мурашки, - но страх был какой-то нестрашный. Он был очень похож на тот страх, который сжигал голую Риту перед лишением девственности: сладкий, жгучий страх своего тела. Рита прислушалась к себе... Там, внутри, живет Он - ребенок. Ее ребенок...

Эта мысль вдруг потрясла Риту. Она расплакалась...
- Алло, Коль? А у меня... чего плачу? Ну... а знаешь, у меня... у нас будет ребенок. БОЖЕ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ, КОЛЬ!!! - ревела Рита в трубку.

Потрясенный Коля примчался к ней, и Рита всхлипывала, уткнувшись ему в грудь.
- Я его чувствую, - шептала она. - Он хороший, ужасно хороший. Послушай - ты тоже почувствуешь его, - и Коля прикладывал ухо к ее животу.

Известие о ребенке огорошило его, - но он видел, как счастлива Рита, и ее счастье передалось ему. Он вдруг понял, что они теперь получаются «настоящие муж и жена» - и у него закружилась голова...
- Я всю жизнь мечтала о ребенке. Это главная моя мечта, Коль, - шептала Рита, искренне веря, что так и было.

Посоветовавшись, они решили рассказать все родителям, зазвав их к Коле.

Родители, конечно, были в шоке - но не слишком, ибо давно понимали, к чему все идет; а Ритин папа даже объявил:
- Как только я увидел, КАК вы целуетесь, паразиты, - я продал кое-что и сделал заначку для отходов вашего производства. Вы хоть понимаете, сколько вам лет? В вашем возрасте полагается еще в куклы играть! А вы во что играли?..

Долго советовались, как быть. Рита с Колей, притихшие, стояли, прижавшись друг к дружке; они не все понимали - но чувствовали, что родители им не враги.

Наверное, так было потому, что отчаянная сексуальность «далматинцев» сочеталась в них с нежной детской преданностью, - и это сочетание трогало до слез всех, кто наблюдал за ними.

***

Вначале Рита ходила в школу, и на переменках подружки ощупывали ее животик, делая большие глаза. Сексуальный бум в их классе еще и не намечался, и беременность нежной, ребячливой Риты была делом неслыханным. Учителя отнеслись с сочувствием: никто не стыдил, не «воспитывал» Риту, - все осведомлялись только, не устала ли она.

Потом, когда Ритин живот вырос настолько, что «стал больше меня», как говорила Рита, - она оставалась дома, и Коля проходил с ней все уроки. Вначале он рвался зарабатывать, и даже записался без спросу на бензоколонку, - но родители убедили его, что школа важнее, и он проникся ответственностью репетитора. Никогда у Риты не было такого строгого учителя...

Рита плохо переносила беременность: ее мутило, тошнило, она ничего не могла есть, часто теряла сознание... Но ребенок развивался прекрасно, и все врачи плевались через левое плечо. А главное: Коля наконец переселился к Рите!

Он стеснялся говорить об этом - но совместные ночи были главной и вожделенной их мечтой. Наконец, Ритин папа сам завел этот разговор - сказав, что Коля должен быть рядом со своей... женой.

Риту впервые назвали его женой, и Коля, ошалев от счастья, бежал к ней вприпрыжку, как карапуз. Там, позабыв о стыде, он разрисовал ей животик и груди на глазах у родителей, и маленькая Рита плакала от смущения. Она стала очень плаксивой и ревела по любому поводу. Огромный живот, набухшие соски, разросшиеся волосы в паху - и пласкивое детское личико... Коля привыкал к этому.

Ночью они наконец-то спали вместе, и Коля следил, чтобы Рита лежала на спине. Он гладил ее, баюкал и усыплял, а когда она начинала сопеть – мостился ей под мышку и засыпал, слушая во сне, как бьется ее сердце...

Учебный год промелькнул, как секунда, на одном дыхании. На девятом месяце Риту положили «на сохранение», и Коля днями дежурил у нее, прогуливая школу. Отметки его становились все хуже, но ему было плевать.

...Когда пробил час - он умолял, чтобы его пустили, но врач категорически запретил, - и Коля сказал только нелепое «пока» Рите, отъезжавшей от него на кушетке. В его памяти отпечаталось бледное, напуганное личико...

Он торчал у роддома весь день и всю ночь. Засыпал на парапете, но тут же встряхивался и смотрел на дверь. Снова, снова и снова - пугаясь, не проспал ли он.

...Наконец под утро вышла Ритина мама, бросилась к Коле - и сжала его:
- Кило двести!.. Живая! - замученная, но живая!.. Орет! - точно, как мамочка когда-то!..

Обалдевший Коля не мог понять, кто замученный и кто орет, - и побежал следом за тещей, тащившей его за руку. Он был сонный, плохо соображал - и вздрогнул, когда его втолкнули в яркий свет. Это была палата, и в ней действительно кто-то орал, как резанный.
- А, сам отец пожаловал! Поздравляем, поздравляем, молодой человек, ваша жена - героиня! Такая маленькая - и такое мужество!

Коля наконец увидел источник воплей - фиолетовое, сморщенное существо неопределенного пола и вида, оглашавшее пространство небывалыми ультразвуками. Коля знал, что у них должен родиться сын Алексей, но никак не мог идентифицировать это существо с ним.

Затем он увидел и Риту. Она лежала на кушетке, и у нее было такое страшное, посеревшее, изможденное лицо, такие измученные глаза, что сердце Колино ушло в пятки.

Но на этом лице светилась такая тихая и лучистая улыбка, какой Коля не видел нигде и ни у кого.

Рита никогда не рассказывала ему, что она пережила на родах. Она говорила «я не смогу рассказать тебе, Коль» - и в ее голос вплетались такие нотки, что Коля испуганно умолкал.

Но он понимал, что она перенесла такое, перед чем все подвиги и пытки на земле кажутся игрушками - и втайне стал испытывать к своей маленькой жене почтение, и даже не почтение, а благоговение. Он стал раз и навсегда считать ее лучше себя.

***

С рождением Алеши их жизнь повернулась на 180 градусов. Пеленки, крик, дежурства, стирка, сон на ногах, снова пеленки, снова крик...

Экзамены были перенесены на осень, и Коля, его родители, Ритины родители сновали в безостановочном уходе за двумя существами: Алешей и Ритой. Рита была ужасно истощена, и ее отстранили от забот, допуская только к кормлению.

Она была очень слаба, говорила тихим, серебристым голоском, и с ее лица не сходило выражение, которое поразило Колю в роддоме. Она будто пребывала в каком-то своем мире, кротком и блаженном, и Коля завидовал, что он не ТАМ - не с ней. Когда она брала на руки Алексея Николаича, ее детское личико преображалось, и в нем оживало что-то глубинное, необыкновенное, и необыкновенным был ее смех - как звон маленьких серебрянных колокольчиков, еле слышных и нежных, вот-вот разобьются...

Рита кормила сына грудью, и светилась в эти минуты таким вселенским счастьем, что Коле хотелось упасть перед ней на колени. Сам он не слишком понимал, что такое Алексей, хоть и носил его по сто раз на дню, укачивал, купал и пеленал. Снова, как и девять месяцев назад, он начинал любить его через Риту: никогда она не была так прекрасна, как с Алешей у груди, и у Коли щипало в горле, когда он сидел рядом с ней, целовал ей грудь, пробовал ее приторное молочко, касался ее голым телом и играл с сыном, который постепенно начинал выказывать признаки человечьего рода - смеяться, брыкаться и капризничать.

Колю угнетал комплекс вины: он вообразил, будто маленькая Рита чуть не погибла из-за него на родах,