По следам Аполлинера. 23. Реванш госпожи Самариной
вдруг не сможешь сдержаться… У нас, полагаю, и я говорила уже об этом, найдётся сегодня ещё время, чтобы ещё раз-другой исправить то, что может не удаться в первый, сейчас.
И снова призывно задвигала задом. Я ей, естественно, отвечаю, но когда она опять замирает, я делаю тоже. И опять спрашиваю:
- Вы сказали, что ничего страшного не случится, если я опережу вас… А что может быть для вас страшного?
Госпожа Самарина смеётся:
- Всё-таки ребёнок всегда остаётся ребёнком, даже такой умный как ты… Как ты думаешь, что может случиться, если сейчас сюда войдёт мой муж?...Кстати, я кажется не заперла входную дверь изнутри… Надо пойти взглянуть…
Ещё раз обняв меня, она неожиданно скидывает меня с себя на бок, откидывает одеяло, вскакивает с постели, подходит к гардеробу, открывает его, достаёт салоп, накидывает его себе на плечи и уходит.
2.
Возвратившись, госпожа Самарина объявляет:
- Действительно не закрыла…
- Забыли?
- Да нет, я просто и в уме не держала, что у нас вот так всё сразу пойдёт в этом направлении и превратится в такое безобразие.
Говоря это довольно веселым и даже вроде бы беспечным тоном, она садится на край постели ко мне спиною и, распахнув салоп, начинает совершать какие-то действия, из коих я делаю вывод, что она снимает с себя лиф и панталоны, но на всякий случай спрашиваю:...
- С чем это вы там возитесь, Елизавета Львовна?
- Да вот, - отвечает, не поворачивая головы, - решилась: раз уж баловать тебя, так баловать… Коль поддалась проказнику, то почему бы его ещё чем-нибудь не потешить… В общем, расстаюсь с последними остатками стыдливости…
Произнеся всё это, она поднимается, оборачивается ко мне, распахивает полы салопа и, поддерживая обеими ладонями свои груди, говорит:
- Ну, как тебе мои литавры?
Я протягиваю к ней руки и восклицаю:
- Они просто божественны!.. Дайте мне до них дотронуться!.. Можно я их поцелую?..
Госпожа Самарина взбирается коленями на постель и наклоняется надо мною. Я хватаюсь за её литавры и покрываю их поцелуями, беру щёпотью набухшие соски и по очереди отправляю их в рот. Она продолжает стоять на коленях, обхватив меня за шею.
- Может, и это скинем? – предлагаю я, локтем показывая на полу её салопа.
- Зачем? – не соглашается она. – Это нам не помешает…
И валится на спину, увлекая меня за собой. Не мешкая, я помещаю свои коленки между её бёдрами, просовываю вниз руку и, пару раз ткнув не туда, попадаю в нужное место, после чего яростно принимаюсь за прерванное дело. Настолько яростно, что через дюжину с небольшим толчков ощущаю, что меня вот-вот охватит волна исступления, затихаю. Госпожа Самарина благодарно целует меня, а я спрашиваю её:
- Вы довольны моей понятливостью?
- Ещё бы, мой миленький балун! Я тебе весьма признательна… Хотя, как уже признавалась, не нахожу ничего страшного, если… Как бы это сказать… Но ты уже сам говорил об этом …
- Ага, я так понял, что вы не очень обидитесь на меня, если у меня экстаз наступит раньше, чем у вас, и что теперь, когда вы убедились в том, что входная дверь на запоре и нам никто не помешает, нам больше ничего не угрожает и никаких сдерживающих страхов нет…
- Миленький ты мой умник!.. А знаешь ли ты, что такое беременность?
- Знаю!.. Вы боитесь забеременеть?..
- Представь себе!.. У меня сейчас самое рискованное время.
- Но это же богоугодное дело. Ведь сказано же: «Плодитесь и размножайтесь»…
- Да но не в грех, как у нас с тобою… Хоть ты и мальчик ещё, но раз можешь доказать женщине, что ты уже мужчина, то почему не можешь оплодотворить её?
- Но кто знать об этом будет?.. Пусть ваш муж думает, что это ещё один плод его усилий.
- В том-то и дело, что таких усилий в последнее время я за ним не числю… И что он подумает?
- Мне мой старший брат рассказывал, что именно в таком случае предприняла одна из его возлюбленных дам: едва только заподозрила себе в беременности, сделала всё, чтобы муж поскорее исполнил свой супружеский долг.
- Ей повезло. А что, если у меня это не получится?
- Понятно…
- А раз понятно, прими, пожалуйста, это к сведению…
Обняв меня и приклеив свои уста к моим, она принимается ёрзать подо мною, как бы призывая возобновить любовное действие. Я отвечаю ей парой-другой энергичных толчков, но потом прерываюсь, чтобы задать ещё один вопрос:
- А просветите меня, Евгения Львовна, в таком вопросе… Я что-то читал по этому поводу, но вывод запамятовал… Что если мой исход не совпадёт с вашим, риск уменьшается?
- Думаю, что нет… Иначе бы я не родила ни Мишу, ни Ксеню. Я тогда вообще понятия не имела, что это такое – экстаз… Ну да ладно об этом!..
Мы возобновляем то, ради чего оказались в постели. Я чувствую с каким напряжением, доставляющим мне массу наслаждения, мой поршенёк двигается туда-сюда в её цилиндре, и не проходит и минуты, наверно, как я, помня озабоченность моей дамы, вынужден срочно покинуть её столь дразнящее влагилище. Сжав меня, содрогающегося в конвульсиях, госпожа Самарина не устаёт благодарно целовать и расхваливать меня:
- Какой же ты у меня славненький!.. Настоящий герой!.. Рыцарь, готовый на любые жертвы ради дамы!...
И только дождавшись, когда моё семяизвержение на её живот и бёдра прекратится, осторожно освобождается из-под тяжести моего тела. Распростёршись рядом с закрытыми глазами и удовлетворённой улыбкой на лице, она теребит волосы на моей голове и молчит.
- Значит, я вас не очень разочаровал, так и не дождавшись вашего исхода? – осмеливаюсь поинтересоваться я, поворачиваясь к ней боком и дотрагиваясь до грудей.
- Да что ты, миленький! Ни в коем разе… Наоборот, это я чувствую себя перед тобою несколько виноватой…
- Надеюсь, что у нас будет ещё время, чтобы исправиться… Я говорю о себе.
- Будет, миленький, будет… Но прежде тебе не мешает подкрепить силёнки… Не так ли?.. Сейчас пойду что-нибудь приготовить из еды… Однако ты, я гляжу, весь мокрый…
- Не я, а мой балун, с вашего позволения, - уточняю я, продолжая прижиматься им к её бедру.
- Можешь обтереться о полы моего салопа… Видишь, и он на что-то пригодился…
Выждав положенное для этой операции время, она приподнимается, запахивает на себе полы этого салопа, вылезает из постели и убегает. А когда минут через пять появляется, несёт с собой поднос, усаживается рядом со мной и приглашает отведать то, что принесла:
- Вот, мой господин, откушайте то, что на скорую руку приготовила ваша раба: яички уже сваренные и очищенные от скорлупы, сметана, кусочек мяса, бутерброды. Что-нибудь ещё желаете? Ведь, поди, с самого утра ни маковки во рту держать не пришлось…
- А вот и нет! – отвечаю я, жадно и быстро поглощая принесённое. – Мне только что посчастливилось держать во рту такие маковки, что только и мечтаю, когда моя госпожа вновь мне позволит вцепиться в них зубами!..
3.
- Неужто? – с нескрываемой радостью смеётся госпожа Самарина. – Сейчас посмотрим, так ли это…
Приняв от меня опустевший поднос, она его уносит, а, вернувшись, вопрошает:
- Это о каких таких маковках изволил говорить мой балун?
- О тех, что пока скрываются под салопом…
- Об этих что ль?
Она распахивает полы своего салопа и точно также, как
И снова призывно задвигала задом. Я ей, естественно, отвечаю, но когда она опять замирает, я делаю тоже. И опять спрашиваю:
- Вы сказали, что ничего страшного не случится, если я опережу вас… А что может быть для вас страшного?
Госпожа Самарина смеётся:
- Всё-таки ребёнок всегда остаётся ребёнком, даже такой умный как ты… Как ты думаешь, что может случиться, если сейчас сюда войдёт мой муж?...Кстати, я кажется не заперла входную дверь изнутри… Надо пойти взглянуть…
Ещё раз обняв меня, она неожиданно скидывает меня с себя на бок, откидывает одеяло, вскакивает с постели, подходит к гардеробу, открывает его, достаёт салоп, накидывает его себе на плечи и уходит.
2.
Возвратившись, госпожа Самарина объявляет:
- Действительно не закрыла…
- Забыли?
- Да нет, я просто и в уме не держала, что у нас вот так всё сразу пойдёт в этом направлении и превратится в такое безобразие.
Говоря это довольно веселым и даже вроде бы беспечным тоном, она садится на край постели ко мне спиною и, распахнув салоп, начинает совершать какие-то действия, из коих я делаю вывод, что она снимает с себя лиф и панталоны, но на всякий случай спрашиваю:...
- С чем это вы там возитесь, Елизавета Львовна?
- Да вот, - отвечает, не поворачивая головы, - решилась: раз уж баловать тебя, так баловать… Коль поддалась проказнику, то почему бы его ещё чем-нибудь не потешить… В общем, расстаюсь с последними остатками стыдливости…
Произнеся всё это, она поднимается, оборачивается ко мне, распахивает полы салопа и, поддерживая обеими ладонями свои груди, говорит:
- Ну, как тебе мои литавры?
Я протягиваю к ней руки и восклицаю:
- Они просто божественны!.. Дайте мне до них дотронуться!.. Можно я их поцелую?..
Госпожа Самарина взбирается коленями на постель и наклоняется надо мною. Я хватаюсь за её литавры и покрываю их поцелуями, беру щёпотью набухшие соски и по очереди отправляю их в рот. Она продолжает стоять на коленях, обхватив меня за шею.
- Может, и это скинем? – предлагаю я, локтем показывая на полу её салопа.
- Зачем? – не соглашается она. – Это нам не помешает…
И валится на спину, увлекая меня за собой. Не мешкая, я помещаю свои коленки между её бёдрами, просовываю вниз руку и, пару раз ткнув не туда, попадаю в нужное место, после чего яростно принимаюсь за прерванное дело. Настолько яростно, что через дюжину с небольшим толчков ощущаю, что меня вот-вот охватит волна исступления, затихаю. Госпожа Самарина благодарно целует меня, а я спрашиваю её:
- Вы довольны моей понятливостью?
- Ещё бы, мой миленький балун! Я тебе весьма признательна… Хотя, как уже признавалась, не нахожу ничего страшного, если… Как бы это сказать… Но ты уже сам говорил об этом …
- Ага, я так понял, что вы не очень обидитесь на меня, если у меня экстаз наступит раньше, чем у вас, и что теперь, когда вы убедились в том, что входная дверь на запоре и нам никто не помешает, нам больше ничего не угрожает и никаких сдерживающих страхов нет…
- Миленький ты мой умник!.. А знаешь ли ты, что такое беременность?
- Знаю!.. Вы боитесь забеременеть?..
- Представь себе!.. У меня сейчас самое рискованное время.
- Но это же богоугодное дело. Ведь сказано же: «Плодитесь и размножайтесь»…
- Да но не в грех, как у нас с тобою… Хоть ты и мальчик ещё, но раз можешь доказать женщине, что ты уже мужчина, то почему не можешь оплодотворить её?
- Но кто знать об этом будет?.. Пусть ваш муж думает, что это ещё один плод его усилий.
- В том-то и дело, что таких усилий в последнее время я за ним не числю… И что он подумает?
- Мне мой старший брат рассказывал, что именно в таком случае предприняла одна из его возлюбленных дам: едва только заподозрила себе в беременности, сделала всё, чтобы муж поскорее исполнил свой супружеский долг.
- Ей повезло. А что, если у меня это не получится?
- Понятно…
- А раз понятно, прими, пожалуйста, это к сведению…
Обняв меня и приклеив свои уста к моим, она принимается ёрзать подо мною, как бы призывая возобновить любовное действие. Я отвечаю ей парой-другой энергичных толчков, но потом прерываюсь, чтобы задать ещё один вопрос:
- А просветите меня, Евгения Львовна, в таком вопросе… Я что-то читал по этому поводу, но вывод запамятовал… Что если мой исход не совпадёт с вашим, риск уменьшается?
- Думаю, что нет… Иначе бы я не родила ни Мишу, ни Ксеню. Я тогда вообще понятия не имела, что это такое – экстаз… Ну да ладно об этом!..
Мы возобновляем то, ради чего оказались в постели. Я чувствую с каким напряжением, доставляющим мне массу наслаждения, мой поршенёк двигается туда-сюда в её цилиндре, и не проходит и минуты, наверно, как я, помня озабоченность моей дамы, вынужден срочно покинуть её столь дразнящее влагилище. Сжав меня, содрогающегося в конвульсиях, госпожа Самарина не устаёт благодарно целовать и расхваливать меня:
- Какой же ты у меня славненький!.. Настоящий герой!.. Рыцарь, готовый на любые жертвы ради дамы!...
И только дождавшись, когда моё семяизвержение на её живот и бёдра прекратится, осторожно освобождается из-под тяжести моего тела. Распростёршись рядом с закрытыми глазами и удовлетворённой улыбкой на лице, она теребит волосы на моей голове и молчит.
- Значит, я вас не очень разочаровал, так и не дождавшись вашего исхода? – осмеливаюсь поинтересоваться я, поворачиваясь к ней боком и дотрагиваясь до грудей.
- Да что ты, миленький! Ни в коем разе… Наоборот, это я чувствую себя перед тобою несколько виноватой…
- Надеюсь, что у нас будет ещё время, чтобы исправиться… Я говорю о себе.
- Будет, миленький, будет… Но прежде тебе не мешает подкрепить силёнки… Не так ли?.. Сейчас пойду что-нибудь приготовить из еды… Однако ты, я гляжу, весь мокрый…
- Не я, а мой балун, с вашего позволения, - уточняю я, продолжая прижиматься им к её бедру.
- Можешь обтереться о полы моего салопа… Видишь, и он на что-то пригодился…
Выждав положенное для этой операции время, она приподнимается, запахивает на себе полы этого салопа, вылезает из постели и убегает. А когда минут через пять появляется, несёт с собой поднос, усаживается рядом со мной и приглашает отведать то, что принесла:
- Вот, мой господин, откушайте то, что на скорую руку приготовила ваша раба: яички уже сваренные и очищенные от скорлупы, сметана, кусочек мяса, бутерброды. Что-нибудь ещё желаете? Ведь, поди, с самого утра ни маковки во рту держать не пришлось…
- А вот и нет! – отвечаю я, жадно и быстро поглощая принесённое. – Мне только что посчастливилось держать во рту такие маковки, что только и мечтаю, когда моя госпожа вновь мне позволит вцепиться в них зубами!..
3.
- Неужто? – с нескрываемой радостью смеётся госпожа Самарина. – Сейчас посмотрим, так ли это…
Приняв от меня опустевший поднос, она его уносит, а, вернувшись, вопрошает:
- Это о каких таких маковках изволил говорить мой балун?
- О тех, что пока скрываются под салопом…
- Об этих что ль?
Она распахивает полы своего салопа и точно также, как