Охота за куропатками. 02. Практикант
и тоже присаживаюсь, но так, что правая моя рука снова воз-вращается к грудям Шуры, а левая демонстративно остаётся рядом со щиколоткой правой ноги Ани, чуть-чуть касаясь её.
- За соседним столом сидели мужики и бабы – человек шесть или восемь, - начинаю я рассказывать. - Вели себя весело и громко. Время от времени кто-нибудь из них поворачивался ко мне и говорил: «Завтра у нас День Победы. Вы же тоже с Гитлером немного воевали. Так что выпьем!» Я поднимал свою рюмку и отпивал из неё. Потом мне вдруг стало ясно, что они принимают меня не за того, кто я есть. Ведь когда мы сидели тут с итальянцем, а это было как раз по другую сторону от их стола, то были заняты разговором и на этих соседей, в то время, наверное, ещё не таких шумных, не обратили внимания.... А вот теперь они, судя по всему не прочь приобщить меня, как иностранца, к своей компании. Мои предположения оказываются верными. Кто-то из них встал, подошёл ко мне, взял за руку и подвёл к своему столу. Другой протянул полный стакан с пивом, судя по цвету. Чокнулись, я стал опрокидывать его в свою глотку и чувствую, что это не пиво, а какая-то гремучая смесь. А теперь посмотрим, сколько он ещё сможет простоять на своих двоих! – торжественно объявил третий.
- Вот сволочи, - комментирует Аня, в то же время молча удерживая мою ладонь от попытки погладить ей голень.
- Негодяи, – соглашается Шура, поглаживая мою правую руку, по-коящуюся на её бюсте.
- Согласен, - продолжаю я. - Кровь ударила мне в голову, не только от крепости пойла, но и от их бесцеремонности и подлости. Да за кого вы меня принимаете? – обратился я к ним с вопросом, намериваясь раскрыть им их пьяные глаза и внутренне собираясь уже к отпору, ибо не сомневался, что, разочарованные, они полезут на меня с кулаками. Даже выругался довольно длинно. Но к моему удивлению, они стали громко выражать недоумение, откуда я так хорошо знаю русский язык, где, в какой разведшколе меня ему учили.
- Идиоты! – опять комментирует Аня, продолжая также молча и также решительно препятствовать моим попыткам переправить свою любопытную длань ей под коленку.
- Пьяницы несчастные, - высказывает своё мнение Шура, повора-чиваясь на левый бок и кладя свою правую руку ко мне на грудь. – И что было дальше?
Я сразу же оцениваю все преимущества новой диспозиции и, освободив на мгновение левую руку с голени Ани, беру ею покорную длань Шуры и перемещаю её вниз своего живота. Правда, ладонь Шуры тут же дёргается назад, и чтобы вернуть её туда, где ей надлежало быть, мне приходится освободить свою правую руку, неудобно зажатую между её грудью и мною самим. После чего возобновляю свой рассказ:
- А дальше было следующее. Видимо, я действительно не очень-то соображал, что к чему, потому долго и бесполезно доказывал им, что я русский, наивно полагая, что они принимают меня за еврея....
- А ты не еврей? – живо прерывает меня Аня, склонившись надо мной и, видимо для опоры, положив одну из своих рук мне на живот.
- Хочешь тоже убедиться, что я не обрезанный? Потрогай.
Живо схватив её ладонь, я делаю вид, что направляю её туда, где уже находились Шурины пальцы, моментально, кстати, оттуда сбе-жавшие. Я готов был уже к тому, что она выдернет свою руку, но этого не произошло.
- Ну и что? – только и спрашивает она.
- А то, что евреям и мусульманам ещё в младенческом возрасте обрезают крайнюю плоть - кусочек кожицы, покрывающий головку и залупляющийся, когда член находится в возбуждённом состоянии, как у меня сейчас. Может быть зажечь свет, чтобы вам наглядно продемонстрировать?
- Нет, нет! – снова энергично возражает Аня, продолжая держать на весу мужскую плоть и слегка потряхивая ею. - Это ни к чему. И так понятно.
- Что тебе понятно? – считает необходимым подать голос Шура, и её пальцы присоединяются к пальцам Ани. – Как интересно!
- Милые мои дамы, вы не представляете, какое наслаждение я испытываю от ваших прикосновений. Боюсь, правда, что не выдержу этой сладостной муки и кончу, испачкав ваши пальцы.
- Нет, нет, не надо, мы будем паиньками! – умоляют они меня, мо-ментально бросив своё, видимо их весьма увлёкшее, занятие.
- Спасибо, что так внимательны к моей озабоченности. Побережём пока мои силёнки. Они, надеюсь, ещё нам пригодятся… Но объясните мне откровенно вот что. Вы уже достаточно взрослые женщины, были наверно за мужем, может быть рожали, имели других мужиков. Но у меня такое впечатление, будто вы в глаза не видели мужской инструмент, а уж в том, что вам не приходилось держать его в своей руке, я не сомневаюсь.
- Чего ж тут удивительного, - отвечает Аня. – Мы женщины поря-дочные, во всяком случае такими себя считаем, мужикам своим вер-ны, и то, чем занимаемся с ними ночью, считаем делом… как бы тебе сказать…
- Интимным.
- Вот именно. Об этом не принято говорить вслух. А тем более нельзя заниматься им на виду посторонних.
- А как же вы этим делом занимаетесь здесь вчетвером?
- Мы уже давно не посторонние. Мы как сёстры. Но и то, не занимаемся этим на глазах друг у друга, стараемся обходиться без лишнего шума, сдерживать себя.
- И не делитесь впечатлениями, не обсуждаете между собою дос-тоинства и недостатки своих мужиков, не говорите об удачных или неудачных ночах? Не поверю.
- Говорим, говорим. Например, сегодня перед самым твоим приходом. Но в общих словах, не вдаваясь в подробности.
- Что-то вроде того, что вот, мол, сегодня мой совсем достал меня, - пробует пояснить Шура.
- Или, наоборот, что де напился в сосиску и на мужика не был по-хож, тыкался, тыкался без пользы, а потом храпел до утра, - вдруг осмеливается откровенничать Аня.
- И у тебя не возникало желания помочь ему в таком затрудни-тельном случае?
- Желание-то всегда почти есть. Да что толку, если у него не стоит? Может, кого-то отодрал уже на стороне…
- Или напился где-то в стельку, - поправляет Шура.
- Да как же так? Ведь столько средств для этого существует под-ручных. Ручки свои не надо жалеть, поработать ими, лаской и заботой придать мужику новых сил. Неужели вы никогда не пробовали прибегать к этому средству?
- Прости нас, но мы не бляди какие-нибудь, чтобы дрочить, а бабы честные.
- Дурные вы, хоть и честные! Слово «дрочить» означает не только «вздымать», «вздувать», «подымать», «подвысить», но и «нежить и тешить», «ласкать», «баловать любя», «холить и лелеять». Чем блядь и держит мужика, как ни умением, ласкою? И обнимет, причём не только за плечи. И поцелует, опять-таки не только в губы. А себя, что, так и никогда не пробовали дрочить, не предавались онанизму? Хотя бы, когда были маленькими?
- Ну, ты скажешь тоже!.. Впадали в такую срамоту и когда в девках ходили, и когда мужика долго нет. Но ведь всегда знали, что это стыд, против природы, а значит грешно.
- Вы в бога-то верите?
- Крещёные вроде бы, да церкви тут нет, молиться и грехи замаливать негде, да и некогда, - отвечает Шура.
- Да не против это природы, а потому и не грешно! Ну какая скверна может быть в том, чтобы должным образом подготовить себя и своего партнёра к соитию? Вот ты, Аня, говорила с разочарованием и, как мне показалось, даже с озлоблением,
- За соседним столом сидели мужики и бабы – человек шесть или восемь, - начинаю я рассказывать. - Вели себя весело и громко. Время от времени кто-нибудь из них поворачивался ко мне и говорил: «Завтра у нас День Победы. Вы же тоже с Гитлером немного воевали. Так что выпьем!» Я поднимал свою рюмку и отпивал из неё. Потом мне вдруг стало ясно, что они принимают меня не за того, кто я есть. Ведь когда мы сидели тут с итальянцем, а это было как раз по другую сторону от их стола, то были заняты разговором и на этих соседей, в то время, наверное, ещё не таких шумных, не обратили внимания.... А вот теперь они, судя по всему не прочь приобщить меня, как иностранца, к своей компании. Мои предположения оказываются верными. Кто-то из них встал, подошёл ко мне, взял за руку и подвёл к своему столу. Другой протянул полный стакан с пивом, судя по цвету. Чокнулись, я стал опрокидывать его в свою глотку и чувствую, что это не пиво, а какая-то гремучая смесь. А теперь посмотрим, сколько он ещё сможет простоять на своих двоих! – торжественно объявил третий.
- Вот сволочи, - комментирует Аня, в то же время молча удерживая мою ладонь от попытки погладить ей голень.
- Негодяи, – соглашается Шура, поглаживая мою правую руку, по-коящуюся на её бюсте.
- Согласен, - продолжаю я. - Кровь ударила мне в голову, не только от крепости пойла, но и от их бесцеремонности и подлости. Да за кого вы меня принимаете? – обратился я к ним с вопросом, намериваясь раскрыть им их пьяные глаза и внутренне собираясь уже к отпору, ибо не сомневался, что, разочарованные, они полезут на меня с кулаками. Даже выругался довольно длинно. Но к моему удивлению, они стали громко выражать недоумение, откуда я так хорошо знаю русский язык, где, в какой разведшколе меня ему учили.
- Идиоты! – опять комментирует Аня, продолжая также молча и также решительно препятствовать моим попыткам переправить свою любопытную длань ей под коленку.
- Пьяницы несчастные, - высказывает своё мнение Шура, повора-чиваясь на левый бок и кладя свою правую руку ко мне на грудь. – И что было дальше?
Я сразу же оцениваю все преимущества новой диспозиции и, освободив на мгновение левую руку с голени Ани, беру ею покорную длань Шуры и перемещаю её вниз своего живота. Правда, ладонь Шуры тут же дёргается назад, и чтобы вернуть её туда, где ей надлежало быть, мне приходится освободить свою правую руку, неудобно зажатую между её грудью и мною самим. После чего возобновляю свой рассказ:
- А дальше было следующее. Видимо, я действительно не очень-то соображал, что к чему, потому долго и бесполезно доказывал им, что я русский, наивно полагая, что они принимают меня за еврея....
- А ты не еврей? – живо прерывает меня Аня, склонившись надо мной и, видимо для опоры, положив одну из своих рук мне на живот.
- Хочешь тоже убедиться, что я не обрезанный? Потрогай.
Живо схватив её ладонь, я делаю вид, что направляю её туда, где уже находились Шурины пальцы, моментально, кстати, оттуда сбе-жавшие. Я готов был уже к тому, что она выдернет свою руку, но этого не произошло.
- Ну и что? – только и спрашивает она.
- А то, что евреям и мусульманам ещё в младенческом возрасте обрезают крайнюю плоть - кусочек кожицы, покрывающий головку и залупляющийся, когда член находится в возбуждённом состоянии, как у меня сейчас. Может быть зажечь свет, чтобы вам наглядно продемонстрировать?
- Нет, нет! – снова энергично возражает Аня, продолжая держать на весу мужскую плоть и слегка потряхивая ею. - Это ни к чему. И так понятно.
- Что тебе понятно? – считает необходимым подать голос Шура, и её пальцы присоединяются к пальцам Ани. – Как интересно!
- Милые мои дамы, вы не представляете, какое наслаждение я испытываю от ваших прикосновений. Боюсь, правда, что не выдержу этой сладостной муки и кончу, испачкав ваши пальцы.
- Нет, нет, не надо, мы будем паиньками! – умоляют они меня, мо-ментально бросив своё, видимо их весьма увлёкшее, занятие.
- Спасибо, что так внимательны к моей озабоченности. Побережём пока мои силёнки. Они, надеюсь, ещё нам пригодятся… Но объясните мне откровенно вот что. Вы уже достаточно взрослые женщины, были наверно за мужем, может быть рожали, имели других мужиков. Но у меня такое впечатление, будто вы в глаза не видели мужской инструмент, а уж в том, что вам не приходилось держать его в своей руке, я не сомневаюсь.
- Чего ж тут удивительного, - отвечает Аня. – Мы женщины поря-дочные, во всяком случае такими себя считаем, мужикам своим вер-ны, и то, чем занимаемся с ними ночью, считаем делом… как бы тебе сказать…
- Интимным.
- Вот именно. Об этом не принято говорить вслух. А тем более нельзя заниматься им на виду посторонних.
- А как же вы этим делом занимаетесь здесь вчетвером?
- Мы уже давно не посторонние. Мы как сёстры. Но и то, не занимаемся этим на глазах друг у друга, стараемся обходиться без лишнего шума, сдерживать себя.
- И не делитесь впечатлениями, не обсуждаете между собою дос-тоинства и недостатки своих мужиков, не говорите об удачных или неудачных ночах? Не поверю.
- Говорим, говорим. Например, сегодня перед самым твоим приходом. Но в общих словах, не вдаваясь в подробности.
- Что-то вроде того, что вот, мол, сегодня мой совсем достал меня, - пробует пояснить Шура.
- Или, наоборот, что де напился в сосиску и на мужика не был по-хож, тыкался, тыкался без пользы, а потом храпел до утра, - вдруг осмеливается откровенничать Аня.
- И у тебя не возникало желания помочь ему в таком затрудни-тельном случае?
- Желание-то всегда почти есть. Да что толку, если у него не стоит? Может, кого-то отодрал уже на стороне…
- Или напился где-то в стельку, - поправляет Шура.
- Да как же так? Ведь столько средств для этого существует под-ручных. Ручки свои не надо жалеть, поработать ими, лаской и заботой придать мужику новых сил. Неужели вы никогда не пробовали прибегать к этому средству?
- Прости нас, но мы не бляди какие-нибудь, чтобы дрочить, а бабы честные.
- Дурные вы, хоть и честные! Слово «дрочить» означает не только «вздымать», «вздувать», «подымать», «подвысить», но и «нежить и тешить», «ласкать», «баловать любя», «холить и лелеять». Чем блядь и держит мужика, как ни умением, ласкою? И обнимет, причём не только за плечи. И поцелует, опять-таки не только в губы. А себя, что, так и никогда не пробовали дрочить, не предавались онанизму? Хотя бы, когда были маленькими?
- Ну, ты скажешь тоже!.. Впадали в такую срамоту и когда в девках ходили, и когда мужика долго нет. Но ведь всегда знали, что это стыд, против природы, а значит грешно.
- Вы в бога-то верите?
- Крещёные вроде бы, да церкви тут нет, молиться и грехи замаливать негде, да и некогда, - отвечает Шура.
- Да не против это природы, а потому и не грешно! Ну какая скверна может быть в том, чтобы должным образом подготовить себя и своего партнёра к соитию? Вот ты, Аня, говорила с разочарованием и, как мне показалось, даже с озлоблением,