Но знаю, что с моим мужем этот номер не пройдет. Либо отбросит на подступах, что было уже не раз, либо скажет что-нибудь отменно мерзкое.
- Кстати, - говорит он уже в дверях, - Краенко скоро возвращается из Дагестана. Ты знаешь, что он от тебя без ума?

И закрывает свою комнату окончательно, поставив между нами стену, которую я сломать не в силах. Причем здесь Краенко? Кто такой этот Краенко? Ах, да, вспоминаю: на одном из дней рождений, когда мы еще были настоящими мужем и женой, с меня не сводил глаз один симпатичный майор. Эдмунд тогда шепнул странный комплимент:
- Я бы приревновал, если бы ты не была моей женой.

Я едва успокоила зареванную подругу, еле сдерживаясь, чтобы не рвануть прочь из этого сумасшедшего дома.

Мы сидим с ней на кухне, Лизка поглощает пирожки в большом количестве. А узнав, что ее Стас вовсе не наркоман, а пьяный дурак, она налегает на них с удвоенной силой. Я не выдерживаю этого душераздирающего зрелища и быстро прощаюсь.
- Тетя Лара, - Стас стоит, облокотившись на крышу машины. Когда успел выйти? Почему мы не слышали? - мне показалось, что мы не закончили.
- Стас, - учительским голосом говорю я, и меня тошнит от самой себя - немедленно иди домой. Мама будет волноваться. И потом, ты пьян.
- Мама Лиза волноваться не будет, ты же ее успокоила. И я не пьян, а только выпил. Мне кажется, раньше тебе это даже нравилось.

И снова, как по команде «Реплей», меня обдает жаром его дыхания. Твердая ладонь скользит под блузку, пробирается вверх по животу, нащупывает через кружевную ткань маленькие чувствительные горошины. Пуговицы, конечно, не выдерживают, и отлетают со страдальческим треском. Пальцы оттягивают край лифчика, нежно поглаживают соски, заставляя их твердеть. Мягкие губы прикасаются к губам, глотаю пахнущее водкой дыхание, наслаждаюсь ощущением чужого языка, ведущего себя, как хозяин, у меня во рту. Пытаюсь продлить удовольствие от обычного поцелуя, в котором пока нет ничего преступного, от зубов, чуть прикусывающих мои губы, но он отрывается от меня, заставляя разочарованно вздохнуть.
- Люди увидят, - шепчу я.
- Тогда садись в машину, - отвечает он, - я покажу, куда ехать.

Понимаю, что должна отказаться, но... Почти забытое упоительное чувство рвет изнутри, плавит сознание, вымораживает мозг, высушивает то, что люди называют душой, и уводит за грань. Выжимаю сцепление, открываю окно, ловлю бьющий в лицо ветер. Еще не поздно вернуться в мир живых, но возвращаться не хочется. Моя реальность уже не там, а здесь, где есть только мы: я и «золотой мальчик» Стас без прошлого.
- Тормози, прибыли, - говорит он за городом, - друг уехал в командировку и оставил мне ключи от дачи.

Он начинает целовать меня сразу, едва закрыв дверь. Хочется рвануть на его груди рубашку, вдохнуть мужской запах, но он не дает этого сделать.
- Нам некуда торопиться.

Я эхом соглашаюсь:
- Некуда.

Жаждущее тело откликается на каждый выдох, каждое прикосновение. Измученное желанием, оно разговаривает на собственном языке, подается к чужим пальцам и губам. Он укладывает меня на диван, снимает остатки одежды, пристально глядя в лицо. Вместо золотых волос перед глазами мелькает угольно-черная голова, но всего лишь на миг.
- Тетя Лара, - безумный шепот в ключицы, - моя мечта.

Я горю, плавлюсь, сгораю, в его огне. Опускаю руки ему на плечи, ощупываю гладкую кожу, прикасаюсь к его груди, припадаю губами к соскам, пахнущим корицей. Он тихо смеется; закрываю глаза и на ощупь, словно слепая, исследую это тело. Я дрожу, когда мне в губы просяще - настойчиво толкается мягкая шелковистая головка. Я всегда любила это ощущение. С наслаждением обхватываю ее губами, боясь только одного: не забыла ли я технику этого дела. Но, судя по реакции хозяина, нет. Резким рывком переворачивает меня, я оказываюсь под ним.
- Моя очередь, тетя Лара.

Прости, Эд. Этот мальчик сильнее меня. Он берет все без остатка, ничего не оставляя тебе, нахально занимая между моих ног твое место. А ты, кажется, даже не против.

Я не помню, ничего не хочу помнить. Только его губы, выдохнувшие мое имя в сгорающий от желания нерв. Только его язык, начертивший на моем теле свою роспись. Только его пальцы, бесстыже и нагло проникающие во все ждущие ласки уголки. Только его серые глаза с расширенными атропином зрачками. Только он сам - гордый и сильный - в моей влажной темноте, благодарно принявшей его в себя. Только мой стон, разорвавший воздух, мой полузвериный крик, и его в ответ.

За окнами дачи падает темнота. Говорю тихо:
- Мне пора.

Мне, действительно, пора.
- Я останусь, - отвечает он.
- Позвони маме, - меня передергивает от этого слова. Бедная, бедная Лиза, - она будет волноваться.
- Позвоню.

Подбираю с пола ошметки одежды: блузку без пуговиц, мятую юбку. Становится стыдно, я краснею, понимая, как выгляжу в глазах двадцатилетнего парня. Старая кошелка ползает в поисках трусов.
- Тетя Лара, тебе помочь?

Горячие руки обхватывают сзади, наклоняют вперед, опирают грудью о стол. Колени бесцеремонно раздвигают мои ноги, и его желание без лишних прелюдий заполняет меня до упора. Держит за шею, не давая поднять голову, двигается медленно, не ускоряя темп, и я завожусь, коротко вскрикивая. Проникает пальцем в анус, поглаживая самого себя через тонкую перегородку. Тяжело дышит, и я, чувствуя его скорую разрядку, кричу сама, рвусь на куски под его ладонью. Вбивается в меня молотом:
- Моя... Будешь... Всегда...

Взрывается внутри, падает лицом мне на спину, прихватив зубами кожу между лопаток.

Я открыла дверь, надеясь проскользнуть незаметно мимо комнаты мужа, но он вышел.
- Хорошо отдохнула?

Цепким профессиональным взглядом окинул меня всю. От растрепанной прически до порванных чулок и рук, придерживающихблузку за ворот.
- Я была у... Лизы, - черт, больше никогда не смогу произнести имя подруги без заминки.
- Вижу, - равнодушно бросил муж, закрывая свою дверь.

Я просидела в ванной два часа, пытаясь смыть с тела следы чужих рук и взгляд Эдмунда. Если бы не оказалась такой трусихой, то вскрыла бы себе вены.
- Дорогая, ты дома?

Рука с расческой замирает в миллиметре от волос. Я уже готовлюсь ко сну, но непривычно мягкий голос и давно забытое обращение «Дорогая» заставляют нервничать. Слышу, как муж проходит в комнату, не разуваясь, и мне хочется провалиться сквозь землю. Обходит туалетный столик, присаживается на кресло рядом, закуривает, смотрит на меня сквозь хулиганский прищур. А ведь раньше никогда не курил в комнате. Идеальные волосы, стального цвета костюм, ослепительно белая рубашка, галстук, и даже носки... Воплощение безупречного стиля. Стараясь держать себя в руках, продолжаю расчесывать волосы.
- Как провел день? - кажется, получилось вполне по-светски.
- О, великолепно, - тут же отзывается он, - особенно последний час.

Чувствую подвох, но пока не могу понять, какой. Успокаиваю себя тем, что мы давно ничем друг другу не обязаны.
- Ты не знаешь, дорогая, - опять этот тон, источающий ядовитый мед, - что бы это значило?

На гладкую поверхность