По следам Аполлинера. 23. Реванш госпожи Самариной
но ответ её звучит так:
- Нет, миленький мой балун, мне надо собраться, чтобы быть готовой не только к визиту Марии Александровны, но и к тому, чтобы затем отправиться с мужем в гости. Может быть, между первым и вторым у нас появиться возможность ещё побаловаться, хотя и не уверена в этом… Но ты же теперь мой любовник! Не так ли?.. А раз так, то я буду искать время и место для встреч с тобой… Обещаю!.. А пока прошу тебя помочь мне закончить примерку… Ведь вон то платье я достала, а…
Я не даю ей договорить, прерывая её речь поцелуем, раскрывая полы салопа и просовывая туда руки.
- Нет, нет, - протестует она, отбиваясь от моих ласк и медленно отступая под моим натиском.
Я разворачиваю её так, чтобы путь её отступления вёл к постели, и, когда она оказывается у её края, то, подталкиваемая мною, опрокидывается навзничь, произнося:
- Ну что мне с тобой делать, негодник?
Моментально взобравшись на неё, я торопливо ищу место приложения своей неизбывной мужественности, нахожу и вхожу в него, по-прежнему мокрое, горячее и готовое к продолжению любовной битвы. И на сей раз мне удаётся сделать добрых четыре десятка выпадов, прежде чем, почувствовав приближение катастрофы, я вынужден срочно покинуть столь гостеприимные пределы.
- Да! – задумчиво произносит госпожа Самарина, после того как я скатываюсь с нею и устраиваюсь под боком у неё. – Кто бы мог подумать? Мальчишка!.. Ну баловень, ну шалун, но ведь мальчишка же!.. А какой герой!..
И, повернувшись ко мне, обнимает и целует меня.
- Что значит в ваших глазах герой, Елизавета Дмитриевна? – интересуюсь я, завладевая одной из её ладоней и направляя её на свой всё ещё эрегирующий член.
- Вот-вот, это я и имею в виду! – смеётся она, впервые, по-моему, не отдёргивая руку. – Ведь надо же!.. Сколько раз!..
- Сколько раз что? - смеюсь и я.
Но руки её не отпускаю, предлагаю даже:
- Не попробовать ли нам ещё разок?
- Нет, нет! – пробует возражать она, снова оказавшись подо мною и спустя мгновения после того, как я опять проникаю в неё, крепко обхватывает и целует меня.
Но сделав всего несколько выпадов, я резко подаю назад и, усевшись рядом с ней, заявляю:
- Как видите, нам по силам совершить ещё один сладостный поединок. Но чтобы продлить его как можно дольше, следовало бы вернуться к позе Жанны д'Арк…
- То есть, Надежды Дуровой?
- Ну да!
- Что ж, просьбы героев надо уважать! – произносит госпожа Самарина, приподнимаясь и осёдлывая меня. – Что дальше?
- А дальше, - говорю, - найдите мой помазок, привстаньте над ним и опуститесь на него, так чтобы он оказался внутри вашей прелестной раковинки… Вот так!... Но чуточку погодите!.. Дайте мне приподняться и обнять вас.
Просунув руки ей подмышки и возложив ладони на плечи таким образом, чтобы она не могла резко поддавать наверх, говорю:
- Теперь можно! Но только осторожно, не торопитесь, не пускайтесь сразу же в аллюр, а то опять соскочите…
- Откуда тебе, малолетке, всё это известно? – нарочито сердито спрашивает она, принимаясь исполнять мои инструкции.
- Разве я вам не говорил?
- Ах, да, книжки разные читал, да братец старший делился опытом…
- Вот именно…
- Какой ты молодец-удалец! – хвалит она меня, обхватив обеими руками за шею и то и дело пытаясь пуститься вскачь.
- Но вы-то удаль свою проявляйте поосторожнее, - не устаю наставлять её я.
- Слушаюсь и повинуюсь, мой маленький учитель! Вот так бы, глядишь,... всю жизнь прожила до старости и не узнала, что, оказывается, и так можно… Да так здорово!..
Убедившись в том, что амплитуда её скольжений вверх и вниз вошла в норму, я перемещаю ладони ей под ягодицы, а ртом ловлю и покусываю то один, то другой набухший сосок. Она уже ни о чём не говорит, из гортани её вырываются какие-то протяжные звуки, а объятия становятся судорожными. Да и я сам, ощущая, что вот-вот готов буду взорваться, подумываю: а не позволить себе такое удовольствие вопреки её запретам? К тому же, видя, в каком неистовстве пребывает она сама, предположил, что и мне ею в этом отказать будет трудно. А потому спрашиваю:
- А мне можно?.. Я на пределе…
7.
Вместо ответа она валится на меня, одновременно соскакивая с моего кончика, часто-часто целует, потом, не выпуская из объятий, переворачивается на спину и после нескольких минут удовлетворённого судя по всему её виду молчания неожиданно признаётся:
- Ты знаешь, миленький мой баловень, о чём я сейчас сожалею?.. Сегодня ночью Николай Петрович, мой благоверный, сделал попытку, мне так показалось, ну… как бы это сказать…
- Исполнить свои супружеские обязанности? Сблизиться?
- Ну да, понятливый ты мой, сблизиться…
- И что же?
- А то, что я быстро повернулась к нему спиной и сделала вид, что сплю…
- Но мне такая поза навряд ли бы помешала!
- Что ты говоришь?
- Не верите?.. Давайте попробуем!..
- Как бы не так!.. – произносит она, вскакивая с постели. - Тут попробуешь!.. Не слышишь?.. Мне показалось, кто-то позвонил.
Она надевает на себя сорочку, облачается в салоп и выбегает.
- Ну что? – интересуюсь я, когда она возвращается.
- Да ничего… Просто показалось… Подвинься, я с этого бока прилягу…
- И также как к мужу – спиною ко мне?
- Считай, что так…
- А почему в рубашке и салопе?
- В рубашке я имею обыкновение спать, а салоп решила уже не снимать, потому что у нас времени в обрез. Ты хочешь выслушать до конца мою исповедь, почему я отказала сегодня своему мужу?
- Так это исповедь? Я весь внимание!..
- И это даже хорошо, что ты уложил меня вот так и я не вижу твоего лица… Мне довольно стыдно признаваться в этом… Но что ты там опять, проказник, делаешь?
- Пока что пытаюсь приподнять подолы ваших одежонок…
- Зачем?
- Чтобы позволить моим пальчикам дотронуться до вашего спелого абрикоса!
- Бог ты мой! Кто бы мог подумать? Да, у меня сегодня была первая ночь после… после окончания…
- Менструации.
- Ну да… Николай Петрович знал, видел это и, очевидно, хотел воспользоваться этим… А я к нему задом!.. В моих мыслях был только ты один! Ко мне даже пришла в голову грешная мысль, убедившись, что он крепко спит, сбегать к тебе в павильон. Вот была бы хороша, обнаружив тебя там с Аней! Теперь-то понимаю, что сваляла дурака: следовало бы не отворачиваться, не притворяться спящей, а представить себе, что он это ты, и получила бы двойное удовольствие, совместив несовместимое: греховные мысли с исполнением супружеских обязанностей…
- Что ж делать, дорогая Евгения Львовна? Все мы сильны задним умом. Сейчас, глядишь, нам не понадобились бы все ваши запреты, связанные с опасением забеременеть. Так что вы, кажется, действительно дали маху…
- Зато ты, баловень мой, я вижу, бьёшь без промаха: попал всё-таки, и не пальцем! Вот уж воистину бабья радость этот твой балунчик!
Она начинает настолько энергично подмахивать мне, расположившемуся почти перпендикулярно по отношению к ней, так что через несколько секунд, опять-таки в порядке предосторожности, мне приходится резко оттолкнуть её таз от себя, чтобы успеть выскочить из столь гостеприимного гнёздышка.
Перевернувшись на другой бок, госпожа Самарина прижимается своим лицом к моему, опять и опять
- Нет, миленький мой балун, мне надо собраться, чтобы быть готовой не только к визиту Марии Александровны, но и к тому, чтобы затем отправиться с мужем в гости. Может быть, между первым и вторым у нас появиться возможность ещё побаловаться, хотя и не уверена в этом… Но ты же теперь мой любовник! Не так ли?.. А раз так, то я буду искать время и место для встреч с тобой… Обещаю!.. А пока прошу тебя помочь мне закончить примерку… Ведь вон то платье я достала, а…
Я не даю ей договорить, прерывая её речь поцелуем, раскрывая полы салопа и просовывая туда руки.
- Нет, нет, - протестует она, отбиваясь от моих ласк и медленно отступая под моим натиском.
Я разворачиваю её так, чтобы путь её отступления вёл к постели, и, когда она оказывается у её края, то, подталкиваемая мною, опрокидывается навзничь, произнося:
- Ну что мне с тобой делать, негодник?
Моментально взобравшись на неё, я торопливо ищу место приложения своей неизбывной мужественности, нахожу и вхожу в него, по-прежнему мокрое, горячее и готовое к продолжению любовной битвы. И на сей раз мне удаётся сделать добрых четыре десятка выпадов, прежде чем, почувствовав приближение катастрофы, я вынужден срочно покинуть столь гостеприимные пределы.
- Да! – задумчиво произносит госпожа Самарина, после того как я скатываюсь с нею и устраиваюсь под боком у неё. – Кто бы мог подумать? Мальчишка!.. Ну баловень, ну шалун, но ведь мальчишка же!.. А какой герой!..
И, повернувшись ко мне, обнимает и целует меня.
- Что значит в ваших глазах герой, Елизавета Дмитриевна? – интересуюсь я, завладевая одной из её ладоней и направляя её на свой всё ещё эрегирующий член.
- Вот-вот, это я и имею в виду! – смеётся она, впервые, по-моему, не отдёргивая руку. – Ведь надо же!.. Сколько раз!..
- Сколько раз что? - смеюсь и я.
Но руки её не отпускаю, предлагаю даже:
- Не попробовать ли нам ещё разок?
- Нет, нет! – пробует возражать она, снова оказавшись подо мною и спустя мгновения после того, как я опять проникаю в неё, крепко обхватывает и целует меня.
Но сделав всего несколько выпадов, я резко подаю назад и, усевшись рядом с ней, заявляю:
- Как видите, нам по силам совершить ещё один сладостный поединок. Но чтобы продлить его как можно дольше, следовало бы вернуться к позе Жанны д'Арк…
- То есть, Надежды Дуровой?
- Ну да!
- Что ж, просьбы героев надо уважать! – произносит госпожа Самарина, приподнимаясь и осёдлывая меня. – Что дальше?
- А дальше, - говорю, - найдите мой помазок, привстаньте над ним и опуститесь на него, так чтобы он оказался внутри вашей прелестной раковинки… Вот так!... Но чуточку погодите!.. Дайте мне приподняться и обнять вас.
Просунув руки ей подмышки и возложив ладони на плечи таким образом, чтобы она не могла резко поддавать наверх, говорю:
- Теперь можно! Но только осторожно, не торопитесь, не пускайтесь сразу же в аллюр, а то опять соскочите…
- Откуда тебе, малолетке, всё это известно? – нарочито сердито спрашивает она, принимаясь исполнять мои инструкции.
- Разве я вам не говорил?
- Ах, да, книжки разные читал, да братец старший делился опытом…
- Вот именно…
- Какой ты молодец-удалец! – хвалит она меня, обхватив обеими руками за шею и то и дело пытаясь пуститься вскачь.
- Но вы-то удаль свою проявляйте поосторожнее, - не устаю наставлять её я.
- Слушаюсь и повинуюсь, мой маленький учитель! Вот так бы, глядишь,... всю жизнь прожила до старости и не узнала, что, оказывается, и так можно… Да так здорово!..
Убедившись в том, что амплитуда её скольжений вверх и вниз вошла в норму, я перемещаю ладони ей под ягодицы, а ртом ловлю и покусываю то один, то другой набухший сосок. Она уже ни о чём не говорит, из гортани её вырываются какие-то протяжные звуки, а объятия становятся судорожными. Да и я сам, ощущая, что вот-вот готов буду взорваться, подумываю: а не позволить себе такое удовольствие вопреки её запретам? К тому же, видя, в каком неистовстве пребывает она сама, предположил, что и мне ею в этом отказать будет трудно. А потому спрашиваю:
- А мне можно?.. Я на пределе…
7.
Вместо ответа она валится на меня, одновременно соскакивая с моего кончика, часто-часто целует, потом, не выпуская из объятий, переворачивается на спину и после нескольких минут удовлетворённого судя по всему её виду молчания неожиданно признаётся:
- Ты знаешь, миленький мой баловень, о чём я сейчас сожалею?.. Сегодня ночью Николай Петрович, мой благоверный, сделал попытку, мне так показалось, ну… как бы это сказать…
- Исполнить свои супружеские обязанности? Сблизиться?
- Ну да, понятливый ты мой, сблизиться…
- И что же?
- А то, что я быстро повернулась к нему спиной и сделала вид, что сплю…
- Но мне такая поза навряд ли бы помешала!
- Что ты говоришь?
- Не верите?.. Давайте попробуем!..
- Как бы не так!.. – произносит она, вскакивая с постели. - Тут попробуешь!.. Не слышишь?.. Мне показалось, кто-то позвонил.
Она надевает на себя сорочку, облачается в салоп и выбегает.
- Ну что? – интересуюсь я, когда она возвращается.
- Да ничего… Просто показалось… Подвинься, я с этого бока прилягу…
- И также как к мужу – спиною ко мне?
- Считай, что так…
- А почему в рубашке и салопе?
- В рубашке я имею обыкновение спать, а салоп решила уже не снимать, потому что у нас времени в обрез. Ты хочешь выслушать до конца мою исповедь, почему я отказала сегодня своему мужу?
- Так это исповедь? Я весь внимание!..
- И это даже хорошо, что ты уложил меня вот так и я не вижу твоего лица… Мне довольно стыдно признаваться в этом… Но что ты там опять, проказник, делаешь?
- Пока что пытаюсь приподнять подолы ваших одежонок…
- Зачем?
- Чтобы позволить моим пальчикам дотронуться до вашего спелого абрикоса!
- Бог ты мой! Кто бы мог подумать? Да, у меня сегодня была первая ночь после… после окончания…
- Менструации.
- Ну да… Николай Петрович знал, видел это и, очевидно, хотел воспользоваться этим… А я к нему задом!.. В моих мыслях был только ты один! Ко мне даже пришла в голову грешная мысль, убедившись, что он крепко спит, сбегать к тебе в павильон. Вот была бы хороша, обнаружив тебя там с Аней! Теперь-то понимаю, что сваляла дурака: следовало бы не отворачиваться, не притворяться спящей, а представить себе, что он это ты, и получила бы двойное удовольствие, совместив несовместимое: греховные мысли с исполнением супружеских обязанностей…
- Что ж делать, дорогая Евгения Львовна? Все мы сильны задним умом. Сейчас, глядишь, нам не понадобились бы все ваши запреты, связанные с опасением забеременеть. Так что вы, кажется, действительно дали маху…
- Зато ты, баловень мой, я вижу, бьёшь без промаха: попал всё-таки, и не пальцем! Вот уж воистину бабья радость этот твой балунчик!
Она начинает настолько энергично подмахивать мне, расположившемуся почти перпендикулярно по отношению к ней, так что через несколько секунд, опять-таки в порядке предосторожности, мне приходится резко оттолкнуть её таз от себя, чтобы успеть выскочить из столь гостеприимного гнёздышка.
Перевернувшись на другой бок, госпожа Самарина прижимается своим лицом к моему, опять и опять