Я едва управлял собой - и только старался, как мог, быть нежным и не грубым: раздвинул ей ножки, ощупал лоно - оно было влажным, горячим, - залез на девочку, каждой клеткой кожи чувствуя ее тело, - и...

Я уже был не я: животная сила толкалась моими бедрами и рогом, вспарывающим клейкую плоть. Гоар хватала ртом воздух и кричала - то ли от боли, то ли от потрясения, - а я неистово сношал ее, крепко обхватив ладонями ее щеки и выцеловывая дрожащий рот... Спохватившись, я смял рукой ее сосок, а другой - нырнул в складочки, обтекшие мой ствол, и вибрировал в них пальцем, усиливая напор. Девочка металась подо мной, запрокинув голову, и кричала, кричала, как раненая...

Опомнился я только тогда, когда ствол мой напрягся в последнем из последних пределов сладкой муки, - и выскочил из Гоар, заливая спермой ее животик.

Она смотрела с недоумением, как я брызгаю на нее мутным фонтаном. Она не понимала, почему я прекратил, почему прервался бешеный ритм любви - и требовала еще, исходя в мучительных стонах, как недолюбленная кошка.

Я растирал сперму, смешанную с ее кровью, по дрожащему телу, приговаривая - "девочка нежная будет, сочная, бархатная..." - а Гоар подавалась навстречу моей руке, ловя прикосновения, как милостыню. Тело ее боялось остыть, боялось покоя, как смерти... Требовательные стоны подстегнули меня, и я приник ртом к истерзанному лону. В этой ласке я поднаторел когда-то...

Я не буду рассказывать, что было с ней. Все равно ни я, ни вы никогда этого не поймете, - для этого нужно быть женщиной. Или - девочкой, которая только что, минуту назад, стала женщиной... Скажу только одно: я боялся, что отчаянный вопль ее оргазма долетит до чьих-то посторонних ушей. Дворецкий с женой были глуховаты, - а вот соседи, шастающие время от времени по дороге на Истерн-Виллидж...

Потом, когда все кончилось, и я лег с ней, оглушенной, потрясенной, и обнял ее, - она жалась ко мне, вытягивая тело, обожженное оргазмом, и долго не могла говорить, вздыхая глубоко, как во сне.
- Почему ты пришла ко мне, Гоар? - спросил я ее, не боясь обиды, потому что между нами тогда не могло быть ни обид, ни тайн.
- Мы так решили, - отозвался мне слабый голос, хриплый, низкий - на октаву ниже обычного. - Мы решили, что будем ходить к тебе каждую ночь. По очереди.
- Кто "мы"?! Как это - "ходить"?..
- Все мы. Завтра придет Нарэ, послезавтра Гаянэ... Мы все бросали жребий, еще на корабле...
- Как это? Гоар? - Я даже приподнялся. - Скажи, чтобы никто не ходил! Слышишь, Гоар? Скажи им! Слышишь?..
- Не скажу, - негромко, но упрямо отвечала Гоар. - Не скажу. Никогда. Ведь я...

Она замолкла.
- Ведь ты?.. Гоар, что ты хотела сказать?

Но Гоар обвила меня руками и, глубоко вздохнув, прижалась ко мне так, что я захлебнулся в лавине тепла, живого, слепящего, как южный зной.

***

Засыпать, обнимая благодарную Гоар было счастьем, которое свалилось на меня почти неожиданно.

Конечно, у меня в постели были женщины, но... одно дело - они, и совсем другое - Гоар, теплая, родная, сопящая мне в шею. Обнимая ее, я представил вместо нее обнаженную Нарэ, Заруи или Шушик... Тут же, ощутив холодок, Гоар заерзала, и я сгреб ее покрепче, прогнав лишние мысли из головы. Я уже твердо знал, как быть.

...То пробуждение было самым нежным и радужным в моей жизни. Снова я не знал, что я и где я, - и знал только одно: рядом - теплое существо, близкое, как собственное тело; с ним славно, уютно, умилительно, и так должно быть всегда.

Спящая Гоар вывернулась у меня в объятиях кверху грудкой. Волосы ее разметались по ней и по мне, опутав нас шелковыми силками. Во сне она сладко улыбалась и даже смеялась, вздрагивая кончиками губ.

Приподняв голову, я коснулся языком ее груди, ужалив сосок - едва-едва, и потом еще, еще, вылизывая его по кругу. Гоар застонала, не просыпаясь, и сосок мгновенно набух, как вишенка. Я лизал его, постепенно усиливая напор... Тело Гоар выгнулось, и я увидел, как под одеялом раздвинулись ножки. Послюнив палец, я нащупал лоно, уже влажное, и стал массировать глубь бутона - медленно, нежно, по кругу, постепенно ускоряя движения... Это утро должно запомниться ей на всю жизнь!

Гоар уже громко стонала, подмахивая мне, и улыбка ее растянулась до ушей. "Когда же она проснется?", думал я, вибрируя в ее лоне и мучая ей соски. Кол мой рвался на части, - но надо было пропитать ее как следует любовными соками, и я играл на стонущей Гоар, как на виолончели. Бедра ее ходили ходуном, танцуя с моей рукой - быстрей, быстрей... тело ее вдруг натянулось, как струна - и Гоар выгнулась в утреннем оргазме, удивленно распахнув глаза.
- С добрым утром! - Я переметнулся к ее губкам, не прекращая вибрировать в горячем бутоне. - С добрым утром, Гоар! Сладко тебе?

Ответом мне был долгий стон. Черные глаза, изумленные и мутные со сна, буравили меня, - а я уже мостился на ней, целуя заспанное личико. Гоар подалась навстречу мне - и я вплыл в нее до упора, утонув в сладкой глубине ее лона.

Она едва понимала, что с ней происходит; круглыми глазами она смотрела на меня, надрываясь от стонов, - а я сходил с ума, сношая это чудо, доставая ему кончиком до самой сердцевины... Я нащупал рукой клитор и завибрировал на нем, не прерывая фрикций:
- Ааааа, хорошо, сладко, сладко девочке...

Она смотрела на меня, не отрываясь, - а я видел в ее глазках новый оргазм. Он набух, накопился в ней - и лился, лился из нее, выкручивая тело и рот... Я сдерживался до последнего; Гоар корчилась подо мной, медленно обмякая, как сдувшийся аэростат.
- Хорошо тебе, Гоар?

Ответом был долгий стон: как можно спрашивать о таком?! Я заставил ее приподняться и смотреть, как между ног у нее скользит тугой поршень:
- Смотри, что я делаю с тобой. Смотри! Нет, смотри!

Она жмурилась, отворачивалась - ей было стыдно...
- Смотри, Гоар! Это наши срамные места - ты видишь? Смотри! - говорил я и скользил в ней, усиливая напор, - Видишь? Мы не должны стыдиться, для нас больше нет стыда, Гоар... Нравится быть моей женой?
- Твоей женой? - отозвался хриплый голос. - Я твоя жена?..
- Конечно! - задыхаясь, отвечал я. - Ты же видишь, что я с тобой делаю?
- Аааааа... - от увиденного Гоар снова застонала, и я сдерживался из последних сил, чтобы вырвать из нее последний оргазм. - А разве... Женой ведь делают только в церкви?
- Конечно. Мы с тобой так и сделаем. Ты согласна?
- Аааааа?..
- Согласна быть моей женой?
- Ааа... ААААААА! ДААААААААА!!! АААООООУУУ!!! - орала Гоар, умирая от огня в теле, и я орал вместе с ней, уткнувшись ей в шею, и плевался жидкими радугами, содрогаясь с ней в единой лавине оплодотворения...

После этого оргазма, сокрушительного, как землетрясение, пришлось промыть ее осемененное лоно спринцовкой, чтобы Гоар не забеременела.

***

...Когда мы с Гоар спустились к девочкам - на нас смотрели шесть пар блестящих глаз, и под ними - шесть пар пунцовых щек. Конечно, они слышали наши вопли... Обняв обалдевшую Гоар, я сказал:
- Доброе утро, мои неженки! Слушайте внимательно, что я вам скажу. Гоар будет моей женой. Но это не значит, что я люблю ее больше вас. Просто я люблю