ты, дорогой, за что я держусь!.. Ба, да воробышек совсем выпал из гнёздышка, скукожился. От страха, что ли? Вот весело! Может быть, на помощь всё же позвать?
Она вдруг соскальзывает с постели, просовывает голову и руки в рубашку, после чего, обойдя кровать, направляется к окну, приоткрывает занавески и говорит визитёрам:
- Чего расшумелись?.. Всю ночь вас прождали и только что спать легли. Дайте, изверги, отдохнуть. И соседей не будите. Уходите!
И, снова задёрнув занавески, торжественно поворачивается к нам:
- Ну, как я их отшила?
Я тоже вскакиваю на пол, делаю шаг к ней, беру её за оголённые плечи, тычусь лицом в грудь и говорю:
- Ну вы, мадам, даёте… У меня чуть было всё не отвалилось, так я испугался вашего прыжка к окну.
- У тебя, милый мой, как я имела возможность убедиться, всё отвалилось ещё до этого. Так что не надо на меня валить.
Она освобождается от моих объятий, поправляет на себе рубашку и идёт к своему месту на постели.
- Ты лучше скажи нам, что мы теперь будем делать? Они наверняка теперь не уйдут, сядут на крыльце и будут ждать.
- Пусть ждут. А мы продолжим своё дело.
- Продолжим? В таком состоянии как ты? Не смеши!
- Меня тоже всю трясёт, – признаётся Шура.
- Ну что ж, - говорю я, также возвращаясь на кровать и усаживаясь в ногах у дам в той же позе, что и несколько минут назад. - Предлагаю вам, неверующие христианки, укрепиться духом и последовать примеру тех, о ком в «Откровении» святого Иоанна Богослова сказано, что «внутри они исполнены очей; и ни днём, ни ночью не имеют покоя, взывая: "Свят, свят, свят господь бог вседержитель, который был, есть и грядёт". Поняли? Был, есть и грядёт!
- Мудрёно судачишь, пострелёнок… - останавливает поток моего красноречия Аня и не без злорадства продолжает: - Что был, виде-ла… Что есть, не угляжу… Что грядёт, не уверена…
- Лучше закончи свой рассказ, - просит Шура.
- Ах, да… Так на чём вы меня прервали?
- Я спросила тебя, не еврей ли ты, - напоминает Аня.
- Ну и что? Ах, да, вспомнил. Я подумал, что они принимают меня за еврея. И дабы доказать им, что это не так, говорю, что моя мать крестьянка Тульской губернии, имея в ...виду опять-таки, что крестьянине не могли быть у нас евреями. И что же я слышу в ответ? Эх, молодой человек, плохо вас подготовили к командировке в СССР. У нас давно уже, лет тридцать, как не губернское, а областное деление! Я чуть было не задохнулся от негодования: А мать моя родилась полвека назад, когда было ещё губернское деление! . И тут только мне в голову приходит, что вовсе не за еврея они меня принимают, а за иностранца, может быть, даже за шпиона. Что же делать? Мне бы следовало на том этот разговор глухих закончить и вернуться к своему столу, тем более что официантка уже принесла туда жаркое. Но мозги мои так затуманились, что я не нашёл ничего более умного, как вытащить из кармана своё удостоверение и показать им, мало того, позволить взять его у меня из рук и рассмотреть. И что же? Я полагал, что они, убедившись, что я советский гражданин, в лучшем случае отстанут от меня, а в худшем выместят своё разочарование на моей фи-зиономии. А они, передавая удостоверение из рук в руки, только удивлённо махали головами и говорили: Ну надо же! Как настоящее! Я пытался вернуть свои корочки. Но у меня это не получалось. Наконец, одна из дам, жгучая брюнетка лет сорока, а может и больше, вернула мне его, прошептав на ухо: Прошу вас, спуститесь на минутку вниз . И, встав из-за стола, направилась к лестнице, ведущей на первый этаж. Я возвращаюсь к своему столу и принимаюсь за еду. Мясо оказалось столь хорошо приготовленным, что я его слопал за пару минут, после чего, не видя, чтобы пригласившая меня вниз дама вернулась, решил пойти вслед за ней, выяснить, чего ей надо. Когда я спустился в холл первого этажа, то увидел её, выходящую из женского туалета. Она молча поманила меня к себе и, когда я подошёл, взяла за руку и завела обратно в эту самую туалетную комнату. Закрыв дверь на задвижку, дама поворачивается ко мне, обнимает, целует, говорит какие-то ласкательно-уменьшительные словечки, неожиданно расстёгивает ширинку моих брюк и, с некоторым усилием вынув оттуда мои причиндалы, присаживается на корточки, целует головку, потом начинает лизать её и, наконец, заглатывает…
- Вот блядь старая! - не удерживается от комментария Аня, в то же время послушно отдавая свою руку в моё распоряжение и наглядно убеждаясь в том, как под её пальцами восстаёт моя плоть.
- Ты вот её ругаешь, а я, несмотря на то, что она действительно показалась мне староватой и страшноватой, испытал такое острое наслаждение, когда, взяв её за уши, стал энергично помогать ей, что очень скоро почувствовал наступление экстаза и кончил ей прямо в глотку…
- И что потом? – проявляет любопытство Шура, причём не только словесно…
Обнаружив, что рука Ани её уже опередила, она довольствуется лёгким потряхиванием мошонки.
- Что потом? Она не сразу меня освободила, некоторое время продолжая делать глотательные движения. Потом тщательно вылизала и, подняв к верху лицо, спросила: Ну как, молодой человек, вы довольны? . Я искренне кивнул головой и сказал: Спасибо . Тогда, - продолжала она поднимаясь с корточек, - может быть, вы не побрезгуете в знак благодарности поцеловать меня? И я, признаюсь, это сделал. Именно в знак благодарности.
- Поцеловал эту сучку в поганую пасть?
Возмущённая Аня садится, наклонившись ко мне, чтобы лучше видеть выражение моего лица, но инструмент мой тем не менее из ладони не выпускает, только крепко, до боли сжав его.
- А что ты при этом почувствовал, когда целовал её? – продолжает любопытствовать Шура.
- Какой-то горько-солоноватый привкус.
- Противно было?
- Не сказал бы, просто непривычно.
- А что было дальше?
- Подойдя к зеркалу, она стала доставать из сумочки пудру и губ-ную помаду, а мне говорит: Спасибо и вам . И после некоторого колебания продолжает: Если вы, молодой человек, согласны, что у нас довольно неплохо получилось, может продолжим?.. Я готова подождать вас в условленном месте около ресторана Предложение было неожиданным.. Вы одна в этой компании? - спрашиваю я. Она отвечает: Нет, с мужем. Но наверх я к нему подниматься не стану… Озадаченный складывающейся ситуацией, я продолжаю интересоваться: И куда мы пойдём? Она смеётся: Да никуда, где-нибудь пристроимся, найдём укромное местечко! Хорошо? И тогда мне пришлось раскрыть свои карты, поведав ей о своей договорённости с официанткой… На этом мы и расстались.
- И после этого ты посмел явиться к нам и лезть с поцелуями и грязными домогательствами? – продолжает негодовать Аня. - Какая же ты паскуда! И нас чёрти чем заставляешь заниматься!
Обеими руками (в том числе той, что только что была занята поощрением моей похоти) она вцепляется мне в плечи, трясёт их.
- Да ты что, дурочка, взъелась на меня? Что случилось особенного? Минет, - так называется эта французская любовь брать пенис за щеку и сосать, - известен с древности; детальное его описание содержится в «Кама-сутре»
- Да пошёл ты со своей «Кама-сутрой»!
Аня встаёт с кровати, подбирает трусики