От тюрьмы, да от сумы. Часть 4
- А он не буйный? - Спросил солдат у прапорщика, - может закоцать его в браслеты?
- У меня есть уши, - сказал я, - Вы говорите обо мне так, будто я собака, а не человек!
- А хрен тебя знает? - сказал вэвэшник, - написано, что тебя везут в психушку.
- Так не на лечение, а на экспертизу. Чувствуешь разницу?
- Всё равно посади его в одиночку в самый конец, - приказал главный.
- Повезло тебе, - усмехнулся охранник, - рядом с бабой будешь сидеть в отдельном купе.
- За, что она? Сколько лет и как звать, сразу поинтересовался я
- На ходу подмётки рвёшь! - Усмехнулся служивый, - Ольга, 25 лет. Башку топором отцу отрубила.
- Нифигасе?! Повезло! Офигеть надо!
- Только она ни с кем разговаривать не хочет. Себе на уме.
- Понятно, - ничего не понял я, особенно, в чём мне повезло.
Пока охранник отыскивал ключ от связки моего купе, подозреваю, он спецом меньжевался, я разглядывал свою соседку. Она сидела у противоположной стены, вперив невидящий взгляд, куда-то вдаль. Миловидное лицо, ладная фигурка. Нежные тонкие пальцы, прикрывающие симпатичные коленки были похожи на музыкальные. Я попытался поймать её взгляд и улыбнуться ей ободряюще. Она мимолётно взглянула на меня и повернулась, вперив взгляд в противоположную стенку. Наконец дверь была открыта, я вошёл в купе спец вагона, прозванного зэками: «Столыпин»
Сильно хотелось курить, но охрана пообещала дать отменных пиздюлей, тому, кто посмеет курить на стоянках. «Потому, что тут от дыма не продохнёшь. Поезд тронется, и курите сколько влезет».
Наконец состав громыхнул и стал медленно набирать ход. Этапируемые зэки, кто куда, дружно задымили в коридор. Дым тут же подхватывался ветром и, уносило из вагона. Я достал беломорину и с наслаждением закурил. В соседней камере раздался шорох. В стене было прокручено две дырочки, размером с указательный палец. Я приложил к одной из них губы и сказал:
- Оля привет! Меня, Юра зовут. Ты куришь? Если да, то я тебе прикурю и закину.
Молчание.
Я набрал в лёгкие побольше дыма и пустил тоненькую струйку к ней через дырочку. Тут же пальчик девушки закрыл её.
- А понял! Ты не куришь... Извини... А знаешь, я вот представил: Мы с тобой едем в поезде в одном купе на воле. Ты подсела на остановке. Но оказалась совсем неразговорчивой. Ну, типа... бука.
В соседнем купе раздался тихий смешок.
Воодушевившись я в упоении стал продолжать.
- Я тебя спрашиваю, как зовут, а ты, молча, надула свои прелестные губки. Тогда, чтобы привлечь твоё внимание, стал показывать фокусы с картами, но это тоже было тебе не интересно. Тогда отчаявшись, я решил перекусить, чем Бог послал. А Бог послал мне: запеченную курицу. Насколько помидоров, огурцов, зелёный лучок, - перечислял я всё это, давясь слюной.
Я живо представил давно забытый вкус божественных продуктов и взглянул на полбуханки чёрного хлеба и традиционную палку селёдки, которую обычно выдавали перед этапом. Рядом с ними сиротливо соседствовала последняя банка консервов.
- И ещё там была банка с моей любимой килькой в томате, - взглянув на неё, продолжил я
- Юра перестань, пожалуйста, - тихо сказал ангельский голосок за стенкой, - У меня ничего нет кроме куска хлеба и ржавой селёдки. Я бы за банку кильки, не знаю что...
- Сейчас поправим! - сказал я, и громко крикнул: «Командир!»
Через секунду выскочил солдат, который сопровождал меня. Следует учесть, что последняя хата в коей я обитался, была как раз у входа.
- Чё орём? Усмехнулся он, - пиздюлей захотелось?
- Прям мечтаю! - Расхохотался я, - открой кормушку, а потом эту баночку, потрясая баночкой с килькой, пояснил я свою просьбу.
Солдат откинул кормушку, воткнул штык нож в банку и двумя движениями вскрыл её.
- Держи, - передавая её мне, осклабился он.
- Не-е, командир, Оле передай. Это для неё, - кивая на соседнее купе, попросил я.
- Как, ты?! - удивился он, - ну ты даёшь! Она вообще ни с кем не разговаривает...
Солдат скрылся из моего вида, послышался стук откидываемой кормушки.
- Это тебе Юрий передал. Ешь на здоровье.
Парень закрыл кормушку и ушёл к себе...
За стенкой послышались звуки. Оля ела осторожно и тихо, вероятно помогая себе корочкой. Попив воды, она прильнула к дырочке в стене и сказала:
- Спасибо, Юра! Ты прямо волшебник.
- Не за что Оль. На здоровье.
Я прикурил папиросу и крепко затянулся. Я не смел, осуждать её за то, что она сделала, не зная досконально, как и что там произошло, а спрашивать боялся, можно было враз разорвать ту тончайшую ниточку, которая протянулась между нами.
- Юр, прикури и, пожалуйста, просунь мне, если это тебе не трудно.
- Конечно, не трудно! - сказал, я и просунул папиросу огнём к себе.
Мне было приятно слышать не только её ангельский голосок, но и уже давно забытую манеру общения, она в каждое предложение вставляла: «пожалуйста», «Спасибо». Хорошо, хоть на «ты» обращалась. В зэковской среде не принято «выкать». Тут же в ответку получишь поговорку: «Вы-ебу, Вы-сушу, Вы-дрочу».
Девушка, сделала затяжку и тут же закашлялась. Подозреваю, она была не курящей.
- Ты ведь никогда в жизни не курила, - сказал я, - а зачем, тогда?
- Пора начинать, - грустно поведала она.
Я заглянул в дырочку, она сидела у моей стены. Её не было видно.
- Ольчик, - попросил я, - сядь, пожалуйста, напротив, хочу на тебя посмотреть.
Она с готовностью исполнила мою просьбу. На сей раз передо мной сидела совершенно другая женщина. Она что-то сделала со своей причёской, на ногах были чулочки, а не типа лыжный костюм. Симпатичные светлые трусики были прикрыты тёмной плиссированной юбкой. Одна из дырочек, была достаточно низко, чтобы разглядеть их краешек. Я здорово возбудился, как молодой человек прошлого века, случайно заметивший прелестную ножку, упрятанную под многочисленными юбками. Моя рука тут же оказалась в брюках и принялась, что-то там, сильно затвердевшее, тереть, мять гладить.
Она пересела к моей стене и стала говорить.
- Юр, знаешь мне, конечно, приятно твоё отношение ко мне. Потому что ты придумал себе образ прекрасной дамы, но это совсем не так.
- А как?
- Я преступница и совершила тяжкое преступление...
- Понятно... А я добропорядочный гражданин, и оказался здесь совершенно случайно. По навету и наговору. Я же ничего не совершал предосудительного, верьте мне люди! А то, что один из негодяев напоролся своим пузом на нож, который я взял в руку, чисто посмотреть - это его вина, а не моя. А второй споткнулся, когда хотел его поддержать и наткнулся своей грудью на нож прямо в сердце. Но ведь в том нет моей вины, правда, же? Я ведь не нарочно? Всё произошло чисто случайно... А третий жил ещё долго. Это вина врачей, уверен! Он прожил почти две недели. Нет, здесь нет моей вины, - чуть ли не на полном серьёзе продолжил я, - Пред тобой, Оленька, можно сказать агнец божий, а меня посадили в тюрьму с убийцами, грабителями и насильниками.
- За что ты их так? - Спокойно спросила Ольга.
- Месть, - ответил я, - они покушались на честь и достоинство моей женщины... на мою впрочем, тоже, - немного помолчав, докончил «агнец божий»
- У меня есть уши, - сказал я, - Вы говорите обо мне так, будто я собака, а не человек!
- А хрен тебя знает? - сказал вэвэшник, - написано, что тебя везут в психушку.
- Так не на лечение, а на экспертизу. Чувствуешь разницу?
- Всё равно посади его в одиночку в самый конец, - приказал главный.
- Повезло тебе, - усмехнулся охранник, - рядом с бабой будешь сидеть в отдельном купе.
- За, что она? Сколько лет и как звать, сразу поинтересовался я
- На ходу подмётки рвёшь! - Усмехнулся служивый, - Ольга, 25 лет. Башку топором отцу отрубила.
- Нифигасе?! Повезло! Офигеть надо!
- Только она ни с кем разговаривать не хочет. Себе на уме.
- Понятно, - ничего не понял я, особенно, в чём мне повезло.
Пока охранник отыскивал ключ от связки моего купе, подозреваю, он спецом меньжевался, я разглядывал свою соседку. Она сидела у противоположной стены, вперив невидящий взгляд, куда-то вдаль. Миловидное лицо, ладная фигурка. Нежные тонкие пальцы, прикрывающие симпатичные коленки были похожи на музыкальные. Я попытался поймать её взгляд и улыбнуться ей ободряюще. Она мимолётно взглянула на меня и повернулась, вперив взгляд в противоположную стенку. Наконец дверь была открыта, я вошёл в купе спец вагона, прозванного зэками: «Столыпин»
Сильно хотелось курить, но охрана пообещала дать отменных пиздюлей, тому, кто посмеет курить на стоянках. «Потому, что тут от дыма не продохнёшь. Поезд тронется, и курите сколько влезет».
Наконец состав громыхнул и стал медленно набирать ход. Этапируемые зэки, кто куда, дружно задымили в коридор. Дым тут же подхватывался ветром и, уносило из вагона. Я достал беломорину и с наслаждением закурил. В соседней камере раздался шорох. В стене было прокручено две дырочки, размером с указательный палец. Я приложил к одной из них губы и сказал:
- Оля привет! Меня, Юра зовут. Ты куришь? Если да, то я тебе прикурю и закину.
Молчание.
Я набрал в лёгкие побольше дыма и пустил тоненькую струйку к ней через дырочку. Тут же пальчик девушки закрыл её.
- А понял! Ты не куришь... Извини... А знаешь, я вот представил: Мы с тобой едем в поезде в одном купе на воле. Ты подсела на остановке. Но оказалась совсем неразговорчивой. Ну, типа... бука.
В соседнем купе раздался тихий смешок.
Воодушевившись я в упоении стал продолжать.
- Я тебя спрашиваю, как зовут, а ты, молча, надула свои прелестные губки. Тогда, чтобы привлечь твоё внимание, стал показывать фокусы с картами, но это тоже было тебе не интересно. Тогда отчаявшись, я решил перекусить, чем Бог послал. А Бог послал мне: запеченную курицу. Насколько помидоров, огурцов, зелёный лучок, - перечислял я всё это, давясь слюной.
Я живо представил давно забытый вкус божественных продуктов и взглянул на полбуханки чёрного хлеба и традиционную палку селёдки, которую обычно выдавали перед этапом. Рядом с ними сиротливо соседствовала последняя банка консервов.
- И ещё там была банка с моей любимой килькой в томате, - взглянув на неё, продолжил я
- Юра перестань, пожалуйста, - тихо сказал ангельский голосок за стенкой, - У меня ничего нет кроме куска хлеба и ржавой селёдки. Я бы за банку кильки, не знаю что...
- Сейчас поправим! - сказал я, и громко крикнул: «Командир!»
Через секунду выскочил солдат, который сопровождал меня. Следует учесть, что последняя хата в коей я обитался, была как раз у входа.
- Чё орём? Усмехнулся он, - пиздюлей захотелось?
- Прям мечтаю! - Расхохотался я, - открой кормушку, а потом эту баночку, потрясая баночкой с килькой, пояснил я свою просьбу.
Солдат откинул кормушку, воткнул штык нож в банку и двумя движениями вскрыл её.
- Держи, - передавая её мне, осклабился он.
- Не-е, командир, Оле передай. Это для неё, - кивая на соседнее купе, попросил я.
- Как, ты?! - удивился он, - ну ты даёшь! Она вообще ни с кем не разговаривает...
Солдат скрылся из моего вида, послышался стук откидываемой кормушки.
- Это тебе Юрий передал. Ешь на здоровье.
Парень закрыл кормушку и ушёл к себе...
За стенкой послышались звуки. Оля ела осторожно и тихо, вероятно помогая себе корочкой. Попив воды, она прильнула к дырочке в стене и сказала:
- Спасибо, Юра! Ты прямо волшебник.
- Не за что Оль. На здоровье.
Я прикурил папиросу и крепко затянулся. Я не смел, осуждать её за то, что она сделала, не зная досконально, как и что там произошло, а спрашивать боялся, можно было враз разорвать ту тончайшую ниточку, которая протянулась между нами.
- Юр, прикури и, пожалуйста, просунь мне, если это тебе не трудно.
- Конечно, не трудно! - сказал, я и просунул папиросу огнём к себе.
Мне было приятно слышать не только её ангельский голосок, но и уже давно забытую манеру общения, она в каждое предложение вставляла: «пожалуйста», «Спасибо». Хорошо, хоть на «ты» обращалась. В зэковской среде не принято «выкать». Тут же в ответку получишь поговорку: «Вы-ебу, Вы-сушу, Вы-дрочу».
Девушка, сделала затяжку и тут же закашлялась. Подозреваю, она была не курящей.
- Ты ведь никогда в жизни не курила, - сказал я, - а зачем, тогда?
- Пора начинать, - грустно поведала она.
Я заглянул в дырочку, она сидела у моей стены. Её не было видно.
- Ольчик, - попросил я, - сядь, пожалуйста, напротив, хочу на тебя посмотреть.
Она с готовностью исполнила мою просьбу. На сей раз передо мной сидела совершенно другая женщина. Она что-то сделала со своей причёской, на ногах были чулочки, а не типа лыжный костюм. Симпатичные светлые трусики были прикрыты тёмной плиссированной юбкой. Одна из дырочек, была достаточно низко, чтобы разглядеть их краешек. Я здорово возбудился, как молодой человек прошлого века, случайно заметивший прелестную ножку, упрятанную под многочисленными юбками. Моя рука тут же оказалась в брюках и принялась, что-то там, сильно затвердевшее, тереть, мять гладить.
Она пересела к моей стене и стала говорить.
- Юр, знаешь мне, конечно, приятно твоё отношение ко мне. Потому что ты придумал себе образ прекрасной дамы, но это совсем не так.
- А как?
- Я преступница и совершила тяжкое преступление...
- Понятно... А я добропорядочный гражданин, и оказался здесь совершенно случайно. По навету и наговору. Я же ничего не совершал предосудительного, верьте мне люди! А то, что один из негодяев напоролся своим пузом на нож, который я взял в руку, чисто посмотреть - это его вина, а не моя. А второй споткнулся, когда хотел его поддержать и наткнулся своей грудью на нож прямо в сердце. Но ведь в том нет моей вины, правда, же? Я ведь не нарочно? Всё произошло чисто случайно... А третий жил ещё долго. Это вина врачей, уверен! Он прожил почти две недели. Нет, здесь нет моей вины, - чуть ли не на полном серьёзе продолжил я, - Пред тобой, Оленька, можно сказать агнец божий, а меня посадили в тюрьму с убийцами, грабителями и насильниками.
- За что ты их так? - Спокойно спросила Ольга.
- Месть, - ответил я, - они покушались на честь и достоинство моей женщины... на мою впрочем, тоже, - немного помолчав, докончил «агнец божий»