тебя пофоткаю? Хочешь? Вот ТАК?
- Ну да, я ж зареванная вся, - всхлипывала Рита, но отодвинулась от Коли и спросила: - А где ты меня будешь фоткать?
- Да здесь, возле занавески - смотри, прямо как в студии... Ты ведь такая, Рит... Такая вся... У тебя ТАКОЕ тело!.. - говорил пунцовый Коля, доставая камеру.
- Меня еще никто не фоткал ТАК... – шмыгая носом, Рита отошла к занавеске.

Вначале она стеснялась, но вскоре позирование опьянило ее - и она выгибалась, принимая для Коли такие позы, что у того дрожали руки. Рита возбудилась до визга - и бесстыдно подставляла Колиному объективу раковинку, текущую сладкой смолой. От желания, сжигавшего Риту, ее позы и движения набухли жгучей сексуальностью; никто не признал бы в ней трогательную девочку, раскрашенную под далматинца...

Наконец Коля понял - еще немного, и он лопнет, как позавчера; он отложил камеру, подошел к Рите, провел рукой по ее телу... Рита заскулила, посмотрела на Колю безумными глазами...

Притихшие, торжественные, они залезли на кровать и легли в «ту самую позу» - но вдруг Рита вскочила:
- Стоп! Надо что-то подстелить, а то будет кровь, - хрипло сказала она. - Будет много, много крови, очень много... - авторитетно повторяла Рита, со сладким ужасом вслушиваясь в свои слова. Она умирала от возбуждения; мысль о том, что сейчас ее сделают женщиной и «будет много крови», разрывала ее на куски.

Коля подстелил клеенку, и сверху - еще старую простыню, ушедшую на тряпки...

Они легли сверху, стараясь не смотреть друг на друга; Коля полез на Риту - и увидел вздыбленные, набухшие горошины сосков. Решился - прильнул губами, лизнул горячий комочек; и в это время - ткнулся ТАМ в мокрое, скользкое...
- Аааах! - вдруг взвыла Рита, подбросив Колю вверх; - Аааыыы! - задыхалась она, хватая ртом воздух; - Аааыыыиии! - пищала она, закатив глаза...

«Ого», пронеслось в Колиной голове; и тут он почувствовал, как его ствол ушел куда-то - в мыльную глубину.

Он проник туда легко, как в чехол; Коля даже удивился, что все так легко вышло - он боялся не разобраться, что к чему, боялся навредить Рите... Его бедра будто направлялись невидимой рукой, и он входил туда - глубже, глубже, плотнее... «Вот оно», ужасался Коля, бодая Риту каменным стволом, - «то самое, настоящее, взаправду...»

Войдя в Риту, он ощутил страшную, невозможную близость с ней: сквозь тоненькую кожицу в него проникали все токи ее тела. Мягкое нутро Риты вдруг окутало головку невыносимой сладостью, и Коля охнул, заглатывая воздух...

Внутри рвались молнии. Коля пульсировал в Рите, стараясь двигаться в такт ее спазмам и крикам, - и не замечал, что сам вопит, как сумасшедший. Рита вопила с ним, срываясь на хрип… Вдруг она расплакалась, - и Коля, излившись в нее до предела, до последней капли, почувствовал, как кто-то исторгает из него рев, горький и спасительный - и разревелся сам, и ткнулся в Риту, и заскулил, зарывшись в нее, как когда-то - в маму...

Они всхлипывали, слепившись в дрожащий комок. Постепенно они растворялись в горько-сладкой нирване - в едином потоке без верха и низа...

Минута - и притихшие «далматинцы» сопели, прильнув друг к другу, как котята. Они спали.