По следам Аполлинера. 23. Реванш госпожи Самариной

Подольск, понедельник 17 июля 1917 года.
Найдя искомый адрес, я сразу же вынужден был последовать данному мне совету, так как у крыльца дома Самариных увидел их двуколку. Пришлось побродить по окрестным переулкам, пока не нашёлся малец, согласный пойти в этот дом, чтобы под благовидным предлогом поинтересоваться, кто из хозяев на месте. Вернувшись, он мне поведал, что открывшая ему дверь дама, даже не спрашивая кто он и зачем явился, велела передать, что муж её уже заканчивает обед и тотчас же после этого отправляется туда, где его с таким нетерпением ждут.
Походив ещё с полчаса вокруг да около и убедившись, что пролётки у дома Самариных нет, я направляю к нему свои шаги, взбегаю на крыльцо и дёргаю за шнурок звонка. Дверь мне открывает сама госпожа Самарина.
- Явился, не запылился, - представляюсь я ей.
- Рада видеть, - приветствует она меня, пропуская внутрь дома.
И, взяв за руку, проводит из передней в залу.
- Как я тебе нравлюсь в этом костюме из джерси? – спрашивает она, поворачиваясь ко мне то лицом, то боком и демонстрируя таким образом жакет и юбку.
- Признаться, я ожидал увидеть вас в несколько менее торжественной одежде… Вы куда-то собираетесь?
- Да, к сожалению, я тебе компанию в имении Ульманов вечером составить не смогу. Нас пригласили в гости в другое место, и отказаться нельзя. Вот почему ты застал меня за примеркой, озабоченной, как лучше одеться. Вот я и спрашиваю тебя, как я смотрюсь в этом жилете и этой юбке?
- Я в этом мало что понимаю, но, на мой взгляд, костюм этот придаёт вам очень и очень элегантный вид.
- Мне тоже так кажется, - продолжает она вертеться передо мной.
- Вы уже остановились на нём, или на примете есть ещё что-нибудь? – интересуюсь я.
- Да есть ещё кое что… А почему ты задал этот вопрос? Тебе в этом костюме что-то не нравится?
- Да нет, вовсе нет… Просто я был бы рад поучаствовать в ваших примерках… Причём не только в качестве стороннего наблюдателя…
- Милый ты мой! – восклицает она, обнимая и целуя меня. – У нас есть ещё немного времени, и я тебе такую возможность предоставлю… Но ты, наверное проголодался и не прочь пообедать?
- Обед подождёт, а вот удовольствие присутствовать при дамском туалете требует немедленного удовлетворения…
- Ну что ж, пройдём тогда для этого в спальню, там трюмо и потому удобнее будет.
В спальне мне в глаза бросается не столько большое, на ножках, переносное зеркало, сколько огромная двуспальная постель.
- Ого! – невольно вырывается у меня.
Госпожа Самарина перехватывает этот мой взгляд и нарочито строго выговаривает:
- Я пригласила тебя сюда вовсе не для того, чтобы ты глазел тут на мебель, а не отрывал глаз от меня во время примерки.
- Я готов вперить в вас не только глаза, но и руки, и губы!
- Губы пусть подождут, а вот руки могут пригодиться… У меня есть ещё одно платье довольно шикарное… Надо будет его померить… Но прежде следовало бы освободиться от костюма… Ты поможешь мне в этом?..
- Я-то? Только прикажите!...
- Тогда, попробуй расстегнуть эти пуговицы на жилете… Они угольные, и что-то у меня никак не получается вынуть их из петелек.
Я кидаюсь исполнить эту просьбу, но пальцы у меня от волнения дрожат, и пуговицы – а их там четыре – с трудом подаются им.
- О господи! – восклицает она в нетерпении и, оторвав мои ладони от ткани, весьма ловко заканчивает эту операцию, после чего, поводя плечами, освобождается от рукавов и скидывает с себя жилет.
- Подними его пожалуйста и аккуратно повесь на спинку кресла. А я пока займусь юбкой, - на ней тоже надо расстегнуть пояс…
И пока я выполняю её указания, продолжает выговаривать:
- Тоже мне, кавалер называется!.. Другой бы на его месте ухитрился не только справиться с пуговицами на жилете, но и дотронуться до чего-то более существенного…
- До чего, например? – интересуюсь я, возвращаясь к ней и наблюдая, как, справившись с пуговицей на одном боку, она ловко проделывает то же на другом и начинает стаскивать юбку со своей обширной задницы.
- До чего руки дотягиваются! – отвечает она мне с вызовом, сбрасывая туфли и вынимая ноги одну за другой из опущенной до щиколоток юбки, которую и вешает тут же на спинку рядом стоящего стула.
- Теперь будем мерить платье? – спрашиваю я, с восхищением рассматривая её, стоящую передо мною в нижнем белье – шёлковой рубашке и отделанной кружевами ещё одной полотняной юбке.
- Не уверена, - отвечает она, разглядывая себя в трюмо. – Под то платье наверно нужно надеть другое бельё.
- Так в чём дело? Давайте наденем!
- Но вначале надо избавиться от того, что на мне…
- И избавимся! – подтверждаю я, принимаясь вытаскивать низ рубашки из-под пояса юбки.
- Нет, нет! – неожиданно вскрикивает она и вырывается. – Я это проделаю сама, причём в одиночестве. Тебе придётся выйти на пару минут.
Я пытаюсь удержать её, обнимаю и целую, но она стоит на своём:
- Пусти меня!.. Разве я тебе в чём-либо отказывала? Ещё успеешь нацеловаться… А пока оставь меня… Я тебя позову… И не вздумай подсматривать!
Произнося последнюю фразу, она показывает на застеклённую раму над дверью. Расценив это как предложение некоего компромисса, я подчиняюсь и выхожу в залу. Там беру один из стульев, стоящих вокруг стола, приставляю его к косяку двери, теперь нас отделяющей, взбираюсь на него и осторожно заглядываю в спальню.
1.
И что же представляется оттуда моему жадному взору?
Госпожа Самарина усаживается на край постели, задирает подол юбки, освобождается от подвязок, стаскивает с ног чулки, встаёт и принимается ходить, о чём-то думая.
Опустившись на пол, я осторожно стучу в дверь и спрашиваю:
- Можно, Елизавета Львовна?.. Уже не одна пара минут прошла…
- Нет, нет, Сашенька! Ещё минутку!..
Я снова вскарабкиваюсь на стул, чтобы успеть увидеть, как стаскивает с себя через голову юбку и рубашку. Но вместо голых ягодиц и спины моему взору предстают панталоны на впечатлительных ляжках и лиф на небольшом бюсте.
- Ещё минутку, - говорит она, ничего однако не делая, застыв у края постели с юбкой и рубашкой в руках.
Проходит не минута, а две или три. И тогда я, потеряв всякое терпение, распахиваю дверь. Увидев меня, вбегающего и устремляющегося к ней, она на секунду застывает, прижав к груди только снятые вещички, и молниеносно ныряет в постель под одеяло, укрывшись им под самый подбородок и причитая:
- Как ты мог, Саша?.. Ведь я же просила!.. Почему ты не…
- Успокойтесь, Елизавета Львовна! – говорю я, подходя к краю постели. – Я понимаю, вам всё это надоело… К тому же вы наверно очень устали… Не так ли?
Она согласно кивает головой.
- Ну и отдохните!.. Сделаем перерыв в нашей примерке… Никуда от нас это платье не денется…
- Да я его видеть уже не хочу! – вдруг смеётся она, выпростав из-под одеяла обнажённые руки и протягивая мне юбку и рубашку. – Возьми их и положи куда-нибудь аккуратно.
Выполнив эту просьбу, я возвращаюсь к краю постели и продолжаю:
- Должен признаться, Елизавета Львовна, я согрешил и вопреки вашему запрету позволил себе наслаждение проследить за тем, как вы уже без меня продолжали освобождаться