Лысый попутчик
думать. Стоя в холоде вагонного туалета с обнаженной грудью перед ржавым зеркалом над грязным умывальником, я думала о похабном отвратительном разнузданном сексе с Лысым. Не хотела, а думала. Если я не одену лифчик и трусики? Ну, что будет, собственно понятно. Что, хотелось адреналина? Почувствовать, как пойду по коридору и одеревенелые соски качающихся грудей будут изнутри царапать шелковый халатик. Сяду, чувствуя как из меня сочатся соки, на скамейку купе и Лысый увидит, что под халатом специально для него ничего нет, что я все поняла и на все готова, что можно просто подойти ко мне и взять как грязную шлюху. Аг
а! Мурашки побежали! От всего этого перехватило дыхание и закружилась голова. Может быть, у меня какой-то гормональный срыв? Опухоль яичника?
Трусы и бюстгальтер я все же одела.
Вернулась. Из купе пахнуло кислятиной. Видимо, пока сидели, принюхалась, а тут опять. Села за столик. Лысый был уже в рубашке без галстука. Его глаза практически исчезли на опухшей роже. Он хорошо набрался, но держался ровно. Улыбнулся.
Не спрашивая, налил два стакана, пододвинул закуску. Молчал.
Жутко хотелось выпить. Если выпью, понимала, все равно что приглашение ему дать, согласие. Представила, как он полезет ко мне. Короткими пальцами начнет вытаскивать из лифчика и мять грудь. Противно ведь должно быть. А от мысли этой внутри все как-то похолодело, опять мурашки побежали, горит все внизу. Смотрю на стакан, сердце колотится, не решаюсь.
Вдруг, лысый неожиданно приятным баритоном стал читать.
Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,
И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.
Я б созерцал восторг ее забав ужасных,
Ее расцветший дух, ее возросший стан,
В ее немых глазах блуждающий туман
И пламя темное восторгов сладострастных.
Я стал бы бешено карабкаться по ней,
Взбираться на ее громадные колени;
Когда же в жалящей истоме летних дней
Она ложилась бы в полях под властью лени,
Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,
Как у подошвы гор спят хижины селений.
- Великанша я ему. Сука, подумала я.
Однако, почему-то произнесла:
- Не получится.
Он продолжил.
В груди у всех, кто помнит стыд
И человеком зваться может,
Живет змея, - и сердце гложет,
И "нет" на все "хочу" шипит.
Неожиданно для себя я прошептала:
- А я и не говорила нет. Меня никто и не спрашивал.
Холодком мгновенного страха и желания - скользнуло от груди к низу. Мелькнула мысль – какая же я бл-ища! Я снова жутко потекла. Я сдалась. И даже не Лысому, а своей подлой похоти, извращенному воображению.
Не к месту (или уже к месту?) вспомнила, что у маленьких всегда бывают большие члены и тут же подсознательно бросила взгляд на его ширинку. Толстые уродливые ляжки и ком, как мне уже мерещилось чего-то большого.
Я залпом выпила. Он налил.
Если начнет гладить коленки, полезет под халат, я еще смогу все остановить. Если возьмет грудь, все случится без сопротивления. У меня очень чувствительная грудь. От ласк сосков я могу кончить.
- Леночка, я могу вас поцеловать?
Вот оно – безумие!
- Да...
Я чувствовала, что уже хочу скорее расстегнуть ему штаны, взять что у него там есть, и как бы оно не пахло и пусть все набухнет у меня во рту. Сладкой волной заныло в низу живота.
- Решайся, дрянь! Таких мерзостей ты еще не делала, подумала я.
Выпила еще водки. Пусть начнет правильно. Расстегнула верхнюю пуговку халата, вторую... Ну, вот! Теперь...все.
Урод встал. Он оказался одного роста со мной, сидящей. Начал целовать меня в шею. От него несло как от помойки. А я текла. Дрожащими пальцами я лихорадочно расстегнула и сбросила халат. Поддев лямки лифчика на плечах он грубо сдернул его к животу. Коротко качнулись и на мгновение застыли повисшие шары моих грудей. Он начал грубо мять соски, до боли сжимал правую грудь, перебирая в ее мякоти своими короткими пальцами. Я не отпрянула, а выгнулась вперед, сама поддалась. Было страшно, больно и сладко. Я ждала и хотела этих ощущений. Начала тихонько постоновать. Он догадался, что мне нравятся его грубые ласки и стал мять обе груди еще больнее. Жадно, с нетерпением я расстегнула его штаны, стащила вниз и взяла в рот все его хозяйство, уткнувшись носом в густую заросль липких волос. Пахнуло прогорклыми пирожками.
Дальше все было одним шквалом услады развязной немыслимой похоти – моей и его. Он брал меня везде как хотел. Мотая головой, изо всех сил цепляясь за столик и полки, я наслаждалась своими стонами. При смене наших поз его член успевал побывать у меня во рту. Я лизала ему яйца и задницу, тут же призывно подставляя свою, и он с размаху входил в нее. Я не хотела останавливаться и боялась, что он кончит, одновременно мечтая ощутить во рту фонтан спермы. Судороги оргазмов сменяли друг друга. Несколько раз я описалась. Бесстыжая влага, хлюпая при каждом толчке, изливалась из меня по бедрам.
Не помню, наверное, я что-то кричала, просила, умоляла. В какой-то момент я простонала:
- Сильнее, еще сильнее, сделай мне больно!
Я упоенно сосала, как вдруг этот процесс прервался от неожиданности, от непривычно тяжелой и вяжущей боли, которая прорезала голые бедра. Едва успела подавить нежданный вскрик, как тяжелый огонь снова медленно прожег тело. Боль зло охватила попу, затопив волной огня все тело.
Сергей бил меня ремнем.
- Сергей, больно мне, больно..., закричала я.
Он тотчас развернул меня головой к стенке и возобновил неистовые толчки. Боль мгновенно сменилась наслаждением и новым оргазмом. Матка, казалось, пульсировала в ритме сердца.
Постепенно, замедляя ритм, он вновь повернул меня к себе. Сергей взял в руки ремень и стал водить им по спине, тихонько совсем не больно похлестывая по попе. Я понимала, что он ждет, когда я опять скажу ему – сделай мне больно. Это продолжалось довольно долго. Непрекращающееся наслаждение и ожидание боли превращались в такую сладкую истому.
Не в силах больше терпеть, я закричала:- Сережа, я тоже хочу, сделай это!
Мгновенная боль ударила молнией судороги, водопадом такого необычного и сладостного страдания. Ремень впивался в кожу, просекая тело свистящими рубцами. Мне казалось, что кончик ремня впивается в мое самое нежное и горячее, мокрое от страсти место. Выгибая спину, я сама подставляла его под удары. Мои стоны были наполнены какой-то тягучей, возбуждающей страстью. Его дыхание стало прерывистым, хриплым, он кончал. Сперма била мне в рот пятью или шестью волнами. Я успевала проглотить и получала еще.
Такого мерзкого животного стыдного блаженства я не испытывала никогда в своей жизни.
Лысый как напившийся кровью клещ вынул из меня свое жало и отвалился на полку. Начинало светать. На несколько часов я тоже провалилась в черную дыру сна.
- Леночка, Москва!
- Да, да, спасибо Сережа!
Поезд остановился, в вагон вошел хорошо одетый молодой человек.
- Сергей Анатольевич, доброе утро! Где ваш багаж?
- Здравствуй!
- Дима, закрой дверь!
Лысый повернулся ко мне, внимательно посмотрел и сказал:
- Лена! Сделай ему минет!
Безумие, гипноз, растоптанное
а! Мурашки побежали! От всего этого перехватило дыхание и закружилась голова. Может быть, у меня какой-то гормональный срыв? Опухоль яичника?
Трусы и бюстгальтер я все же одела.
Вернулась. Из купе пахнуло кислятиной. Видимо, пока сидели, принюхалась, а тут опять. Села за столик. Лысый был уже в рубашке без галстука. Его глаза практически исчезли на опухшей роже. Он хорошо набрался, но держался ровно. Улыбнулся.
Не спрашивая, налил два стакана, пододвинул закуску. Молчал.
Жутко хотелось выпить. Если выпью, понимала, все равно что приглашение ему дать, согласие. Представила, как он полезет ко мне. Короткими пальцами начнет вытаскивать из лифчика и мять грудь. Противно ведь должно быть. А от мысли этой внутри все как-то похолодело, опять мурашки побежали, горит все внизу. Смотрю на стакан, сердце колотится, не решаюсь.
Вдруг, лысый неожиданно приятным баритоном стал читать.
Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,
И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.
Я б созерцал восторг ее забав ужасных,
Ее расцветший дух, ее возросший стан,
В ее немых глазах блуждающий туман
И пламя темное восторгов сладострастных.
Я стал бы бешено карабкаться по ней,
Взбираться на ее громадные колени;
Когда же в жалящей истоме летних дней
Она ложилась бы в полях под властью лени,
Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,
Как у подошвы гор спят хижины селений.
- Великанша я ему. Сука, подумала я.
Однако, почему-то произнесла:
- Не получится.
Он продолжил.
В груди у всех, кто помнит стыд
И человеком зваться может,
Живет змея, - и сердце гложет,
И "нет" на все "хочу" шипит.
Неожиданно для себя я прошептала:
- А я и не говорила нет. Меня никто и не спрашивал.
Холодком мгновенного страха и желания - скользнуло от груди к низу. Мелькнула мысль – какая же я бл-ища! Я снова жутко потекла. Я сдалась. И даже не Лысому, а своей подлой похоти, извращенному воображению.
Не к месту (или уже к месту?) вспомнила, что у маленьких всегда бывают большие члены и тут же подсознательно бросила взгляд на его ширинку. Толстые уродливые ляжки и ком, как мне уже мерещилось чего-то большого.
Я залпом выпила. Он налил.
Если начнет гладить коленки, полезет под халат, я еще смогу все остановить. Если возьмет грудь, все случится без сопротивления. У меня очень чувствительная грудь. От ласк сосков я могу кончить.
- Леночка, я могу вас поцеловать?
Вот оно – безумие!
- Да...
Я чувствовала, что уже хочу скорее расстегнуть ему штаны, взять что у него там есть, и как бы оно не пахло и пусть все набухнет у меня во рту. Сладкой волной заныло в низу живота.
- Решайся, дрянь! Таких мерзостей ты еще не делала, подумала я.
Выпила еще водки. Пусть начнет правильно. Расстегнула верхнюю пуговку халата, вторую... Ну, вот! Теперь...все.
Урод встал. Он оказался одного роста со мной, сидящей. Начал целовать меня в шею. От него несло как от помойки. А я текла. Дрожащими пальцами я лихорадочно расстегнула и сбросила халат. Поддев лямки лифчика на плечах он грубо сдернул его к животу. Коротко качнулись и на мгновение застыли повисшие шары моих грудей. Он начал грубо мять соски, до боли сжимал правую грудь, перебирая в ее мякоти своими короткими пальцами. Я не отпрянула, а выгнулась вперед, сама поддалась. Было страшно, больно и сладко. Я ждала и хотела этих ощущений. Начала тихонько постоновать. Он догадался, что мне нравятся его грубые ласки и стал мять обе груди еще больнее. Жадно, с нетерпением я расстегнула его штаны, стащила вниз и взяла в рот все его хозяйство, уткнувшись носом в густую заросль липких волос. Пахнуло прогорклыми пирожками.
Дальше все было одним шквалом услады развязной немыслимой похоти – моей и его. Он брал меня везде как хотел. Мотая головой, изо всех сил цепляясь за столик и полки, я наслаждалась своими стонами. При смене наших поз его член успевал побывать у меня во рту. Я лизала ему яйца и задницу, тут же призывно подставляя свою, и он с размаху входил в нее. Я не хотела останавливаться и боялась, что он кончит, одновременно мечтая ощутить во рту фонтан спермы. Судороги оргазмов сменяли друг друга. Несколько раз я описалась. Бесстыжая влага, хлюпая при каждом толчке, изливалась из меня по бедрам.
Не помню, наверное, я что-то кричала, просила, умоляла. В какой-то момент я простонала:
- Сильнее, еще сильнее, сделай мне больно!
Я упоенно сосала, как вдруг этот процесс прервался от неожиданности, от непривычно тяжелой и вяжущей боли, которая прорезала голые бедра. Едва успела подавить нежданный вскрик, как тяжелый огонь снова медленно прожег тело. Боль зло охватила попу, затопив волной огня все тело.
Сергей бил меня ремнем.
- Сергей, больно мне, больно..., закричала я.
Он тотчас развернул меня головой к стенке и возобновил неистовые толчки. Боль мгновенно сменилась наслаждением и новым оргазмом. Матка, казалось, пульсировала в ритме сердца.
Постепенно, замедляя ритм, он вновь повернул меня к себе. Сергей взял в руки ремень и стал водить им по спине, тихонько совсем не больно похлестывая по попе. Я понимала, что он ждет, когда я опять скажу ему – сделай мне больно. Это продолжалось довольно долго. Непрекращающееся наслаждение и ожидание боли превращались в такую сладкую истому.
Не в силах больше терпеть, я закричала:- Сережа, я тоже хочу, сделай это!
Мгновенная боль ударила молнией судороги, водопадом такого необычного и сладостного страдания. Ремень впивался в кожу, просекая тело свистящими рубцами. Мне казалось, что кончик ремня впивается в мое самое нежное и горячее, мокрое от страсти место. Выгибая спину, я сама подставляла его под удары. Мои стоны были наполнены какой-то тягучей, возбуждающей страстью. Его дыхание стало прерывистым, хриплым, он кончал. Сперма била мне в рот пятью или шестью волнами. Я успевала проглотить и получала еще.
Такого мерзкого животного стыдного блаженства я не испытывала никогда в своей жизни.
Лысый как напившийся кровью клещ вынул из меня свое жало и отвалился на полку. Начинало светать. На несколько часов я тоже провалилась в черную дыру сна.
- Леночка, Москва!
- Да, да, спасибо Сережа!
Поезд остановился, в вагон вошел хорошо одетый молодой человек.
- Сергей Анатольевич, доброе утро! Где ваш багаж?
- Здравствуй!
- Дима, закрой дверь!
Лысый повернулся ко мне, внимательно посмотрел и сказал:
- Лена! Сделай ему минет!
Безумие, гипноз, растоптанное