превратившись уже из котенка в кошечку.

Она плохо ела, и Заруи закармливала ее сладостями. Все девочки относились к ней трепетно, как к самой хрупкой и маленькой из всех. Каринэ обожала, когда ей чешут спинку, ягодицы и ножки, - и единственная из всех девочек не стеснялась раздеваться при мне догола, подставляясь ласкам. Чтобы не слишком дразнить чертей, я обычно чесал ее вместе с Гоар и другими девочками.

Ломкая красота большеглазой Каринэ, ее вытянутое личико с огромными печальными глазами стали со временем известны всему миру: она вышла замуж за художника, который прославился ее портретами.

Гаянэ-Пташка... Самая чувствительная, самая пылкая и страстная из всех... Самая отчаянная в восторгах, обидах, в горе и в радости - и в ласках тоже.

Никогда не знала предела ни в чем. Это она, распаляясь от нежности, покусывала мне нос, вылизывала шею и уши, лезла рукой под штаны и мяла мне ягодицы... Это она первой открыла сладкую тайну своего ануса, засунула туда палочку, сломала ее и не могла вытащить, - и я вытаскивал ее, а потом смазывал воспаленный анус кремом.

Высокая, статная, с тугой конусообразной грудью, с тяжелыми бедрами и полураскрытыми створками срамных губ, из которых торчал клитор, такой большой, что я подозревал в ней гермафродита, Гаянэ вечно была в движении - пела, звенела, восторгалась, удивлялась и ужасалась, плакала, смеялась - или просто кричала от избытка впечатлений...

Ее ноги и руки были покрыты темными волосками, которых она ужасно стеснялась. Личико у Гаянэ - овальное, чуть вытянутое, с горбинкой на переносице и большим чувственным ртом, всегда приоткрытым от волнения; глазки с поволокой, чуть расширенные, будто удивленные; брови густые, будто выписанные лаком. Движения быстрые, порывистые. Музыкальная, талантливая, впечатлительная Гаянэ сверкала и звенела, как натянутая струна, - и красота ее была буйной и звенящей, как водопад.

Гаянэ-Кудряшка... Самая смуглая из всех, с волосами-спиральками, не слишком длинными - чуть ниже лопаток, - но такими пышными, что они одни делали ее живым чудом...

Миндалевидные глазки, носик-лепесток, пухлые губы сердечком - здесь явно не обошлось без арабской, а то и африканской крови. Соски ее маленьких умилительных грудей были почти черными, а срамной уголок - лилово-багровым; когда я увидел его - испугался, что он воспален, но оказалось, что это его естественный цвет.

Бедрышки ее были небольшими, но живыми и вертлявыми, как юла; в ее движениях была какая-то звериная пластика и ловкость, а низкий, чуть хрипловатый голосок иногда отзывался томным мяуканьем. Больше всего на свете Гаянэ-Кудряшка обожала цветы - растила их в нашем саду, уставила ими все окна, и плакала, если они не хотели расти.

Она была очень ласкова, и первый месяц несколько раз, забывшись, лизала мне лицо, как котенок, - а потом смущалась и вытирала его подолом платья. Ее прозвали "подлизой", потому что она была такой же лизучей и к девочкам...

***

Да, что уж и говорить: жизнь моя изменилась настолько, что я не понимал, как жил раньше. Все мое время, с утра до ночи, было заполнено девочками. Они отнимали у меня все силы, - но и давали в сто крат больше; а Гоар дарила мне наслаждение, в котором вся моя усталость сгорала без следа. Впервые в жизни мне было некогда вздохнуть - и впервые я был счастлив.

Так продолжалось два года. Потом девочки повыходили замуж... Их расхватали, как заморские сладости, за какой-то год с лишним.

Конечно, мне нелегко было расстаться с ними, хоть они и постоянно писали мне и навещали меня... Когда мы с Гоар отпраздновали свадьбу последней из девочек, Шушик, и вернулись в пустой дом - впервые в своей жизни я ревел, как ребенок. И если бы не Гоар, нежная, сладкая Гоар, греющая меня ночами, - я бы напился в стельку, как бывало раньше... Обнимая той ночью теплую Гоар, напичканную моей спермой до ушей, я понял тогда, что счастье - со мной, и никуда уже не уйдет от меня.

О моих девочках гремела слава по всему графству, и к ним подбирались самые разные типы: кто - к сладким армянским личикам и телам, а кто - и к моему наследству. Лавина ухаживаний нарастала, как снежный ком, и для меня настали нелегкие времена. Заперев свою ревность на сто замков, я тщательно изучал каждого претендента, - это было непросто, ибо я из принципа не ставил никаких запретов на общение с мужским полом.

В итоге не менее двадцати прохвостов было отправлено восвояси, один побит лично мной, - а мне пришлось расхлебывать любовную драму пылкой Гаянэ-Пташки, влюбившейся в ловеласа и умудрившейся отдаться ему прямо в нашем саду. Все окончилось благополучно: Гаянэ не забеременела, вскоре ее подстерегла новая любовь, - и...

Но первой влюбилась Зар. Вот уж никогда не думал, что она будет первой - тихоня, томная молчунья, "кухонный ангел", как я называл ее. Любовь ее выросла и расцвела в любимом ее месте - на кухне, в беседах с трактирщиком из Истерн-Виллидж, одним из моих поставщиков. Хорошо помню тот момент, когда Зар потребовала у меня уединения, долго говорила о какой-то чепухе, - и, наконец, решилась спросить меня, «что я думаю о Сэме»...

Конечно, я с умыслом приглашал гостей в свой дом. Львиная доля их прошла сквозь него, как вода через сито, но... двоим повезло: в одного - известного художника - влюбилась маленькая Каринэ, а Гаянэ-Пташка вышла за самого лорда Тэллерби, моего давнего приятеля по увлечению Востоком, вечно корившего меня за шалопайство.

В Нарэ влюбился местный чудак Берроуз, и они скакали вдвоем на лошади по болотам. Остальные достались учителям: Гаянэ-Кудряшка - естественнику, ботанику-любителю, бродившему с ней по весенним лугам, поросшим маками; хохотушка Шушик - математику, которого она, по его словам, вдохновила на докторскую диссертацию. Она же с ним ее и писала, и впоследствии блестяще закончила женский колледж в Оксфорде.

Напоследок расскажу вам то, чему ваши британские умы наверняка ужаснутся, как Содому и Гоморре, джентльмены… Перед свадьбой Зар я крепко обдумывал одну вещь. Чем больше разум кричал мне, что я сошел с ума - тем больше внутренний голос говорил, что это необходимо.

Но была еще Гоар...
- Гоар! Мне нужно посоветоваться с тобой, - сказал ей тогда я.

Впервые в жизни я СОВЕТОВАЛСЯ с ней. Гоар, хоть и была леди Трэнтон - жила в доме на тех же правах, что и другие девочки: дежурила на кухне, училась, убирала и резвилась, как все. При всем при этом она была, однако же, моей женой...

Гоар почти не удивилась моей идее. Подумав, она согласилась участвовать в ней, - признавшись, правда, что ей будет очень стыдно. Почему же, спросил я, - ведь ты сама рассказывала о ваших играх? О том, что было на корабле?..

Я задумал посвятить Зар в тонкости плотской любви. В качестве наблюдателя, конечно, - а мы с Гоар будем инструкторами. Англичане в этих вопросах невежественны до безобразия, - и я не мог смириться с тем, что мои армянские газели лишатся радостей, для которых созданы их нежные тела.

Со слов Гоар, нашептанных мне ночами, в минуты высшей интимности, я знал, что совместные игры девочек заходили далеко за грань детских