вывод, что всё, с еблей пора завязывать, и перешёл на самообслуживание.

Целый год он пытался научиться жить без НЕЁ. Блуждал, работал, рыбачил, пил. Напивался на совесть и зигзагами гонялся за котами на своём пикапе. Со зла он не брился (ему это не шло) и не мылся (это не шло ему ещё больше). С бадуна он туго соображал и тогда на работе его подменял Микка.

Самое ужасное, что Хайко стал медленно, но верно, охладевать к спорту. Снова пришла зима, туристы пересели с квадроциклов на снегоходы, но сероглазый инструктор больше не горел, он просто делал своё дело. Кто бы сказал, куда девался его спортивный азарт и почему он больше не был счастлив, сжимая рукояти руля чувствовать отклик моторной мощи, взлетая, врастать в схватку гравитации и аэродинамических сил?

Вечером 17 декабря, Хайко вернулся с работы, помылся, поужинал, завалился в постель, где не было ЕЁ и тихо зарыдал. Боль стала невыносимой. Парень душил себя подушкой, вливая в неё свою горечь и пытался понять, как же так он отравился этой девкой. Он потерял в ней всё: свою радость, беспечность,амбиции...


Кто-то разбудил его настойчивым звонком. Хайко открыл глаза и понял, что провалялся заполдень. Он лежал, морщась от звука, буравящего мозги и ждал, когда звонящий свалит, наконец, ко всем чертям. Перестав звонить, гость очень убедительно постучал и крикнул, что откроет дверь с плеча, если Хайко продолжит отсиживаться.

Это был Микка. Войдя, друг сходу предложил собраться и поехать за город, к родителям. Хайко вяло согласился, лишь бы не оставаться наедине с тоской. Навестив мать, он вышел и забрался в старый отцовский гараж. Чего искал — не знал, но сам не понял, почему завис, уставившись в надпись на старой-престарой банке тёмного стекла с притёртой пробкой.

На этикетке, под толстым слоем пыли темнел универсальный символ смерти и буквы: «Цианистый кали. Средство от ос и шершней. Токсично». Отец использовал содержимое банки, занимаясь гальваникой. В сознании медленно проплывали детские воспоминания, отцовское предостережение и его рассказ о том, как опасен этот миндальный сахар.

Мобильник запел, выхватывая парня из его странной задумчивости. Микка звал друга посидеть в поселковом баре и потусоваться с парочкой школьных друзей, удачно зашедших попить пивка. Хайко закрыл гараж и пошёл, но до бара не дошёл.

Метрах в ста от него, навстречу попалась тёплая компания из троих мужиков, озлобленных проигрышем в слот-автоматах. Встречные стали задираться и Хайко вдохновенно подрался с ними, надеясь полечиться. Мордобой, как лекарство. Наваляли ему просто замечательно, но дурь не вышибли — Микка вышел на улицу, разогнал бойцов и веселуха кончилась.

Сидя в снежном отвале, Хайко слушал, как друг ругает его и разочарованно сплёвывал кровь — драка не помогла. Разозлившись не на шутку, Микка схватил его за затылок и ткнул лицом в снег, вмял в хрустящий удушливый холод и вдруг... Хайко почувствовал долгожданное облегчение. Бодрящая свежесть прорвалась в него и подала надежду.

Он схватил друга за запястье, резким движением стянул, содрал с затылка сжимающие пальцы и едва удержался, чтобы не поцеловать эту руку в порыве благодарности. Вместо этого, Хайко ухватил Микку за куртку у ключиц, потянул, слегка в сторону на себя и прижал его плечо к своему.

— Микка... Помоги... — простонал он. чувствуя себя последним идиотом.

— Ты трахал клиента? Да ты дурак совсем? Знаешь, что бы с тобой сделали, если бы она пожаловалась? — растерянно шептал Микка, протаскивая битого одноклассника мимо родительской спальни в свою комнату.

— Она не пожаловалась, я сам жалуюсь, как видишь... — еле слышно отвечал Хайко.

Он рассказал другу всё о случившемся с ним кошмаре. Выслушав исповедь, тот ничего не ответил. Молчал. Хайко ждал чего-то, поднял на него глаза и обескураженно застыл — друг смотрел на него с неприкрытой завистью.

Через неделю Хайко нашёл в своём почтовом ящике незапечатанный конверт. Кузина Микки работала в департаменте туризма. Рука Хайко дрожала — буквы и цифры прыгали перед глазами — на распечатке было всё: имена, даты рождения, адрес... Он узнал, что Татьяна старше его на восемь лет, что её мужа зовут Дмитрий и они женаты ровно половину срока прожитой Хайко жизни.

Удушливое сомнение втёрлось тенью: да кто он ей, на что надеется? Мальчик-приключение, использованный и забытый? Парень опустил листок, закрыл глаза и ясно вспомнил, как она смотрела на него тогда, когда он угощал её тем сладким снегом.

— Будь мужиком, — сам себе посоветовал Хайко, — Смелость города берёт.

После возвращения из Финляндии, Татьяна обречённо ждала развязки, но Дмитрий вёл себя, как обычно. Почти. Он только стал молчаливее, почти перестал улыбаться и стал очень поздно возвращаться с работы, а возвращаясь, почти еженощно понуждал её заниматься сексом, исключая только вечера, когда он играл в хоккей.

Это было ужасно. Ей было стыдно и она считала, что теперь недостойна наслаждаться мужем. В-добавок, раньше, занимаясь любовью, Таня чувствовала, как этот волевой и решительный мужчина прижимает её к своему сердцу и тает от нежности, держа её в своих объятиях. Теперь он изменился. Она могла поклясться, что муж ненавидит её — тихо и отчаянно.

Он мучил её своей настойчивостью, с маниакальным упорством стараясь каждый раз довести до оргазма и дошло до того, что она стала симулировать его. Дмитрий пугал её своим мрачным вожделением, ласки его были в тягость. Он был то мягким, то грубым, но всегда холодным и это всякий раз бывало долго, изматывающе долго — Дима был очень сильный мужчина, умелый и выносливый любовник. Какая издёвка судьбы — то, что годами делало её счастливой женщиной, теперь наехало на неё асфальтным катком.

Некоторое время спустя, она стала видеть эти сны — как сероглазый парень занимается с ней любовью, прижимает её к своему сердцу и тает от нежности, держа её в своих объятиях. Сны утешали её. Так пролетело несколько месяцев.

Не спалось. Дмитрий лежал на спине, тупо уставившись в потолок и положив ладони под затылок. Его взгляд бессмысленно следовал за движением световых пятен, созданных огнями проезжающих за окном автомобилей и ни о чём-то он не думал, пока лежащая рядом жена спала тихо и мирно. Мысли пришли тогда, когда Таня вдруг перевернулась на спину, разметалась, обнажая свои стройные ножки в кружевных пижамных шортиках и стала тихо постанывать.

Не нужно было напрягать слух, она сказала это всё чётко-ясно, и, что характерно, по-английски:

— Не останавливайся, не останавливайся... А-а-а... Хайко, наклонись ближе, ближе ко мне...

Дмитрий медленно вылез, сел на край кровати, нащупал джинсы, вытащил сигарету, зажигалку и закурил прямо в спальне. Теперь он знал имя... этого... Мужчина сидел и курил, слушая, как его жена стонет, трахаясь во сне с этим молокососом. Да, это была натуральная пытка. Обида, гнев, и снова этот голод — проклятое желание войти в неё по самые яйца и забыться хоть на время.

Затушив окурок о зеркало, Дмитрий бросил его на пол и забрался на постель. Без церемоний