Рай наяву (эрофантастическая повесть). Часть 1
какую знает.
И вдруг меня осенило: "парадиз" - да это ведь рай! Так вот что надумало бедное дите!
И тут же в подтверждение моих слов она спросила:
- А где Бог?
Произношение дикое какое-то, - но я все равно понял. И что изволите ей говорить? Я сказал правду:
- Бог там, - и показал наверх. - А мы сейчас пойдем купаться. И кушать.
У меня это прозвучало как-то чересчур внушительно. Агнес сияла, восторженно глядя на меня, хоть и шаталась от усталости.
- А как это: купаться? - спросила она.
***
Мы сидели в ванне, в ароматной пене: я - сзади, Агнес - облокотившись мне на грудь. Она доверчиво льнула ко мне, и в груди у меня пронзительно ...щемило. Хуище мое колом упиралось в ее попку, но я старался об этом не думать.
В хлопьях пены плавали утонувшие блохи пятнадцатого века, обильно уснащавшие ее тело. Я месил шампунь в ее роскошной золотой гриве (намокнув, она стала медной), и Агнес блаженно скулила. Кажется, она никогда не испытывала таких наслаждений: горячая ванна, нежная, обволакивающая пена, струйки воды по коже - все это вполне совпало в ее представлении с райским блаженством.
Ее розовая головка была похожа на новогоднего пупсика в хлопьях ваты. Мне страшно хотелось приласкать ее как можно нежнее, и я обнимал ее за грудки, сгребал их в охапку и целовал девочку в мыльную шейку и в ушки, растравляя свое желание (и без того дикое), а она нежно жалась ко мне.
Она была, как пьяная: ужас, голод, усталость, и затем - радость, сытость, горячая вода доконали ее. Она все время смеялась, бессвязно бормотала что-то (половины я не понимал), порой плюхалась и нервно ласкалась ко мне, выливая половину воды на пол.
Только что покормил ее: две тарелки плова с мясом врубила, да фруктов еще, да соку яблочного; довольная! Аж плакала - так вкусно ей. Прямо в ванной лопала, сидя в пене.
Разобравшись с гривой, переключился на ее тело: мылил губкой каждую клеточку, растирая до красноты, и сам чуть не плакал, думая о том, какое чудо я спас. Она перед мытьем осмотрела себя, удивленно так, и говорит: руки-ноги на месте. И голова. Значит, знала...
Удивилась только, что голая. А я гоню фуфло: Адам и Ева были голые, вот и ты тоже. Спекулирую райской легендой. А что делать? Даже не представляю, что ей потом говорить. Пока работает на 100 процентов: у нее - безграничная вера в то, что она попала в вечное блаженство, и - соответственное доверие ко мне. Пока это мне на руку, а там посмотрим, что с этим делать.
Усадил ее на пластмассовый стульчик посреди ванны - мыть многострадальную пизденку ее. Что она многострадальная - видно невооруженным глазом; причем, судя по следам кровоподтеков, разъебали ее с недельку назад, не больше. Сколько же хуев побывало в ней? Нет ли там эмбриончика? Тест сделать надо бы... Черт, вернусь - убью их! Спокойно, спокойно, дружище.
...А нравится ей, а подставляется как! Скользкой нежной губкой - в складочках, и внутри, и по клитору, и в попке... уууух, как нравится! Улыбается, смеется девочка - и еще шире ножки распахивает. Полное доверие ко мне. Вначале жалась чуть-чуть, все-таки немыслимое дело - развести ноги, распахнуть срамоту, подставить чьим-то рукам; но очень быстро вспомнила, что в раю - можно, тут - все правильно, все хорошо... Складочек этих, кроме меня да поганых солдатских хуев, наверно, никто не касался... Ничего - сейчас мы очистим поруганный бутончик, вымоем всю каку... Розовое, пушистое такое... черт! Как для ангела я, кажется, слишком возбудился. Господи, какое немыслимое удовольствие - ее мыть! И какое мучение!..
Ого! Возбудил девочку до крика: хоть и осоловела от еды и всего, - а стонет, насаживается, со стула чуть не падает... так. Интересно, знает ли она, что такое оргазм?
А и в самом деле - почему бы и нет? Ну что ж. Держись, Агнес: райское так райское, наслаждение так наслаждение... Тем более, что это необходимо в гигиенических целях.
Первая же струя душа в пизду - мягкая, несильная пока - исторгла из нее вопль. Глазки посерели, округлились... не перебор ли? Ничего, организму полезно.
Подержал струю в пизде, чтобы там набухло все, налилось сладостью - и тут же поливаю девочку тугой струей сверху донизу: и спинку, и грудки, и голову. На макушке задержался - пусть почувствует, как водичка обволакивает кожу на голове, стекает медленно по лицу, щекочет струйками шею... Заслужила.
Хлопья пены стекают-сползают по мордочке; хрюкает, жмурится - а ручка к пизде ползет. Ничего, пусть подрочит пока. В ушки лью - несильно, чтоб не залить; меняю температуру - с горячего на прохладную и обратно. Походя задеваю сосочки, слегка задерживаюсь на них, и возвращаюсь к пизде. Убираю ее ручку оттуда, и - лью на клитор, уже сильной струей...
Визжит. Ловит ртом воздух. Дикий, щенячий восторг, зверское счастье и зверский кайф. Распахнулась вся навстречу струям, ловит их всем телом, хочет поймать-впитать в себя. Стыд - забыт навсегда...
Никогда такого счастья не видел и не думал, что увижу. Ааааа, как хорошо! Только жаль - двух душей нет у меня: один на голову, другой в пизденку...
Впрочем, сейчас мы это поправим. Облил ее для контраста с ног до головы - и направил ей сильную струю прямо на клитор. Захрипела, закричала, как резаная, чуть со стула не падает... Так, а ну-ка - вот тебе душ, бери в ручку, делай сама, как тебе приятней... вот так... поняла! Молодец!
И тут пошли такие звуки, какие, наверно, доносились с помоста, где ее чуть не казнили. Поливает себя, корчится, мяукает... а я тем временем ковшик воды набрал - и на макушечку лью, постепенно, чтоб окутало ей каждую клеточку. Заслужила бедняжка, заслужила маленькая... И грудки ей нежно мну, сосочки подкручиваю, а другой рукой - макушку поливаю, медленно, не спеша...
На третьем ковшике разорвало ее. Взвыла, выгнулась, покачнулась - еле поймал. Держу за туловище, не даю растечься - а она остервенело поливает себя ТАМ, ноги вывернула шпагатом, воет, всхлипывает...
Обкончалась девочка, излилась блаженством. Впервые в жизни, наверно. Выдохнула, выронила душ, сползает со стула, глазки стеклянные, ротик раскрыт...
Стаскиваю ее в ванну - плюх! Половина воды на полу... Лежим вместе - я снизу, она на мне; поливаю ей макушку слабым душем. Глазки закрыты, на лице невообразимая улыбка - такая только у счастливых младенцев бывает. Всхлипывает блаженно, скулит, посапывает, лапочка моя, радость моя, девочка... Черт, как же хочется ебаться! Помираю просто... Нет, нельзя. А дрочить стыдно. Терпи, вояка!
...Заснула. Заснула девочка. С младенческой улыбкой на пунцовых щеках.
Хотел разбудить - передумал. Зачем? Во-первых, не добудишься ее; во-вторых - она таких сладких снов, наверно, и не видела никогда. Пусть спит; справлюсь сам.
Вытащил ее, вытер (нелегко это было) - спит. Спит как убитая, и улыбка с личика не сходит. Ну, пойдем к кроватке, Агнес, пойдем. Ляжем вот так вот, уютненько... и я рядом с тобой, пожалуй: отосплюсь хоть за всю эту сумасшедшую мюнхенскую неделю. По-человечески. Рядом с тобой. Как с плюшевым мишкой.
Лег рядышком. Не удержался, конечно - обнял ее, мягкую, нежную, горячую после ванны, прижал
И вдруг меня осенило: "парадиз" - да это ведь рай! Так вот что надумало бедное дите!
И тут же в подтверждение моих слов она спросила:
- А где Бог?
Произношение дикое какое-то, - но я все равно понял. И что изволите ей говорить? Я сказал правду:
- Бог там, - и показал наверх. - А мы сейчас пойдем купаться. И кушать.
У меня это прозвучало как-то чересчур внушительно. Агнес сияла, восторженно глядя на меня, хоть и шаталась от усталости.
- А как это: купаться? - спросила она.
***
Мы сидели в ванне, в ароматной пене: я - сзади, Агнес - облокотившись мне на грудь. Она доверчиво льнула ко мне, и в груди у меня пронзительно ...щемило. Хуище мое колом упиралось в ее попку, но я старался об этом не думать.
В хлопьях пены плавали утонувшие блохи пятнадцатого века, обильно уснащавшие ее тело. Я месил шампунь в ее роскошной золотой гриве (намокнув, она стала медной), и Агнес блаженно скулила. Кажется, она никогда не испытывала таких наслаждений: горячая ванна, нежная, обволакивающая пена, струйки воды по коже - все это вполне совпало в ее представлении с райским блаженством.
Ее розовая головка была похожа на новогоднего пупсика в хлопьях ваты. Мне страшно хотелось приласкать ее как можно нежнее, и я обнимал ее за грудки, сгребал их в охапку и целовал девочку в мыльную шейку и в ушки, растравляя свое желание (и без того дикое), а она нежно жалась ко мне.
Она была, как пьяная: ужас, голод, усталость, и затем - радость, сытость, горячая вода доконали ее. Она все время смеялась, бессвязно бормотала что-то (половины я не понимал), порой плюхалась и нервно ласкалась ко мне, выливая половину воды на пол.
Только что покормил ее: две тарелки плова с мясом врубила, да фруктов еще, да соку яблочного; довольная! Аж плакала - так вкусно ей. Прямо в ванной лопала, сидя в пене.
Разобравшись с гривой, переключился на ее тело: мылил губкой каждую клеточку, растирая до красноты, и сам чуть не плакал, думая о том, какое чудо я спас. Она перед мытьем осмотрела себя, удивленно так, и говорит: руки-ноги на месте. И голова. Значит, знала...
Удивилась только, что голая. А я гоню фуфло: Адам и Ева были голые, вот и ты тоже. Спекулирую райской легендой. А что делать? Даже не представляю, что ей потом говорить. Пока работает на 100 процентов: у нее - безграничная вера в то, что она попала в вечное блаженство, и - соответственное доверие ко мне. Пока это мне на руку, а там посмотрим, что с этим делать.
Усадил ее на пластмассовый стульчик посреди ванны - мыть многострадальную пизденку ее. Что она многострадальная - видно невооруженным глазом; причем, судя по следам кровоподтеков, разъебали ее с недельку назад, не больше. Сколько же хуев побывало в ней? Нет ли там эмбриончика? Тест сделать надо бы... Черт, вернусь - убью их! Спокойно, спокойно, дружище.
...А нравится ей, а подставляется как! Скользкой нежной губкой - в складочках, и внутри, и по клитору, и в попке... уууух, как нравится! Улыбается, смеется девочка - и еще шире ножки распахивает. Полное доверие ко мне. Вначале жалась чуть-чуть, все-таки немыслимое дело - развести ноги, распахнуть срамоту, подставить чьим-то рукам; но очень быстро вспомнила, что в раю - можно, тут - все правильно, все хорошо... Складочек этих, кроме меня да поганых солдатских хуев, наверно, никто не касался... Ничего - сейчас мы очистим поруганный бутончик, вымоем всю каку... Розовое, пушистое такое... черт! Как для ангела я, кажется, слишком возбудился. Господи, какое немыслимое удовольствие - ее мыть! И какое мучение!..
Ого! Возбудил девочку до крика: хоть и осоловела от еды и всего, - а стонет, насаживается, со стула чуть не падает... так. Интересно, знает ли она, что такое оргазм?
А и в самом деле - почему бы и нет? Ну что ж. Держись, Агнес: райское так райское, наслаждение так наслаждение... Тем более, что это необходимо в гигиенических целях.
Первая же струя душа в пизду - мягкая, несильная пока - исторгла из нее вопль. Глазки посерели, округлились... не перебор ли? Ничего, организму полезно.
Подержал струю в пизде, чтобы там набухло все, налилось сладостью - и тут же поливаю девочку тугой струей сверху донизу: и спинку, и грудки, и голову. На макушке задержался - пусть почувствует, как водичка обволакивает кожу на голове, стекает медленно по лицу, щекочет струйками шею... Заслужила.
Хлопья пены стекают-сползают по мордочке; хрюкает, жмурится - а ручка к пизде ползет. Ничего, пусть подрочит пока. В ушки лью - несильно, чтоб не залить; меняю температуру - с горячего на прохладную и обратно. Походя задеваю сосочки, слегка задерживаюсь на них, и возвращаюсь к пизде. Убираю ее ручку оттуда, и - лью на клитор, уже сильной струей...
Визжит. Ловит ртом воздух. Дикий, щенячий восторг, зверское счастье и зверский кайф. Распахнулась вся навстречу струям, ловит их всем телом, хочет поймать-впитать в себя. Стыд - забыт навсегда...
Никогда такого счастья не видел и не думал, что увижу. Ааааа, как хорошо! Только жаль - двух душей нет у меня: один на голову, другой в пизденку...
Впрочем, сейчас мы это поправим. Облил ее для контраста с ног до головы - и направил ей сильную струю прямо на клитор. Захрипела, закричала, как резаная, чуть со стула не падает... Так, а ну-ка - вот тебе душ, бери в ручку, делай сама, как тебе приятней... вот так... поняла! Молодец!
И тут пошли такие звуки, какие, наверно, доносились с помоста, где ее чуть не казнили. Поливает себя, корчится, мяукает... а я тем временем ковшик воды набрал - и на макушечку лью, постепенно, чтоб окутало ей каждую клеточку. Заслужила бедняжка, заслужила маленькая... И грудки ей нежно мну, сосочки подкручиваю, а другой рукой - макушку поливаю, медленно, не спеша...
На третьем ковшике разорвало ее. Взвыла, выгнулась, покачнулась - еле поймал. Держу за туловище, не даю растечься - а она остервенело поливает себя ТАМ, ноги вывернула шпагатом, воет, всхлипывает...
Обкончалась девочка, излилась блаженством. Впервые в жизни, наверно. Выдохнула, выронила душ, сползает со стула, глазки стеклянные, ротик раскрыт...
Стаскиваю ее в ванну - плюх! Половина воды на полу... Лежим вместе - я снизу, она на мне; поливаю ей макушку слабым душем. Глазки закрыты, на лице невообразимая улыбка - такая только у счастливых младенцев бывает. Всхлипывает блаженно, скулит, посапывает, лапочка моя, радость моя, девочка... Черт, как же хочется ебаться! Помираю просто... Нет, нельзя. А дрочить стыдно. Терпи, вояка!
...Заснула. Заснула девочка. С младенческой улыбкой на пунцовых щеках.
Хотел разбудить - передумал. Зачем? Во-первых, не добудишься ее; во-вторых - она таких сладких снов, наверно, и не видела никогда. Пусть спит; справлюсь сам.
Вытащил ее, вытер (нелегко это было) - спит. Спит как убитая, и улыбка с личика не сходит. Ну, пойдем к кроватке, Агнес, пойдем. Ляжем вот так вот, уютненько... и я рядом с тобой, пожалуй: отосплюсь хоть за всю эту сумасшедшую мюнхенскую неделю. По-человечески. Рядом с тобой. Как с плюшевым мишкой.
Лег рядышком. Не удержался, конечно - обнял ее, мягкую, нежную, горячую после ванны, прижал