в воздухе. Витька чувствовал, как ее вес постепенно улетучивается с его тела. Вскоре в воздухе осталась только тень ее улыбки.

"Точно как Чеширский кот", подумал Витька.
- Желаю тебе победы, - сказал он.

Улыбка мигнула ему - и исчезла.

***

Неделю спустя произошли загадочные события, слухи о которых бурлили по всему Союзу - и даже частично выплеснулись наружу, за бугор, несмотря на строжайшие меры.

Ни одна газета, ни один телеканал и словечком не обмолвились о том, что случилось в городе 1 мая 198*** года. За болтовню выгоняли с работы, из партии и из комсомола - но слухи все росли, как снежный ком, перетекали из города в город, из области в область, пока не выросли в нечто совершенно неправдоподобное и неудобоваримое.

Рассказывают, что во 2-й ***ской колонии строгого режима имени Карла Либкнехта, во время праздничной демонстрации образцовый зэк Кузьма Тряпичкин, несший красное знамя, вдруг застыл, глядя в небо, и застопорил всю колонну. Случилась заминка, Кузьму ругали - до тех пор, пока не смотрели в небо и не застывали, как и он.

Над колонией вертелась круглая черная туча, похожая на воронку. Она разрасталась, плотнела, затемняя дневной свет, - и вдруг из самого ее центра вырвалась молния, ударив в один из корпусов колонии.

"Савельич, Савельич" - пополз шепот по толпе. Красное знамя было забыто, - все в ужасе смотрели на корпус, который и не думал гореть. Вместо того над ним вдруг взгромоздилась черная тень, выросла до самой тучи - и поползла вместе с ней в сторону города.

В очертаниях тени угадывался профиль, искаженный мстительной гримасой. "Савельич" - шептали посеревшие зэки, впервые в жизни крестясь и бормоча забытые молитвы. К полудню тень, выросшая на несколько сот метров, подползла к городу. Над ней вертелась черная воронка.

Тень повернула в сторону дачных линий. Когда она приблизилась к шестой линии - над дачей парторга ***ского завода Ипполита Кокорина вдруг взметнулся серо-голубой прозрачный купол, похожий на защитное поле.

Воронка разразилась раскатами, похожими на злобный хохот. Из самого ее центра исторглась колоссальная молния, направленная почему-то не вертикально, а под углом, - и ударила в верхушку купола. Купол задрожал и заискрил, но устоял. Тень приближалась - и новые, новые, новые молнии били по куполу, пока он, наконец, не лопнул дождем голубых брызг.

Все вокруг потемнело, будто солнце накрыли свинцовым колпаком. Хохочущая тень приблизилась вплотную к даче Кокорина. По периметру дачного квартала вдруг вспыхнула голубая прозрачная стена, в одном месте тут же заискрившая ярким фейерверком. Туда немедленно выстрелилась молния, отбитая встречной молнией.

В этой точке очертилась и разрослась вторая тень. Она была рыхлой и сгорбленной. Видно было, что расти ей трудно - то ли от удара молнии, то ли от чего еще, - но она росла, отбивая все новые и новые молнии, все больше разрыхлявшие ее. Наконец над ней завертелась такая же воронка, грянул новый удар грома - и ответная молния полетела в тень-обидчика.

Поединок двух теней длился не более десяти минут. Вскоре стало ясно, что первая тень одерживает решительную победу: вторая тень распадалась, расклеивалась на куски черного тумана, и воронка над ней рассасывалась на глазах, превращаясь в жидкий черный студень.

Одна из молний вдруг попала точно в ее середину. Тень мгновенно рухнула и расплылась по земле. Раздался торжествующий раскат грома-хохота, выбивший стекла в половине окрестных домов, - и в центре воронки над первой тенью засиял голубой шар жидкого огня.

Он дрожал, набухал, тужился - и было ясно, что сейчас он разрядится молнией колоссальной силы, которая испепелит дотла вторую тень, и вместе с ней - полгорода.

Но в этот момент между двумя тенями вдруг выросла белая фигура. От нее истек дымчатый покров, накрывший остатки второй тени таким же куполом, какой у нее был раньше. Чудовищная молния ударила в него - и растеклась по нему, как горящая ртуть, уйдя в землю. Новые, новые и новые молнии били в купол - и не могли пробить его.

Туча над первой тенью уплотнилась и потемнела, превратившись в непроницаемо-черную дыру. В ее центре задрожала новая колоссальная молния, набухла, сорвалась в белую фигуру – и… срикошетила обратно.

Грянул убийственный рев, слышный даже и в соседней области. Черная тень осветилась мертвенным желто-зеленым светом, мгновенно расточившим ее на клочки тумана. Воронка над ней раскололась огненными трещинами, и осколки растаяли в мгновенно посветлевшем небе.

Вскоре на месте первой тени летали только клочки гари да клубы ржавого дыма. Белая фигура задрожала и стала медленно гаснуть, вбирая в себя защитный купол над второй тенью и ее клочковатые остатки, растворившиеся в белесом тумане.

Говорят, что все разрушения, причиненные поединком двух теней, исчезли как по волшебству. Даже выбитые стекла в домах сами собой склеились и вставились на место. Не осталось никаких последствий поединка, кроме запаха гари, долго кружившего над городом.

...Говорят также, что студент местного универа В. Аникеев, избитый хулиганами в фольклорной экспедиции, после выписки из больницы объявился на парах вместе с девушкой необыкновенной красоты, неведомо кем и как зачисленной на курс. На безымянных пальцах у него и у девушки красовались кольца с удивительными камнями, похожими на кристаллы лунного света. Его однокурсники Гагик и Дина ходили с таинственным видом, показывали «по секрету» свидетельские ленточки, сделанные из неизвестного светящегося материала, и говорили, что ничего не расскажут, потому что им все равно не поверят.

Девушка была очень слаба и шаталась от усталости. У нее были седые волосы до колен необыкновенного перламутрового оттенка; левая рука ее была отрезана по локоть. Через какое-то время стало ясно, что она беременна. У самого В. Аникеева на левой руке не хватало мизинца.

Говорят, что через некоторое время волосы В. Аникеева стали седеть, и спустя несколько месяцев приобрели тот же оттенок, что и у его жены, хоть и оставались значительно темнее.

Еще говорят, что парторг Кокорин после этой истории совершенно облысел, постарел лет на двадцать и уволился с завода, уйдя на пенсию. Видели его очень редко - и только в обществе однорукой девушки с перламутровой косой. Якобы он говорил ей:
- Эх, дочка, дочка... Вся в меня! В твои годы я...

А заключенный Горганов, таинственным образом бежавший из колонии, был найден лежащим без сознания в вонючей луже неизвестной консистенции. Говорят, что усилиями врачей колонии он возвращен к жизни и имеет все шансы отбыть свой удвоенный срок в добром здравии.

Говорят, кроме этого, и много чего другого - вроде того, что лунными ночами над городом летают четыре прозрачных силуэта, два больших и два маленьких, или что зэки в колонии имени Карла Либкнехта объявили голодовку под лозунгом «Даешь Гласность! Долой Колдократию!»... Много чего говорят.

Но всего, что говорят, не перескажешь. Даже если приписать к нашей повести четвертую главу.