проснулся затемно - выебал ее снова, теплую, спящую. Залил изнутри ее до ушей. Говорил ей: Лиза, Лиза-подлиза, вот как оно бывает, Лиза. Смотри, Лиза: я в самом-самом стыдном твоем месте, Лиза, в самом страшном, ты стеснялась его, прятала его. Тебе хорошо, Лиза? И она мне: умираю! Хочу влезть в тебя и умереть. Хочу стать тобой. Родненький мой. Ебется - и шепчет такое. И я хочу, Лиза, говорил я - и еб ее, еб, пока в ушах не зазвенело...
К утру я раздел ее при свете, мял и лизал ее, чтоб не стеснялась, - а она стонала и шептала: ой как стыдно, мамочки... Тогда я отвел ее к зеркалу, поставил ее перед ним прямо на пол - на четвереньки, раком, - и стал ебать ее, и кричать: смотри! Смотри! Сунул хуй в нее - а там все мокро, чавкает даже. Она вначале жмурилась, но потом раскрыла глаза, конечно - и увидела, как я наяриваю ей, и как грудки ее ходуном ходят, и личико свое увидела, и глазки с поволокой, и ротик приоткрытый, и всю себя... Я еще грудки мну ей, дою ее, как буренку, и ебу - а она смотрит. Глазищи распахнула, мордочка красная...
Кончила через полминуты, я не успел дойти даже. Выла и терлась личиком об пол - даром, что пизда болела. Вот так вот. Понял, говорю, Лизенок мой, кто мы теперь такие? Понял мой сладкий? А она на полу лежит, голая, сытая, и говорит: я поняла, почему это голыми делают. Потому что голое тело, говорит, удобнее ласкать, и так чудесно... И когда ты со мной ЭТО делаешь - ты тоже ласкаешь меня. ТАМ. Я поняла, говорит...
Да... А потом - потом мне ведь надо было отвести ее домой. Задача, - а? А утро - знаете какое? Знаете эти майские утра? когда птицы с ума сходят, и хочется то ли жить, то ли умереть - черт его разберет! Да еще и после всего, что было с ней. И со мной. С нами. Потрясенная, пугливая была... Не ходи, говорит, со мной, я сама. Они съедят тебя. На здоровье, говорю я.
Иду с ней. Молчим. Десять утра. И тут ...вижу - загс. Вы понимаете? Ну, думаю, раз безумие - то пусть уж совсем. К черту рассудок!
- У тебя есть паспорт? - говорю.
- Есть. Вот тут, - тронула сумочку. - А зачем?
- А вот видишь, говорю, какое заведение? Я что с тобой сегодня ночью сделал? Значит - я, как честный человек, должен - что? - правильно: жениться на тебе. Так чего тянуть?
Ахнула, побледнела. А... а свадьба, говорит, а все это?..
- Потом, говорю. Все потом. Вот наша свадьба, - и показываю на каштаны, на буйный цвет, на молочный дождь сверху. - Вот и конфетти, говорю. А? - живое! Что, бумага разве лучше? А? Смотри: как всю тебя разукрасило - и вынимаю из волос у нее белые лепестки, шелковые, влажные. Она - смотрит своими глазищами. Плачет. Чего плачешь, говорю? Ткнулась мне в шею...
Так и пошли расписываться: в мокрых туфлях, забрызганные все, в белых лепестках... Вот так вот и родилась обыкновенная советская семья!
Минуту мы молчали. Потом кто-то спросил:
- Ну и ну! А что - в ее семье? Как вы вернулись, что говорили?
- Что говорили? А не все ли равно? История, конечно, милая: выпрыгнула из автобуса, пропала на всю ночь, перетряслись все, в милицию звонили; а наутро приходит - замужем. И с хахалем, с мужем, то бишь, под ручку. Мило? В самом буквальном смысле: выпрыгнула замуж. Ей, между прочим, тогда два дня только, как семнадцать исполнилось. Поторопилась бы прыгать из автобуса - и что тогда? Но ничего: прошел годик, и мы все нашли общий язык. Это все чепуха. С каждым годом наша советская семья становилась, как изволите видеть, все обыкновеннее, обыкновеннее... Вот недавно удрали на ночь в лес. Спать надо, а мы - в лес. Дочка понимает нас...