в Катю, как в горячее масло, хотелось утолить нестерпимый зуд, обволакивающий его внутри...
...Снова Юрка не понял, как так получилось: вдруг, не сговариваясь, они принялись лихорадочно тереть друг друга полотенцами, потом выскочили из ванной, побежали в Юркину комнату... Голый Юрка прыгнул на кровать, Катя - на него...
Они возились, тискали, шлепали друг друга, визжали, смеялись, боролись, терлись телами... В детском буйстве сгорал стыд, неловкость и все, что мешало, сковывало, стесняло их души. Понемногу борьба сосредоточилась на Катиной письке: Юрке хотелось добраться до нее - а Катя не пускала, сжимая ноги. Обнаженность стыдных мест кружила голову, как наркотик; все было открыто, все можно - и это сводило ...с ума.
Наконец Юрке, красному от возни и смеха, удалось раздвинуть Катины ножки. И тут произошло нечто необъяснимое: вместо того, чтобы схватить руками трофей - Катину письку, Юрка вдруг нагнулся и поцеловал ее. Прямо ТАМ.
Розовая Катина раковина была влажной и скользкой. Катя вдруг затихла.
Юрка поднял голову, вопросительно посмотрел... Катя, розовая, как поросенок, глядела на него.
- Сделай еще так. Пожалуйста...
Выяснив, что Кате это нравится до визга, Юрка стал целовать Катю в писю, понемногу расходясь и вдохновляясь - подсасывая, вылизывая, проникая язычком вовнутрь.
Очень скоро с Катей стало твориться что-то невообразимое: она выгибалась, как от электрошока, и надсадно кричала - такие крики Юрка слышал только в страшных фильмах с пытками. Он перепугался и спросил Катю, не больно ли ей. Катя еле смогла ответить сквозь стон: "нееееет... еще, еще так... пожааааалуйста..." - и Юрка снова прильнул к ее письке. Он чувствовал, что судороги, сотрясавшие Каю, идут к какому-то финишу - и ему было ужасно интересно: что это будет?
То, что было с Катей, изумило его: она вдруг с силой прижала его голову к своему паху - так, что его зубы больно вдавились в губу, - обхватила его ногами, скрестив их на Юркиной спине - голова его будто оказалась в упругой петле, - напряглась, и - закричала страшно, жалобно, выпуская из себя какую-то силу... По Юркиному лицу потекла жидкость, вылетавшая прямо из письки - "вот оно", подумал Юрка, - "как у меня"...
Этот жуткий припадок тряс Катю долго, минуту или больше. Отвердевший Юркин писюн сладко ныл. Вдруг какая-то сила будто повела Юрку: оторвала от Катиной письки, повлекла к выгибающейся Кате... Она смотрела на него безумным взглядом; по малиновому лицу ее текли слезы.
Юрка знал, что надо делать, но никак не мог попасть писюном, куда надо; наконец он всунул его рукой - и дальше Юрку будто повел невидимый инструктор, который подсказывал ему, как двигать тазом, вдавливаясь все глубже в сладкую Катину глубину. Катя снова закричала; глаза ее расширились, лицо исказилось гримасой - но Юрка будто попал на волну, которая вела его, отключив волю.
Это было безумно приятно, намного приятней, чем он представлял себе - молотить тазом кричащую Катю, вспарывая ее письку, прыгать на ней, подчиняясь ритму невидимого дирижера; Юрка чувствовал, что Кате или больно, или страшно - но им овладел какой-то жестокий азарт, и он буравил Катю все глубже и глубже, чувствуя, как его писюн разрывает ее изнутри. Наслаждение, нежность, острая жалость к Кате и азарт смешались в нем в кипящую смесь, которая набухла, подступила к краю, и...
- Ааааааааооуу! - сладкое марево, окутавшее их с Катей, вдруг втекло в него и расточилось невыносимым сиянием. Юрка кричал вместе с Катей, всаживаясь в нее до упора, умирая от сладкой бури между ног, и только успел подумать - "вот для чего это..."
Наконец, он с шумом выпустил воздух и обмяк, уткнувшись Кате в шею.
После этого он лежал ничком на ней, не в силах шевелиться и даже думать. Он чувствовал столько всего, что никогда не смог бы это выразить, но главным было - чувство и понимание единства с Катей, ощущение ее тела - частью себя, и острый страх, даже ужас разрыва, разъединения - хоть временного...
Они не говорили. Через какое-то время Юрка услышал всхлипывание и приподнялся на локтях. Катя плакала. Губы ее сложились в странную, полубезумную улыбку горького восторга, по малиновым щекам текли слезы...
- Чего ты? - спросил Юрка и снова не узнал своего голоса.
Катя молча смотрела на Юрку - тихим, прозрачным взглядом, который вполне заменял все слова. Того странного и страшного, что было с ней, не повторялось - но Катя и так обезумела от всего, что с ними было. Она ласкалась к обессиленному Юрке неистово, жестоко, кусая и щипая его; она тискала и душила Юрку, приговаривая, как когда-то - ее мама: "зайка мой, сладкий мой, мишка мой..."
За окном шел дождь. Тихий, затяжной осенний дождь. Юрка втайне всегда тосковал по тем временам, когда он, маленький, спал с мамой, уткнувшись в ее теплое, родное тело. И нежная, голая, горячая Катя под боком была подарком, которого он не ожидал; это блаженство - чувствовать в постели Ее, живое существо, родное, в которое можно зарыться-уткнться - совсем вывернуло его душу, и он плакал от нежности, не стесняясь уже ничего. Темнота изгнала остатки неловкости; Юрка с Катей не включали свет, растворяясь в тоскливо-нежной полутьме дождливого вечера.
Катины ласки снова возбудили Юрку. Он раздвинул Кате ноги, вплыл в нее писюном, заставив заскулить от боли, возобновил ритм…
Но тут открылась дверь: в мозг ударил свет, включенный Юркиным папой.
***
...Юра вскрикнул.
Тряхнул головой, налил пива, выпил. Дождь кончился. Пойти прогуляться, что ли, подумал он, - совсем уж в пень превратился. Завтра тяжелый день - инспектора нелегкая принесла, все отчетности проверять будет... "К нам едет ревизор", как говорится. Выйду - осень на дворе, тихая, печальная пора, - когда и погрустить, повспоминать, как не сейчас? Тринадцать лет прошло, Боже ж ты мой, тринадцать лет...
Юра быстро оделся и вышел на улицу. Людей не было: разгул уличной шпаны давно очистил вечера от пешеходов. Юра не боялся рэкетиров: считал себя счастливчиком - во всем, кроме главного, усмехнулся он, - эдакой тенью, незаметной для злых глаз. Он отнюдь не был силачом, но и трусом не был: жила в нем какая-то отчаянность, которая действительно будто выручала его, выводила сухим из воды. Корни ее росли из той заветной недели, тринадцать лет назад, - когда Юрка с Катей не разлеплялись ни на миг, а потом еще встречались тайно в перелеске, раздевались и грелись телами, вжимаясь друг в друга от холодного ветра, - до тех самых пор, пока Катю не увезли из города. Юрке и тогда удалось избежать побоев отца, - счастливчик, что и говорить. Ха!..
- ...Дяденька, дяденька! На помощь! На помощь! Там на мою маму... она... ее... Их много! Скорей, дядь... дяяяяяденькаа!..
Это был мальчик. Он надсадно орал и прыгал перед Юрой.
Вереница мыслей мелькнула в голове: маму... много... Справиться в одиночку с бандой насильников ему не светило, - но...
Приняв, как часто бывает, если вырвать человека из задумчивости, мгновенное решение, он побежал вслед за мальчиком.
***
Бандиты еще не успели ничего сделать: только лапали-мусолили ее тело. Трое. Так...
- Тсссс!!!