Преступление и наказание

...Габби проснулась первой. Муж еще спал, обняв ее за бедро и ягодицы.

Пробуждение было, как всегда, радужно-сладким: Габби медленно, постепенно выплывала из тумана своих снов в теплую интимность их с Джейсоном постели. Они всегда спали так - тело к телу, грудь к груди.

Первое время Габби наслаждалась возможностью лежать с закрытыми глазами столько, сколько хочется. Потом сон сам собой вытек из нее, и тело потребовало движения. Лежать с закрытыми глазами надоело; Габби потянулась, моргнула, тут же зажмурившись солнцу, и повернула голову к спящему мужу.

Некоторое время она смотрела на него, изучая выражение его лица во сне; затем, умилившись, коснулась губами кончика его носа. Джейсон засопел и открыл глаза. Встретившись с туманным, размягченным взглядом карих глаз, он улыбнулся, потянулся - и привлек к себе податливое тело, тут же прильнувшее к нему:
- Доброе утро!
- Доброе ууууутроо! - улыбаясь до ушей, пропела ему Габби, заглатывая губами его нос до основания.
- Ммммм! - замычал Джейсон и чихнул. - Хулиганка! Поспать не дает...
- Не даеееет, не даеееет, - припевала Габби, щекоча его волосами; затем снова сладко потянулась, натянув груди овальными мячиками - и заползла, как котенок, на Джейсона.

Они были женаты уже год - и всегда спали вместе, не разлучаясь ни на одну ночь. Джейсон работал саксофонистом в кафе, и ему пришлось потерять половину заработка, перейдя на дневную смену: Габби категорически отказывалась ночевать одна. Да и сам он уже давно не представлял себе ночной сон без теплой Габби под боком, без ее грудей, щекочущих тугими орешками сосков его кожу, без вечернего секса, долгожданного весь день, как сказка на ночь в детстве...
- Ну что это за чучундра заползла на меня? Кыш! - смеясь, басил ей Джейсон, упираясь членом в живот Габби.
- А вот тебе! Вот тебе! - Габби жалила его языком, теплым и мягким, в губы, в щеки, в нос, и затем прильнула к его губам.

Джейсон замычал, захлебнувшись сладостью поцелуя, и его пальцы сомкнулись на гибкой спине жены. Габби постепенно подтягивалась к нему выше, глядя на него влажными глазами и целуя его сверху, с размаху и с подлизываниями. Их тела терлись друг о друга все быстрей, жарче, - и вот уже ноги Габби сами собой раздвигались, седлая Джейсона, а тот толкал ее членом, проникая внутрь...
- Ну вот, опять!.. - комически простонал Джейсон, когда его член окунулся в Габби. - И как теперь работать?
- Вот так! - Габби заерзала бедрами на члене, смакуя его в себе. - Мммммм!.. Аааа!.. Работай, лодырь, работай!..

И Стив работал: подвывая от удовольствия, он лизал и подсасывал большие темные соски Габби, мял и массировал ее гибкие бока, приговаривая:
- Доброе утро, уважаемые Сиськи!.. Да вы с каждым разом все больше и больше! Скоро не поместитесь у меня во рту...
- Ааа!.. Ничего, поместятся: он у тебя большой... Как у бегемота... Ааааа! - подвывала Габби, ворочаясь на каменном члене.

Это было самое приятное: сладкий, истомный секс с утра, когда они смаковали друг друга не спеша, как конфету, накапливая в себе желание. В какой-то момент оно вырывалось из них неуправляемой лавиной - и озверевшим супругам-любовникам отшибало разум. Эти минуты зверства были самым драгоценным и запретным их переживанием, о котором нельзя было говорить, а можно было только сообща пережить его, слившись в единый пульсирующий ком, - или молча вспоминать, прижавшись друг к дружке.

…А пока вкуснее всего было ерзать на каменном колу, выворачиваясь так, чтобы он распирал влагалище то с одной стороны, то с другой, то проваливался кончиком в утробу, исторгая из недр Габби пронзительную щекотку. Тогда она сочилась густым соком, и ей казалось, что она - большое сладкое мороженое, которое тает снизу, истекая тягучими сахарными каплями... Это было отчаянно приятно и немного страшновато: Габби до сих пор не могла привыкнуть к тайнам своего тела, к сексу и к интимностям, всякий раз удивляясь и млея от стыда...
- Ну как же так, бегемотик? - ныла она, корчась от сладкой полноты во влагалище и дуя Джейсону в нос. - Никак не могу поверить. Аааа!.. Ведь это самое стыдное наше... самые-самые места, да? Я до сих пор горю, как подумаю...
- Чего же ты горишь, глупенькая?
- Ну как же... Раньше и подумать было нельзя. А теперь мы там... вот так вот вкусно, плотненько... Ааааа!
- Это разве плотненько? Вот погоди... держись... - и Джейсон вплыл в Габби по яйца, впившись пальцами в ее бедра. Габби ойкнула, - а Джейсон медленно выплыл обратно, затем снова подался вперед - и снова выплыл... Габби, округлив глаза, пыталась поймать ритм - и через минуту они уже ездили на этой сладкой качельке вместе, ухая и смеясь на пиках, когда Джейсон протыкал Габби насквозь.

Ему казалось, что его член обтекается живой радугой; это было так пронизывающе приятно, что хотелось кричать, и он кричал, почти не стесняясь Габби, присосавшейся вагиной к его хозяйству:
- Ааааа! Ааааа!
- Аааа... давай вместе, чтобы не стесняться! Аааааа!..
- Ааааа! Аааааоооу! - орали они, глядя друг другу в глаза и умирая от скользящей сладости между ног. Взрыв был уже совсем рядом, но они оттягивали его до последнего, удерживаясь в ритме плавного танца.

Первой не выдержала Габби:
- Ты... ты знаешь кто? Ты мой маленький бегемотик! Ты любимый, любимый, любимый мой зайка! мой славный нежный мальчинька, моя радость пушистая, сладкая... аааа! - бормотала она, обрушив на физиономию Джейсона вихрь облизываний. Ее бедра забились на его члене, как маховик на поршне.

Во время секса ее нередко прорывало на такие отчаянные интимности, - хоть в жизни они с Джейсоном почти всегда пикировались, играя в комических врагов.

Джейсон, утонувший в ее ласках, высунул язык, ноющий от напряжения, и встречал им мокрое, горячее личико Габби, самозабвенно шепчущее ему:
- ...Мой медвежоночек, мой дитенок славный, любимый, мальчуган, пупсик мой драгоценный, звереныш... аааа! Еще! Ещеее! ААААА! - орала Габби, кусая Джейсона за губы. Ее бедра скакали все быстрей, выжимая из утробы заветную лавину счастья, ослепительного и щекочущего, как солнечный пух...

Джейсон, наконец, не выдержал - спустил все тормоза, всадившись в Габби до упора; одной рукой он направлял ее бедра, другую переместил на подпрыгивающие груди, впившись мизинцем и большим пальцем сразу в оба соска. Габби благодарно закатила глаза и выгнула голову назад...

Уже было не до слов: раздавались только стоны и хлюпанья члена в вымокшем влагалище. Бешеная скачка ускорялась, и Габби с Джейсоном кусали себе губы, накапливая напряжение перед Главным. Жадные бедра Габби ходили ходуном, и вся она упруго подлетала на Джейсоне - и груди, и волосы, и запрокинутая ее голова, и плечи, сжатые в сладкой судороге... И когда Главное вошло в них, вплывая обжигающим солнцем между ног, и выкрутило их, как тряпки, и растеклось по их телам огненными реками - их разум отключился, и они кричали, как полоумные. В них пульсировал пылающий шар, единый на двоих, и расточал их на сладкие капельки, на маленькие горящие брызги, заливая наслаждением осемененную матку... И потом, когда