ксению Эдуардовну не побил, - хитро прищурился Андрюха. - Она такая классная! Я только вчера понял... Когда папаша Анькин пришел, мордоворот конкретный, хотел меня по стене размазать - а она его за шиворот из класса!.. Хоть и вдвое ниже его... Ксения Эдуардовна, папка вас не сильно того? Он у меня горячий, бешеный немножко, но вообще хороший...

Когда мы выходили из школы – втроем, держась все вместе за руки – старый вахтер внятно произнес нам вслед:
- Директор, тоже мне. Девчонка...
- Вы что себе позволяете?! Вы как разговариваете с директором?! А ну встать! Быстро! Распустились тут! Комиссия придет – быстро вас в чувство всех приведет! Ксения Эдуардовна, по-моему, вы слишком добры к подчиненным! – орал я, а пунцовая Ксюша снова расцветала своей невозможно милой улыбкой...