Москва слезам не верит
дурачок? Ну чего? Ну чего?..
- ЭЭЭЭЭ... - мычал Костя, закрыв глаза. Маша целовала его с жаром - так, что ему казалось, будто его окунают в сладкий кипяток. - Ну чего? Ну чего? - бормотала она, нащупав губами его губы. - Вот! Хи-хи... Красный такой.
- Ты тоже.
- Я не красная... Я румяная... Это разные вещи... Ну что же ты? Целуй меня, дурачок... - она подставила Косте губы, большие, вкусные, как клубника, и Костя впился в них горящим ртом.
- Ой! Ой, мама! - взвизгнула Маша, когда они чуть не свалились со стула. - Ой! Ой! - заливалась она своим смехом-колокольчиком.
- Чего ты смеешься?
- Хорошо мне, вот и смеюсь... Пошли. Пошли, рыцарь. Пошли в чертог, - она схватила Костю за руку и, притащив к постели, прыгнула туда, как была, в туфлях и платье:
- Иди ко мне!
Костя прыгнул туда же, и они завозились, как счастливые котята. - Ииииыыы! - визжала и хохотала Маша, и Костя вместе с ней. - Ну? Ну? - спросила она, когда чуть отдышалась.
- Что «ну»?
- Кто первый?
- Что?
- Вот дурачок!"Что, что... « - она приподнялась и стащила с себя платье, оставшись в одном белье и туфлях. - Теперь ты.
Костя, не сводя с нее глаз, разделся до трусов и майки.
- И все? Ты трус.
- Я не трус.
- Трус. Давай вместе.
Осторожно, подстраиваясь друг под друга, они оголили торсы.
- Ну? - шепотом спросила Маша.
У нее были сиськи-висюльки сосками вниз, трогательные и забавные. Их сразу захотелось лизать и теребить носом. - Страшно?
- Нет.
- Ты раньше делал это?
- Да.
- А я нет.
- И я нет. Я соврал.
- Мы оба хороши. Я тоже соврала... Твоя очередь!
- Чего это? - спросил Костя, но все-таки снял трусы, оголив большой член, багровый и налитой от возбуждения.
- Того. Закрой глаза.
- Ты не закрывала...
- Закрой!
Костя зажмурился. Через секунду к нему прильнуло теплое тело, в лицо ткнулись лизучие губы, и Костя застонал от блаженства, окутавшего его, как кокон...
- Нравится, да? - шептали губы.
- ААААА...
- Не смотри на меня. Не смотри туда. Давай сразу... - Маша нащупала член и попыталась всунуть в себя. Костя простонал:
- У меня... нет... презерватива...
- И? Что делать?
- Не знаю... ААААА!
Он вдруг ухватил Машу, наполовину оседлавшую его, за голые бедра, и с силой натянул на себя.
- Оооууууу... - выгнулась Маша.
- Больно? Прости, прости...
- Да нееееет... Аааа...
- Что?
- Аааа... Просто я не знала, что это так приятно, понял? ААААА...
Окрыленный Костя вдавился в Машу до упора и стал с силой подбрасывать ее, удерживая за бедра.
Из него рвался напористый ритм, и Костя выталкивал его в сладкую женскую плоть - еще, и еще, и еще...
- А! А! А! - стонала Маша.
Ее сиськи-висюльки подпрыгивали, как надувные шарики. Костя выгнулся и ухватил губами одну.
Маша захныкала:
- Ой-ей-ей... ааааа! ААААА!..
Костя теребил языком сосок, как струну. Тряска была такой бешеной, что сиська едва держалась во рту.
- МММММ... - вдруг взревел он, не размыкая губ, и сдавил мертвой хваткой Машины бедра.
Его член рвался, толкался и заливал ее новыми, новыми, новыми струями спермы, сладкой и жгучей, как пунш, если его лить прямо в горло...
- Оооууух...
- ААААА...
Маша лежала на нем и дышала ему в шею.
- Ты... кончила?
- Нееееет... но было тааааак...
- Давай я тебе сделаю... ну... это...
- Нет!
- Почему?
- Не надо. Не смотри туда...
- Ну как же? Я ведь только что тебя там...
- Нееееет!
Но Костя уже разворачивал ее. И застыл.
- ... Ну вот. Я же говорила!
- Что это?
- Неважно. Шрамы.
- Шрамы? Тебе делали операцию?
Маша помолчала. Потом спросила:
- Это очень ужасно?
- Ну причем тут?... Расскажи.
Она молчала.
- Расскажи! Что с тобой было?
Маша вздохнула:
- Ладно. Сам напросился. Пять лет назад меня изнасиловали. Трое. А потом они меня... Они взяли большой нож и отрезали мне... тут, - Маша тронула пальцем огромные рубцы, темневшие на месте половых губ, больших и малых. - Я все чувствовала. Я кричала, как резаная... потому что и была резаная. Они разделывали меня, как тушу. Потом они отрезали мне пальцы. Вот... - она скинула туфлю, подтянула ногу, и Костя с ужасом увидел, что на ступне нет половины пальцев. - Ломали, потом резали. Потом стали рвать мне волосы. Захватывали вот так - Маша намотала прядку на пальцы, - и рвали. Тоненько брали, чтобы уж точно наверняка... Потом я ничего не помню. Помню только больницу. Я истекла кровью, и меня еле спасли...
Она говорила глухим голосом, как из-под подушки.
- С тех пор я ни с кем... ну, ты понимаешь. Считай, ты мой первый мужчина.
Костя сидел, как каменный.
Потом вдруг упал на Машу и стал целовать ее, давясь слюной и слезами:
- Маша... Машенька... Теперь я всегда буду с тобой... Теперь тебя никто никогда не обидит... Никто... никогда...
***
Утром, когда они шли к метро, им преградили дорогу двое.
- А? Что ты нам вчера хотел сказать? А? Не слышу! - вопрошал один Костю, сдавив ему шею.
Тот хрипел и пускал пузыри.
Второй подошел, размахнулся...
Внезапно все опрокинулось. Горло расперло кашлем, в глаза ударило солнце и голубое небо...
«Мне врезали в челюсть, и мне не больно?», думал Костя... и вдруг понял, что ударили не его.
Держась за горло, он поднялся с травы.
- Вот тебе! - Машин кулак снова и снова влетал в рожу амбалу, упавшему на траву. - И тебе! - добавила она Костиному обидчику.
Оба любителя музыки валялись, как груши, хлюпая расквашенными носами.
- Хоть лежачих и не бьют, но... Костик, Костинька, ты как? - она подбежала к нему. - Они не сильно тебя?... Пойдем, мой зайчик...
Костик смотрел на нее, не двигаясь с места.
- Что? Я чемпионка Москвы по тайскому боксу, разве я не говорила тебе?... В наше время надо быть сильной. Вот тогда еще вышла из больницы - и сразу на курсы... Москва слезам не верит. Пойдем!
- Но... - Костя поплелся за ней, оглядываясь на лежащих амбалов. - Но... А вчера, у метро...
- Аааа... Так то Васюх с Шамилькой, одноклассники мои. Нормальные пацаны, никогда не приставали... Манеры у них, правда, не дворянские... Ты их сильно впечатлил. Понимаешь, они хоть и нормальные, но все хиляки. Я ведь знаю их, как облупленных... А ты - первый настоящий мужик, которого я встретила в своей жизни. И теперь я тебя никуда не... Зеленый! Бежим!
- ЭЭЭЭЭ... - мычал Костя, закрыв глаза. Маша целовала его с жаром - так, что ему казалось, будто его окунают в сладкий кипяток. - Ну чего? Ну чего? - бормотала она, нащупав губами его губы. - Вот! Хи-хи... Красный такой.
- Ты тоже.
- Я не красная... Я румяная... Это разные вещи... Ну что же ты? Целуй меня, дурачок... - она подставила Косте губы, большие, вкусные, как клубника, и Костя впился в них горящим ртом.
- Ой! Ой, мама! - взвизгнула Маша, когда они чуть не свалились со стула. - Ой! Ой! - заливалась она своим смехом-колокольчиком.
- Чего ты смеешься?
- Хорошо мне, вот и смеюсь... Пошли. Пошли, рыцарь. Пошли в чертог, - она схватила Костю за руку и, притащив к постели, прыгнула туда, как была, в туфлях и платье:
- Иди ко мне!
Костя прыгнул туда же, и они завозились, как счастливые котята. - Ииииыыы! - визжала и хохотала Маша, и Костя вместе с ней. - Ну? Ну? - спросила она, когда чуть отдышалась.
- Что «ну»?
- Кто первый?
- Что?
- Вот дурачок!"Что, что... « - она приподнялась и стащила с себя платье, оставшись в одном белье и туфлях. - Теперь ты.
Костя, не сводя с нее глаз, разделся до трусов и майки.
- И все? Ты трус.
- Я не трус.
- Трус. Давай вместе.
Осторожно, подстраиваясь друг под друга, они оголили торсы.
- Ну? - шепотом спросила Маша.
У нее были сиськи-висюльки сосками вниз, трогательные и забавные. Их сразу захотелось лизать и теребить носом. - Страшно?
- Нет.
- Ты раньше делал это?
- Да.
- А я нет.
- И я нет. Я соврал.
- Мы оба хороши. Я тоже соврала... Твоя очередь!
- Чего это? - спросил Костя, но все-таки снял трусы, оголив большой член, багровый и налитой от возбуждения.
- Того. Закрой глаза.
- Ты не закрывала...
- Закрой!
Костя зажмурился. Через секунду к нему прильнуло теплое тело, в лицо ткнулись лизучие губы, и Костя застонал от блаженства, окутавшего его, как кокон...
- Нравится, да? - шептали губы.
- ААААА...
- Не смотри на меня. Не смотри туда. Давай сразу... - Маша нащупала член и попыталась всунуть в себя. Костя простонал:
- У меня... нет... презерватива...
- И? Что делать?
- Не знаю... ААААА!
Он вдруг ухватил Машу, наполовину оседлавшую его, за голые бедра, и с силой натянул на себя.
- Оооууууу... - выгнулась Маша.
- Больно? Прости, прости...
- Да нееееет... Аааа...
- Что?
- Аааа... Просто я не знала, что это так приятно, понял? ААААА...
Окрыленный Костя вдавился в Машу до упора и стал с силой подбрасывать ее, удерживая за бедра.
Из него рвался напористый ритм, и Костя выталкивал его в сладкую женскую плоть - еще, и еще, и еще...
- А! А! А! - стонала Маша.
Ее сиськи-висюльки подпрыгивали, как надувные шарики. Костя выгнулся и ухватил губами одну.
Маша захныкала:
- Ой-ей-ей... ааааа! ААААА!..
Костя теребил языком сосок, как струну. Тряска была такой бешеной, что сиська едва держалась во рту.
- МММММ... - вдруг взревел он, не размыкая губ, и сдавил мертвой хваткой Машины бедра.
Его член рвался, толкался и заливал ее новыми, новыми, новыми струями спермы, сладкой и жгучей, как пунш, если его лить прямо в горло...
- Оооууух...
- ААААА...
Маша лежала на нем и дышала ему в шею.
- Ты... кончила?
- Нееееет... но было тааааак...
- Давай я тебе сделаю... ну... это...
- Нет!
- Почему?
- Не надо. Не смотри туда...
- Ну как же? Я ведь только что тебя там...
- Нееееет!
Но Костя уже разворачивал ее. И застыл.
- ... Ну вот. Я же говорила!
- Что это?
- Неважно. Шрамы.
- Шрамы? Тебе делали операцию?
Маша помолчала. Потом спросила:
- Это очень ужасно?
- Ну причем тут?... Расскажи.
Она молчала.
- Расскажи! Что с тобой было?
Маша вздохнула:
- Ладно. Сам напросился. Пять лет назад меня изнасиловали. Трое. А потом они меня... Они взяли большой нож и отрезали мне... тут, - Маша тронула пальцем огромные рубцы, темневшие на месте половых губ, больших и малых. - Я все чувствовала. Я кричала, как резаная... потому что и была резаная. Они разделывали меня, как тушу. Потом они отрезали мне пальцы. Вот... - она скинула туфлю, подтянула ногу, и Костя с ужасом увидел, что на ступне нет половины пальцев. - Ломали, потом резали. Потом стали рвать мне волосы. Захватывали вот так - Маша намотала прядку на пальцы, - и рвали. Тоненько брали, чтобы уж точно наверняка... Потом я ничего не помню. Помню только больницу. Я истекла кровью, и меня еле спасли...
Она говорила глухим голосом, как из-под подушки.
- С тех пор я ни с кем... ну, ты понимаешь. Считай, ты мой первый мужчина.
Костя сидел, как каменный.
Потом вдруг упал на Машу и стал целовать ее, давясь слюной и слезами:
- Маша... Машенька... Теперь я всегда буду с тобой... Теперь тебя никто никогда не обидит... Никто... никогда...
***
Утром, когда они шли к метро, им преградили дорогу двое.
- А? Что ты нам вчера хотел сказать? А? Не слышу! - вопрошал один Костю, сдавив ему шею.
Тот хрипел и пускал пузыри.
Второй подошел, размахнулся...
Внезапно все опрокинулось. Горло расперло кашлем, в глаза ударило солнце и голубое небо...
«Мне врезали в челюсть, и мне не больно?», думал Костя... и вдруг понял, что ударили не его.
Держась за горло, он поднялся с травы.
- Вот тебе! - Машин кулак снова и снова влетал в рожу амбалу, упавшему на траву. - И тебе! - добавила она Костиному обидчику.
Оба любителя музыки валялись, как груши, хлюпая расквашенными носами.
- Хоть лежачих и не бьют, но... Костик, Костинька, ты как? - она подбежала к нему. - Они не сильно тебя?... Пойдем, мой зайчик...
Костик смотрел на нее, не двигаясь с места.
- Что? Я чемпионка Москвы по тайскому боксу, разве я не говорила тебе?... В наше время надо быть сильной. Вот тогда еще вышла из больницы - и сразу на курсы... Москва слезам не верит. Пойдем!
- Но... - Костя поплелся за ней, оглядываясь на лежащих амбалов. - Но... А вчера, у метро...
- Аааа... Так то Васюх с Шамилькой, одноклассники мои. Нормальные пацаны, никогда не приставали... Манеры у них, правда, не дворянские... Ты их сильно впечатлил. Понимаешь, они хоть и нормальные, но все хиляки. Я ведь знаю их, как облупленных... А ты - первый настоящий мужик, которого я встретила в своей жизни. И теперь я тебя никуда не... Зеленый! Бежим!