присыпанное блеском, искрилось и переливалось, и Рита казалась фаянсовой фигуркой. Тут же были отложены все дела и устроена фотосессия: голая Рита, бравируя и визжа от стыда, снялась в «типичных собачьих позах» на глазах у всего семейства, - и только после этого на нее натянули платье.

Роспись прошла отчаянно весело: Рита все время визжала, делала две попытки разреветься (быстро погашенные Колей) и гордо дефилировала пред изумленными работниками загса. Коля был как не в себе. Ему давно казалось, что все это - какой-то сон, а он, Коля, остался в там, в прошлом - диковатым, серьезным мальчишкой-технарем...

Внутри у него дрожала тонкая мембрана, когда он подходил с Ритой к столу, слушал официальные речи, надевал кольцо на хрупкую фарфоровую руку... Внезапно он ПОНЯЛ реальность происходящего, и - задохнулся... «Объявляю вас мужем и женой», донеслось до него - но он смотрел на Риту, дрожащую, смешно разрисованную, и не видел никого, кроме нее.

Свадебный пир как две капли воды походил на день рождения: за столом сидели одноклассники «далматинцев» - и было суматошно, весело и дико. Никаких непристойностей не было; даже отпетые хулиганы «прониклись», говоря друг другу - «а клевые чуваки наши далматинцы!..»

Их обвенчали на следующий день. Притихшие, торжественные, они слушали «навеки» и «да прилепится», и Ритино личико светилось тихим блаженством, уже знакомым Коле.

Выходя из храма, Коля заметил, как его папа держит Ритину маму за руку и странно смотрит на нее...

Заметил - и забыл, не придал значения: все потонуло в тихом свете Ритиных глаз, как в радужном тумане. Рита смотрела на него, раскрыв губки, и Коля шептал ей «да, да, да...», сам до конца не веря в это «да».

Они были мужем и женой.