её круглое лицо.
-Постараюсь, Владимир Алексеевич. Выучу. Да-да, выучу наизусть! А если не выучу, то...Вы уж знаете, как надо... Рука-то у Вас тяжелая какая!
-Это, Насть, потому, что я в юности академической греблей занимался, - пошутил я, - ну, беги! Маме привет.
-До свидания!
Закрыв входную дверь я поспешил на кухню - готовить бутерброды(я проголодался). И не успел ещё допить свой чай, как услышал телефонный звонок. Это была Антонина Михайловна. Каким-то влажным, певучим тембром она приносила мне сердечную благодарность за всё, что я сделал для её дочери.
-Вы ж ей, теперь, как родной отец, дорогой Вы мой, Владимир Алексеевич! Я так рада, так рада!-чуть ли не рыдала она в трубку.
- Догадалась, что ли, обо всём?-подумал я, после того, как повесил трубку.
В сущности, мне уж было всё равно:догадалась Антонина сама, или Настёна растрепала;я почувствовал, что страшно устал за сегодняшний день, а потому лёг спать пораньше.
Ночью мне приснился сон. Антонина Михайловна, в качестве моей ученицы, сидела за фортепиано и играла инвенцию Баха. Играла плохо. Я захлопнул крышку инструмента, едва не прищемив ей руки, и велел, чтоб она убиралась вон. Она ударилась в плачь, одновременно снимая с себя платье. Спустив колготки, Антонина опустилась на колени и уткнулась лицом в ковёр, а я, невесть откуда взявшимся ремнём, без жалости стал полосовать её вдоль и поперёк по широкой голой заднице...