Страсти по шевелюре
бутончика между ног. Поэтому мы всегда уединяемся для этой процедуры, а редкие визиты к парикмахеру для Даши - одно из самых стыдных и сладких ее удовольствий. Ласковая девочка-парикмахер, - как однажды поведала мне Дашка, розовея и утыкаясь мне под мышку, - способна извергнуть из ее киски потоки влаги, стекающей струйками по ногам; и если бы Дашка решилась ласкать себя в этот момент - получила бы невероятной силы оргазм.
Нечего делать - пришлось идти на консультацию к тете Жене, провести под ее руководством сеанс ухода за волосами ее помощницы, той самой ласковой девочки (что немало меня смутило, ибо я получил изрядное удовольствие, обмазывая гелем милую девичью шевелюру), - а потом... Потом - я провел такой же сеанс с Дашей: усадил ее топлесс против зеркала, привязал ...ей руки к стулу, чтобы намучить хорошенько, и постарался вызвать как можно больше сладостных разрядов на ее макушке, обмазанной гелем. Результат превзошел все ожидания: уже через минуту Даша выла, дрожала, покрывалась гусиной кожей - меня-то она стеснялась куда меньше, чем Кати, - плакала (ибо она умеет плакать от томления) и умоляла меня развязать ей руки.
Я не спешил этого делать; оставив ее шевелюру в белых хлопьях кондиционера, я присел перед ней на корточки и ужалил язычком соски; потом оголил ей низ и лизнул кисуню. Мой язык буквально утонул в вязком слое горячего геля, наполнявшего Дашину киску и вытекавшего из нее на ноги и на одежду. Ну и ну! Дашка стонала со слезами на глазах, умоляла не мучить ее, но я лизнул ей киску еще пару раз, заставив ее корчиться, как от электрошока, поиграл языком с клитором и складочками, потом - встал и вернулся на свое рабочее место.
Дашка глядела на себя, голую, и ныла: "Сссадюга! Ну намучил уже, ну... О-о-о-ой! я не могу больше, понимаешь, не могу-у-у-у...", но я не спешил, неторопливо массируя и щекоча ей кожу на голове, покрытой густыми хлопьями кондиционера. Дашка извивалась, как на сковороде; лицо и тело ее были покрыты красными пятнами, дыхание прерывалось, как от рыданий, слезы текли по щекам и капали на грудь. Наконец я отвязал ей левую руку (она левша), принялся нежно месить ей мыльную массу волос, - и через секунду комнату наполнил такой надсадный вопль, что зазвенела люстра...
Из Дашки вытекло тогда небольшое озерцо, что бывает нечасто - раз в месяц-полтора (при том, что кончает Дашка, за редкими исключениями, каждый день, иногда и по два-три раза), а сама жертва сексуальных пыток оплыла на стуле, вымазанная в кондиционере, в слезах и в собственных выделениях, и невидящими глазами уставилась в никуда. Кроме всего, её потрясло и то, что она впервые в жизни смотрела в зеркале на свой оргазм. На лице ее была улыбка, которую я видел только в двух случаях: 1) у младенцев, источающих первобытное изначальное счастье, и 2) у Дашки после зверских оргазмов. Извергнув семя, Дашка не видела и не слышала ничего, кроме собственной нирваны...
Оргазм, одним словом, удался на славу, и я три дня ходил гордым петухом. Тогда я постеснялся публиковать рассказ об этой "пытке" – он казался мне слишком интимным и неинтересным для широкой публики, - и "пытка" легла в основу вымышленных повестей «Рабство» и "Фотосессия".
Я понимал, что муж в качестве парикмахера-инквизитора - это чудесно, но все же немного не то: обработка волос слилась для Даши с ее тайным влечением к женщинам, став её маленькой сексуальной тайной. Но тут уже ничего не попишешь...
...Сам-то я кончил тогда "между делом", любуясь на голую, обкончавшуюся жену...
***
Самая запретная, самая желанная наша мечта - побрить Дашу налысо. Она никогда не осуществится, я знаю, ибо это равносильно самоубийству, - но как немыслимо приятно и страшно дразнить друг друга этой жестокой мечтой! Дразнить, подстрекать, искушать, фантазировать... Кроме всего прочего, тут был и такой фактор: "а бритую ты меня будешь любить?" Дашуня ревновала меня к своим волосам!.. Глупо, конечно, - я Дашу буду обожать всегда и в любом виде, даже выкрашенную зеленкой, - но у женского сердца свои причуды, а меня воображаемое Дашкино бритье волнует до слез, до дрожи, до мгновенной острой эрекции; всякий разговор на эту тему всегда кончается бурным сексом.
Нам иногда снится, что Дашу бреют, причем всегда - против воли. (Я пишу "нам", потому что нам снятся одинаковые сны. Невероятно, но факт.). Эти сны печальны, как песни Стинга, и сладостны, как запретный плод; слезы расставания с чудом рождают странное наслаждение, которое нельзя ни понять, ни описать. Даша просыпается заплаканной, и я играю ее волосами, зарываюсь в них, смакую счастье их возвращения, глажу это пушистое чудо, и Даша со слезами на щеках погружается в уютный, безопасный мир яви, и детская улыбка цветет на ее смуглом личике...
Однажды мы сыграли в страшилку. Мы смотрели на Youtube ролики, посвященные бритью девушек налысо; их обилие подтвердило, что мы не одиноки в нашей странной мечте, - но факт, что многие девушки решаются НА ЭТО в самой взаправдашней, самой реальной реальности, заставил нас ёжиться от сладкой жути. Будто бы дьявол, который искушал нас во сне, вдруг явился к нам домой и позвонил в дверь...
Неоспоримая реальность этих сеансов бритья застилала разум. Я начал подстрекать Дашку (надеясь, что она высмеет меня) - смотри, мол, эти девушки решились побриться, а тебе слабо? Дашка, борясь с искушением, говорила, что у них не было таких волос, - и как раз в этот момент я открыл ролик, где бреют молоденькую, удивительно милую латинку с неописуемо роскошными черными косами до пояса.
Это зрелище потрясло нас, и особенно - Дашку; она медленно посмотрела на меня, ощупала свои волосы... У меня сжалось сердце... и как раз в это время бедную девочку обрили до последней пряди, обмазали ей лысину кремом и стали водить по ней станком. На лицо девочки было страшно смотреть... и на Дашкино тоже. Широкие-преширокие девочкины глаза глядели в зеркало; в них светилась жуть и отчаянная решимость... сердце кровью обливалось от жалости к ней, и одновременно - от жертвенного упоения происходящим. И все это непонятным образом перетекало в пах, где член стоял ноющим рогом, требующим немедленной ласки. Убить свою женственность, свою красоту, сознательно расстаться с ней ради терпкой красоты-на-грани-уродства, красоты жестких линий, острых очертаний... настоящее женское самоубийство, и одновременно - эротический подвиг!
Жестокая, непостижимая красота бритой девочки - когда лысину вычистили и вытерли - поразила нас в самое сердце; она казалась уродством на фоне роскошной чувственности прежних ее локон, - и тем не менее лысина была красива! Будто бы убрали все декорации, весь антураж - и оставили обнаженное женское "я", без покровов и прикрас, - и это глубинное "я" оказалось прекрасно и... женственно. Лицо зазвучало собственной музыкой, линия лысого черепа с каждой секундой казалась все пластичнее и совершеннее - нужно было только отвернуться от привычного сравнения с густой шевелюрой. Бритая девочка с удивлением убеждалась в этом, щупая свою свежую лысину, и в глазах ее светилась, как глубинное
Нечего делать - пришлось идти на консультацию к тете Жене, провести под ее руководством сеанс ухода за волосами ее помощницы, той самой ласковой девочки (что немало меня смутило, ибо я получил изрядное удовольствие, обмазывая гелем милую девичью шевелюру), - а потом... Потом - я провел такой же сеанс с Дашей: усадил ее топлесс против зеркала, привязал ...ей руки к стулу, чтобы намучить хорошенько, и постарался вызвать как можно больше сладостных разрядов на ее макушке, обмазанной гелем. Результат превзошел все ожидания: уже через минуту Даша выла, дрожала, покрывалась гусиной кожей - меня-то она стеснялась куда меньше, чем Кати, - плакала (ибо она умеет плакать от томления) и умоляла меня развязать ей руки.
Я не спешил этого делать; оставив ее шевелюру в белых хлопьях кондиционера, я присел перед ней на корточки и ужалил язычком соски; потом оголил ей низ и лизнул кисуню. Мой язык буквально утонул в вязком слое горячего геля, наполнявшего Дашину киску и вытекавшего из нее на ноги и на одежду. Ну и ну! Дашка стонала со слезами на глазах, умоляла не мучить ее, но я лизнул ей киску еще пару раз, заставив ее корчиться, как от электрошока, поиграл языком с клитором и складочками, потом - встал и вернулся на свое рабочее место.
Дашка глядела на себя, голую, и ныла: "Сссадюга! Ну намучил уже, ну... О-о-о-ой! я не могу больше, понимаешь, не могу-у-у-у...", но я не спешил, неторопливо массируя и щекоча ей кожу на голове, покрытой густыми хлопьями кондиционера. Дашка извивалась, как на сковороде; лицо и тело ее были покрыты красными пятнами, дыхание прерывалось, как от рыданий, слезы текли по щекам и капали на грудь. Наконец я отвязал ей левую руку (она левша), принялся нежно месить ей мыльную массу волос, - и через секунду комнату наполнил такой надсадный вопль, что зазвенела люстра...
Из Дашки вытекло тогда небольшое озерцо, что бывает нечасто - раз в месяц-полтора (при том, что кончает Дашка, за редкими исключениями, каждый день, иногда и по два-три раза), а сама жертва сексуальных пыток оплыла на стуле, вымазанная в кондиционере, в слезах и в собственных выделениях, и невидящими глазами уставилась в никуда. Кроме всего, её потрясло и то, что она впервые в жизни смотрела в зеркале на свой оргазм. На лице ее была улыбка, которую я видел только в двух случаях: 1) у младенцев, источающих первобытное изначальное счастье, и 2) у Дашки после зверских оргазмов. Извергнув семя, Дашка не видела и не слышала ничего, кроме собственной нирваны...
Оргазм, одним словом, удался на славу, и я три дня ходил гордым петухом. Тогда я постеснялся публиковать рассказ об этой "пытке" – он казался мне слишком интимным и неинтересным для широкой публики, - и "пытка" легла в основу вымышленных повестей «Рабство» и "Фотосессия".
Я понимал, что муж в качестве парикмахера-инквизитора - это чудесно, но все же немного не то: обработка волос слилась для Даши с ее тайным влечением к женщинам, став её маленькой сексуальной тайной. Но тут уже ничего не попишешь...
...Сам-то я кончил тогда "между делом", любуясь на голую, обкончавшуюся жену...
***
Самая запретная, самая желанная наша мечта - побрить Дашу налысо. Она никогда не осуществится, я знаю, ибо это равносильно самоубийству, - но как немыслимо приятно и страшно дразнить друг друга этой жестокой мечтой! Дразнить, подстрекать, искушать, фантазировать... Кроме всего прочего, тут был и такой фактор: "а бритую ты меня будешь любить?" Дашуня ревновала меня к своим волосам!.. Глупо, конечно, - я Дашу буду обожать всегда и в любом виде, даже выкрашенную зеленкой, - но у женского сердца свои причуды, а меня воображаемое Дашкино бритье волнует до слез, до дрожи, до мгновенной острой эрекции; всякий разговор на эту тему всегда кончается бурным сексом.
Нам иногда снится, что Дашу бреют, причем всегда - против воли. (Я пишу "нам", потому что нам снятся одинаковые сны. Невероятно, но факт.). Эти сны печальны, как песни Стинга, и сладостны, как запретный плод; слезы расставания с чудом рождают странное наслаждение, которое нельзя ни понять, ни описать. Даша просыпается заплаканной, и я играю ее волосами, зарываюсь в них, смакую счастье их возвращения, глажу это пушистое чудо, и Даша со слезами на щеках погружается в уютный, безопасный мир яви, и детская улыбка цветет на ее смуглом личике...
Однажды мы сыграли в страшилку. Мы смотрели на Youtube ролики, посвященные бритью девушек налысо; их обилие подтвердило, что мы не одиноки в нашей странной мечте, - но факт, что многие девушки решаются НА ЭТО в самой взаправдашней, самой реальной реальности, заставил нас ёжиться от сладкой жути. Будто бы дьявол, который искушал нас во сне, вдруг явился к нам домой и позвонил в дверь...
Неоспоримая реальность этих сеансов бритья застилала разум. Я начал подстрекать Дашку (надеясь, что она высмеет меня) - смотри, мол, эти девушки решились побриться, а тебе слабо? Дашка, борясь с искушением, говорила, что у них не было таких волос, - и как раз в этот момент я открыл ролик, где бреют молоденькую, удивительно милую латинку с неописуемо роскошными черными косами до пояса.
Это зрелище потрясло нас, и особенно - Дашку; она медленно посмотрела на меня, ощупала свои волосы... У меня сжалось сердце... и как раз в это время бедную девочку обрили до последней пряди, обмазали ей лысину кремом и стали водить по ней станком. На лицо девочки было страшно смотреть... и на Дашкино тоже. Широкие-преширокие девочкины глаза глядели в зеркало; в них светилась жуть и отчаянная решимость... сердце кровью обливалось от жалости к ней, и одновременно - от жертвенного упоения происходящим. И все это непонятным образом перетекало в пах, где член стоял ноющим рогом, требующим немедленной ласки. Убить свою женственность, свою красоту, сознательно расстаться с ней ради терпкой красоты-на-грани-уродства, красоты жестких линий, острых очертаний... настоящее женское самоубийство, и одновременно - эротический подвиг!
Жестокая, непостижимая красота бритой девочки - когда лысину вычистили и вытерли - поразила нас в самое сердце; она казалась уродством на фоне роскошной чувственности прежних ее локон, - и тем не менее лысина была красива! Будто бы убрали все декорации, весь антураж - и оставили обнаженное женское "я", без покровов и прикрас, - и это глубинное "я" оказалось прекрасно и... женственно. Лицо зазвучало собственной музыкой, линия лысого черепа с каждой секундой казалась все пластичнее и совершеннее - нужно было только отвернуться от привычного сравнения с густой шевелюрой. Бритая девочка с удивлением убеждалась в этом, щупая свою свежую лысину, и в глазах ее светилась, как глубинное