Милашка и красавчик
вы видели Шагала? Знаете, мой пятилетний племянник может нарисовать звездную ночь не хуже»...
Милана расположилась на краю полянки, где все это цветастое жизнерадостное и тупоголовое общество бесцельно бродило от столов с закусками к столам с напитками, вынула из сумки альбом и краски с кистями, положила два мазка, потом сказала, что сегодня у нее нет вдохновения, и пошла к основной толпе. Почему-то я знал, что этим все и закончится. Она тут же примкнула к группе похожих на сказочных птиц барышень с холодными пустыми глазами, и через минуту ее серебристый смех уже слышался по всей поляне.
Я не стал идти за ней и слушать бабские сплетни, а просто сел на ее стульчик и опустил голову. Нехорошо как-то начался этот день. Как бы чего не вышло...
— Эй, это ты что ли ее парень? — меня в плечо толкнул субтильного вида парнишка в не в меру мешковатых штанах и футболке и в кепке на пару размеров больше его головы с невероятно длинным козырьком.
— Ну, допустим я, — я кивнул и поднялся. — Тебе-то что с того?
Парнишка был на пару голов выше меня, но при этом он казался тоньше и менее устойчивым.
— Ничего, — он поджал губы, — просто хотел понять, что она в тебе нашла. Как по мне, так ты просто голодранец.
Я презрительно хмыкнул:
— Зато у меня перспективы, а у тебя что? Так и будешь всю жизнь за мамкину юбку держаться.
— Нет у тебя никаких перспектив, — его губы искривила надменная ухмылка. — Скоро ты ей надоешь, и она тебя бросит. И хорошо если ты просто вернешься в то дерьмо, где жил раньше, а не опустишься еще ниже. Мой тебе совет — беги от нее, пока не поздно.
— Я сам разберусь, — буркнул я.
Он дернул плечами и со злостью сплюнул себе под ноги:
— У ее папы большие связи, у моего не меньше. Так что берегись.
— Угу, — я сел обратно на стульчик и повернулся туда, где стояла Милана.
Честно говоря, в этой толпе она выделялась, как выделяется роза в букете из полевых ромашек — она была просто другой. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне. И как раз в этот момент в ту же сторону посмотрел долговязый. Он нахмурился. Милана тоже. Он опустил глаза и быстрым шагом направился к столу с напитками. И тут же ко мне подошла Милана:
— Что он хотел от тебя?
— Ничего особенного — угрожал, говорил, что ты меня бросишь, как только я тебе надоем...
— Да как он смеет! — ее щечки вдруг вспыхнули, а в голосе зазвучало возмущение.
— Кажется, он в тебя тайно влюблен, — я взял ее за руку.
— Глупый, — она провела рукой по моим волосам, — здесь все друг друга тихо ненавидят. И он не исключение. Каждый только и ждет возможности вцепиться кому-нибудь в глотку.
— Зачем же ты сюда ходишь?
— Если я не буду этого делать, они решат, что я их боюсь, — она улыбнулась такой улыбкой, что на мгновение мне даже стало стыдно. Я просто не имею права портить жизнь этой милой пусть и недалекой девочке...
— Ты устал? — она присела передо мной на корточки и провела пальчиком по щеке.
Я мотнул головой.
— Поехали отсюда, все равно ничего интересного уже не будет. А тебе надо прикупить какую-нибудь одежку, а то ты здесь выглядишь, как белая ворона, — она весело подмигнула мне.
Я улыбнулся ей в ответ, поднялся, сложил ее стульчик и мольберт, скинул в сумку краски и кисти, и мы направились к машине.
Милана приказала ехать в торговый центр, который, как я узнал позже, принадлежал какому-то другу ее отца.
Мы шли по этажам, чуть скользя на гладких плитках пола, жмурясь от отражавшегося от них света и болтая обо всем на свете. Милана крепко держала меня за руку, а начальник ее охраны — угрюмый бугай с перебитым ударом Костяна носом — шел за нами следом и подозрительно вглядывался в лица проходивших мимо нас людей.
Мы зашли в первый бутик. Начальник охраны остался стоять у двери, хмуро поглядывая в коридор и наблюдая за нами. Милана, все еще весело щебеча, складывала мне на руки вешалки с брюками, рубашками, костюмами, шортами и футболками. А я никак не мог понять, что здесь было не так. Мы с Олькой тоже частенько ходили по этому торговому центру, заходили в разные бутики, кажется, и в этот тоже, но тогда здесь даже запах был другой. Я потянул носом воздух. Совершенно другой — тут пахло дешевым стиральным порошком, застарелой тканью и пылью, а сейчас здесь пахнет чем-то тонким и нежным, почти незаметным. И запах этот исходит не от одежды, он как будто даже не имеет явного источника. Или мне это только кажется?
Тем временем мы подошли к примерочным. Милана втолкнула меня внутрь, вошла сама и задернула шторку.
Я аккуратно сложил весь ворох одежек на низкий пуф и замер, не зная, куда девать руки.
— И чего стоишь? Раздевайся! — командовала Милана.
Я не шелохнулся и покраснел.
— Ах, вот как, тебе нравится, когда тебя девушка раздевает? — и она тут же ухватилась за ремень на моих джинсах. Я судорожно вздохнул и покраснел еще сильнее.
Очень это полезное умение — краснеть или бледнеть по своему желанию. Что для этого нужно? Ничего особенного — вспомнить, какие ощущения ты испытываешь, когда краснеешь или бледнеешь, восстановить их в памяти во всех подробностях и уговорить себя, что сейчас ты испытываешь именно это. И — пожалуйста! На щеках играет яркий румянец. Или наоборот — цвет твоего лица не сильно отличается от цвета стены у тебя за спиной. Конечно, идеально, когда на самом деле присутствуют какие-то факторы, которые заставляют тебя краснеть или бледнеть, но это в идеале.
С Олькой мы именно так и познакомились — мне тогда жить было негде, а она такая симпатичная, вот и решил я к ней подкатить. А она ж неприступная как средневековый замок. Пришлось идти на хитрость. Я тогда и правда ни черта не жрал почти, но сил было в принципе достаточно, чтоб на трех работах вкалывать, еще и каждый вечер к людям на постой проситься. Я поджидал ее у подъезда, и, когда она появилась, вдруг резко побледнел, будто у меня голодный обморок. Она меня затащила в квартиру, накормила (ох, лучше б не кормила — я тогда еще не умел так хорошо контролировать выражение своего лица), а потом и спать уложила. Правда, спать нам тогда не пришлось... как, впрочем, и соседям. Утром, когда я уходил на работу, тетки из соседних квартир смотрели на меня так, что мне даже было неловко...
Пока я предавался воспоминаниям, Милана успела расстегнуть мой ремень и уже начала воевать с ширинкой. Она у меня с секретом — если не знаешь, ни в жисть не расстегнешь. Я ухмыльнулся, обнял ее плечи и прижался губами к ее губам. Вот он, этот запах — это ее духи. М-м-м, что-то такое сладкое, густое, но при этом легкое и приятное. Запах прямо из детства. Сдобные булочки, карамельные конфеты, сладкие фрукты — нет, все не то. Мамины пироги и сливочные вафли — точно! Ваниль! Боже, как ей подходит этот аромат!
Я шумно выдохнул ей в рот. Она слабо пискнула. Я отпустил ее. Она стала судорожно выискивать что-то в своей сумочке, покраснела до самых ушей и больше не смотрела на меня.
— Не делай так больше, ладно? — сказала она, найдя, наконец, в своем кошельке маленькое зеркальце и поправляя
Милана расположилась на краю полянки, где все это цветастое жизнерадостное и тупоголовое общество бесцельно бродило от столов с закусками к столам с напитками, вынула из сумки альбом и краски с кистями, положила два мазка, потом сказала, что сегодня у нее нет вдохновения, и пошла к основной толпе. Почему-то я знал, что этим все и закончится. Она тут же примкнула к группе похожих на сказочных птиц барышень с холодными пустыми глазами, и через минуту ее серебристый смех уже слышался по всей поляне.
Я не стал идти за ней и слушать бабские сплетни, а просто сел на ее стульчик и опустил голову. Нехорошо как-то начался этот день. Как бы чего не вышло...
— Эй, это ты что ли ее парень? — меня в плечо толкнул субтильного вида парнишка в не в меру мешковатых штанах и футболке и в кепке на пару размеров больше его головы с невероятно длинным козырьком.
— Ну, допустим я, — я кивнул и поднялся. — Тебе-то что с того?
Парнишка был на пару голов выше меня, но при этом он казался тоньше и менее устойчивым.
— Ничего, — он поджал губы, — просто хотел понять, что она в тебе нашла. Как по мне, так ты просто голодранец.
Я презрительно хмыкнул:
— Зато у меня перспективы, а у тебя что? Так и будешь всю жизнь за мамкину юбку держаться.
— Нет у тебя никаких перспектив, — его губы искривила надменная ухмылка. — Скоро ты ей надоешь, и она тебя бросит. И хорошо если ты просто вернешься в то дерьмо, где жил раньше, а не опустишься еще ниже. Мой тебе совет — беги от нее, пока не поздно.
— Я сам разберусь, — буркнул я.
Он дернул плечами и со злостью сплюнул себе под ноги:
— У ее папы большие связи, у моего не меньше. Так что берегись.
— Угу, — я сел обратно на стульчик и повернулся туда, где стояла Милана.
Честно говоря, в этой толпе она выделялась, как выделяется роза в букете из полевых ромашек — она была просто другой. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне. И как раз в этот момент в ту же сторону посмотрел долговязый. Он нахмурился. Милана тоже. Он опустил глаза и быстрым шагом направился к столу с напитками. И тут же ко мне подошла Милана:
— Что он хотел от тебя?
— Ничего особенного — угрожал, говорил, что ты меня бросишь, как только я тебе надоем...
— Да как он смеет! — ее щечки вдруг вспыхнули, а в голосе зазвучало возмущение.
— Кажется, он в тебя тайно влюблен, — я взял ее за руку.
— Глупый, — она провела рукой по моим волосам, — здесь все друг друга тихо ненавидят. И он не исключение. Каждый только и ждет возможности вцепиться кому-нибудь в глотку.
— Зачем же ты сюда ходишь?
— Если я не буду этого делать, они решат, что я их боюсь, — она улыбнулась такой улыбкой, что на мгновение мне даже стало стыдно. Я просто не имею права портить жизнь этой милой пусть и недалекой девочке...
— Ты устал? — она присела передо мной на корточки и провела пальчиком по щеке.
Я мотнул головой.
— Поехали отсюда, все равно ничего интересного уже не будет. А тебе надо прикупить какую-нибудь одежку, а то ты здесь выглядишь, как белая ворона, — она весело подмигнула мне.
Я улыбнулся ей в ответ, поднялся, сложил ее стульчик и мольберт, скинул в сумку краски и кисти, и мы направились к машине.
Милана приказала ехать в торговый центр, который, как я узнал позже, принадлежал какому-то другу ее отца.
Мы шли по этажам, чуть скользя на гладких плитках пола, жмурясь от отражавшегося от них света и болтая обо всем на свете. Милана крепко держала меня за руку, а начальник ее охраны — угрюмый бугай с перебитым ударом Костяна носом — шел за нами следом и подозрительно вглядывался в лица проходивших мимо нас людей.
Мы зашли в первый бутик. Начальник охраны остался стоять у двери, хмуро поглядывая в коридор и наблюдая за нами. Милана, все еще весело щебеча, складывала мне на руки вешалки с брюками, рубашками, костюмами, шортами и футболками. А я никак не мог понять, что здесь было не так. Мы с Олькой тоже частенько ходили по этому торговому центру, заходили в разные бутики, кажется, и в этот тоже, но тогда здесь даже запах был другой. Я потянул носом воздух. Совершенно другой — тут пахло дешевым стиральным порошком, застарелой тканью и пылью, а сейчас здесь пахнет чем-то тонким и нежным, почти незаметным. И запах этот исходит не от одежды, он как будто даже не имеет явного источника. Или мне это только кажется?
Тем временем мы подошли к примерочным. Милана втолкнула меня внутрь, вошла сама и задернула шторку.
Я аккуратно сложил весь ворох одежек на низкий пуф и замер, не зная, куда девать руки.
— И чего стоишь? Раздевайся! — командовала Милана.
Я не шелохнулся и покраснел.
— Ах, вот как, тебе нравится, когда тебя девушка раздевает? — и она тут же ухватилась за ремень на моих джинсах. Я судорожно вздохнул и покраснел еще сильнее.
Очень это полезное умение — краснеть или бледнеть по своему желанию. Что для этого нужно? Ничего особенного — вспомнить, какие ощущения ты испытываешь, когда краснеешь или бледнеешь, восстановить их в памяти во всех подробностях и уговорить себя, что сейчас ты испытываешь именно это. И — пожалуйста! На щеках играет яркий румянец. Или наоборот — цвет твоего лица не сильно отличается от цвета стены у тебя за спиной. Конечно, идеально, когда на самом деле присутствуют какие-то факторы, которые заставляют тебя краснеть или бледнеть, но это в идеале.
С Олькой мы именно так и познакомились — мне тогда жить было негде, а она такая симпатичная, вот и решил я к ней подкатить. А она ж неприступная как средневековый замок. Пришлось идти на хитрость. Я тогда и правда ни черта не жрал почти, но сил было в принципе достаточно, чтоб на трех работах вкалывать, еще и каждый вечер к людям на постой проситься. Я поджидал ее у подъезда, и, когда она появилась, вдруг резко побледнел, будто у меня голодный обморок. Она меня затащила в квартиру, накормила (ох, лучше б не кормила — я тогда еще не умел так хорошо контролировать выражение своего лица), а потом и спать уложила. Правда, спать нам тогда не пришлось... как, впрочем, и соседям. Утром, когда я уходил на работу, тетки из соседних квартир смотрели на меня так, что мне даже было неловко...
Пока я предавался воспоминаниям, Милана успела расстегнуть мой ремень и уже начала воевать с ширинкой. Она у меня с секретом — если не знаешь, ни в жисть не расстегнешь. Я ухмыльнулся, обнял ее плечи и прижался губами к ее губам. Вот он, этот запах — это ее духи. М-м-м, что-то такое сладкое, густое, но при этом легкое и приятное. Запах прямо из детства. Сдобные булочки, карамельные конфеты, сладкие фрукты — нет, все не то. Мамины пироги и сливочные вафли — точно! Ваниль! Боже, как ей подходит этот аромат!
Я шумно выдохнул ей в рот. Она слабо пискнула. Я отпустил ее. Она стала судорожно выискивать что-то в своей сумочке, покраснела до самых ушей и больше не смотрела на меня.
— Не делай так больше, ладно? — сказала она, найдя, наконец, в своем кошельке маленькое зеркальце и поправляя