этажах, - но по мере того, как Габби двигалась вперед, они становились все ниже и заметно старели. Исчезли автомобили, грохочущие по брусчатке делового центра; прохожих стало куда меньше, и они были совсем непохожи на толпу клерков, маклеров и секретарш, привычную Габби. Ей встречались либо оборванные смуглые личности, годами не знавшие мыла, либо хлыщеватые франты с тросточками, разряженные, как артисты ревю. Их хищные взгляды, раздевающие Габби до печенок, исторгали из нее странную дрожь.

"Да ведь это... неужели?" - холодела Габби от своей догадки. "И ничего страшного тут нет", думала она, "подумаешь! - меньше пузатых буржуа с подтяжками".

Чувство риска, опасной игры, забытое со времен детства в Строуберри-Корнерз, сладко покалывало ей сердце. "Какой ты стала, Габби... конторской хризантемой", говорила себе Габби; "ты забыла, как в тринадцать лет пристрелила волка, напавшего на тебя в ущелье Твин Рэйнбоуз? А как пошла на рассвете через горы за доктором для дяди Хэнкса, и тебя чуть не сожрали муравьи? и ты пряталась от них в ледяном водопаде? А как объезжала Сторма, бешеного жеребца того же дяди Хэнкса, и сломала руку?"

Да, с тех пор, как шестнадцатилетнюю Габби, Дикий Цветок Строуберри-Корнерз (по прозванью дяди Хэнкса) повезли на свадьбу к тете Эде, и там она без памяти влюбилась в приезжего саксофониста… а тот вопреки прогнозам и здравому смыслу оказался самым чудесным человеком на свете - с тех пор многое изменилось… Хоть и не прошло-то и двух лет...
- Эй, крошка! Мыслишь? Тебе не вредно? Как насчет поразвлечься? У меня есть пять долларов! - и Габби с ужасом увидела, как ее талию обхватила чья-то волосатая рука.

Она не заметила, что уже давно стоит посреди улицы, углубившись в свои мысли и жестикулируя, как актриса.
- Пусти! Тебе… тебе кто разрешил распускать руки? – пунцовая Габби вырвалась от верзилы в кепке и орала на него: - Я тебе что, блудница, что ли? Обнимай своих собутыльников, грешник волосатый!

Габби была возмущена до глубины души: ее представления о морали были сформированы нравами пресвитерианской общины Строуберри-Корнерз, стерильными, как горный воздух.

Верзила вначале оторопел, а затем заржал, как жеребец Сторм; к нему присоединилась группа зевак, мгновенно возникших ниоткуда. Габби в ярости сплюнула себе под ноги - совсем как в детстве, когда ее доставали мальчишки - и ринулась прочь, отстукивая каблуками по асфальту сердитые щелчки.

В сердцах она не заметила, что пошла не в сторону своего дома, а в противоположную, углубляясь в Даун Таун. Она шла быстро, отмахав за пару минут несколько кварталов. На нее откровенно глазели, обсуждали ее - "смотри, какая лапочка сисястая! вот бы трахнуть!", - приставали к ней, но она шагала вперед, ни на что не обращая внимания.

Габби почти не подозревала, какое впечатление она производит здесь, в каменных джунглях. В городе ее окружали почти одни только девушки, сюсюкавшие с ней, называвшие ее ангелом и принцессой, - но Габби не относилась к их аханьям серьезно. Был еще муж и его комплименты, ироничные, полные скрытого обожания - Габби радовалась им как знакам его любви, и не более того.

Она росла в вольных ущельях Северных Аппалачей, в целомудренной Иисусовой общине, где в кокетстве было столько же проку, как в лаке для волос. Габби привыкла лазать по деревьям и по скалам, ездить верхом без седла, ходить босиком где придется, - и ее фигурка, сильная, гибкая, как у гепарда, налилась к восемнадцати годам такой прелестью, что и мужские, и женские сердца царапались внутри сладкими коготками…

Ее овальное личико, всегда живое и свежее, как рассветы в Твин Рэйнбоуз, дышало скользящей красотой горных туманов и радуг. Габби знала, что она красива, но не знала и половины своей силы. Буйный секс, свалившийся на нее в семнадцать лет, наполнял Габби взрослым соком, и она расцвела после свадьбы, как настоящий Дикий Цветок. На фоне горожанок, подмазанных всевозможными мазилками, Габби казалась чудом природы, и ее хотелось облизать, как спелый плод.

Природа довела ее лицо и тело до неуловимой гармонии всех изгибов, и Габби не нуждалась в правках и подкрашиваниях. Буйно-естественная природная ее сила делала с ней то, чего другие не могли добиться тоннами косметики. Свои удивительные волосы, вьющиеся каштановыми спиралями до середины спины, Габби собирала узлом на затылке, соблюдая Джейсонов наказ «не портить драгоценную гриву» стрижками и красками.

Блеск ее волос отзывался в карих глазах, больших и блестящих, как темный янтарь; глубокий, обволакивающий их свет был странно созвучен ее имени – Габриэла, терпкому и нежному, как и она сама. Когда Габби волновалась или сердилась, глаза ее расширялись и влажнели, а лицо наливалось пунцовым светом, густым, как розовое варенье...

Возмущение, клокотавшее в ней, постепенно отходило, и Габби замедлила ход.
- ...Леди! Прекрасная леди! Минутку внимания!

Какой-то тип, пестро и неряшливо одетый, спешил к ней. Габби приготовилась дать отпор, но тип вдруг загундосил:
- Леди! Сжальтесь над бедными детьми, умирающими от голода! Вы одеты, как витрина, а они раздеты и разуты, и им нечего жрать, черт подери! У них в желудке пусто, как у меня в кармане, клянусь святым крестом!

Клятва подействовала, и набожная Габби раскрыла сумочку:
- Вот... Тут два доллара. Это все, что у меня есть. Обеды на три дня, - но пусть лучше ваши дети...
- Уй, леди, леди, прекрасная леди!.. Вы думаете, что два доллара смогут излечить моих деточек... излечить их от страшной болезни? - прогундосил тип, пряча монеты в карман.
- Болезни? Они что, еще и больны?
- Уй! Вам не понять, прекрасная леди!.. Вы так молоды и красивы, а они страдают, и мучаются, и погибают, невинные деточки, клянусь святым крестом! У них скарлатит и дифтерина, и чумка, и ящур, и они мучаются адовыми муками...
- Боже! Но у меня больше ничего нет. Честно. Есть только дома. Я могу зайти домой и взять денег, чтобы заплатить доктору...
- Леди, леди! Сколько бы у вас не было денег – все равно не хватит. Доктора дерут нынче три шкуры, суки такие… тысяча извинений, леди! Но у вас есть богатство, огромное богатство, клянусь святым крестом, и вы не хотите им делиться!..
- Какое богатство?! Я готова отдать все, что у меня есть.
- Уй, леди, леди! Вы сексапиль… прекрасны, как ангел, или дьявол, не знаю! Ваша мордочка просто выворачивает из меня все печенки, клянусь святым крестом! а фигурка у вас такая, что ну просто... И вот это вот богатство дороже всех богатств на свете, а вы не хотите им делиться! Ради бедных деточек, голодных, умирающих де...
- А… а как я поделюсь этим богатством? Вы что?! вы имеете в виду…
- Нет, нет, упаси нас святой Боже, ничего такого, вы что, леди? Сразу видно, что вы дамочка приличная, и все такое. Но если вашу красоту, вашу потрясающую небесную красоту обратить в зелененькие...
- Как? Я что-то не понимаю...
- Идемте, мисс… мисс…
- Не мисс, а миссис. Миссис Джейсон Трэвис.
- Уййй! такая лапочка, и уже миссис… Идемте, я объясню вам.
- А куда мы идем?
- Не бойтесь, дамочка, ничего такого, я же говорю вам!.. К фотографу идем,