вкус, отстранился от нее, расстегнул джинсы, раздвинул ее ноги пошире и вошел в нее так быстро и плавно, будто и не выходил никуда.

И сразу задал высокий темп, лишь немного приподняв ее бедра над краем дивана и удерживая ее, таким образом, на весу. Пресс у нее ни к черту — болтается как сопля на ветру — а напрягла бы немного животик и мне проще, и ей приятнее.

У моей бывшей, которая сейчас за мамой моей присматривает, пресс был такой, что ее можно было положить между двумя стульями и сесть сверху...

Прошлой осенью она вроде бы замуж вышла во второй раз. Это хорошо, значит, не будет на меня слишком наседать с алиментами.

Оля закричала с утроенной силой и окончательно обмякла. Зараза, вечно она так — получит свое, а ты потом как-нибудь сам. Я вышел, перевернул ее на живот, поставив ее ноги на пол, и пристроился к ее попке. Она взвизгнула, но бежать ей особо было некуда — я прижал ее ноги к дивану, немного пошерудил у нее там пальцами и вошел. Медленно, как меня когда-то учила моя бывшая... Еще та шлюха, надо сказать. Она мне такие штуки показывала, что у меня голова кругом шла. Она могла согнуться вдвое и самостоятельно вылизывать себя между ног. Форменное сумасшествие. Олька, конечно, такого не может... черт, больно...

Девушка с силой сжала ягодицы. Я вышел и отвесил смачный шлепок ей по попе:

— А ну, раздвинь булки, — проговорил я жестко.

— Сенечка, не надо... — тихо скулила она.

— Раздвинь, говорят тебе, — еще один шлепок, и на белой коже появился отчетливый след пятерни.

Она всхлипнула и расслабила попку. И даже немного раздвинула ножки.

Отличненько. Самое трудное всегда это протиснуть головку. Но вот она вошла — ее тут же туго обхватили стенки прямой кишки — а дальше уже двигаться было легче.

Олька еще пару раз всхлипнула, попыталась уйти вперед, но двигаться ей там было некуда. И я заходил в ней взад-вперед, вспоминая о том, что произошло в торговом центре. Я двигался медленно, осторожно пробивая себе путь вперед. Было в этом что-то отвратительно-притягательное — ее попка, такая неподготовленная, полная... кхм... продуктов ее жизнедеятельности, и я там, в этом теплом и мягком... м-м-м... я вышел... гадко... и отправился в ванную, оставив Ольку стоять так же на коленях, животом на краю дивана, заплаканную и испуганную.

Когда я вернулся, она уже лежала с головой под простыней, и только редкие всхлипы говорили о том, что она не спит. Я улегся рядом, выключил свет и отвернулся к краю кровати. Ну и что, что не кончил — завтра наверстаю...

И так продолжалось целую неделю. Днем Милана делала мне минеты, доводя меня до исступления не столько великолепной техникой, сколько совершенно неожиданными местами, которые она выбирала для этого: за столиком в кафе, в туалете института, за ширмой на приеме у каких-то заклятых друзей. А ночью я мучил Ольку, трахая ее так, как того хотелось мне — в попку, в письку и даже в рот, проникая так глубоко, что она даже задыхалась.

Отец Миланы, против моих опасений, либо ни о чем не догадывался, либо просто предпочитал пока помалкивать. Но с каждым днем его взгляд, направленный на меня становился все мягче, и губы все чаще раздвигались в улыбке, когда я что-то говорил или просто проходил мимо.

В конце недели я получил свою первую зарплату. Три тысячи зеленых американских денег. Тысячу заплатил ее папа, остальное дала Милана. И я тут же рванул в место, о посещении которого мечтал уже год — бильярд. Чистенькие ухоженные игроки, красивые дамочки, приглушенный свет, запах дорогих сигар и коньяка. Раньше, до того, как я увидел все это великолепие, я считал бильярд игрой богачей, а сейчас убедился в этом воочию.

За столом, к которому я подошел, тусовались трое.

Один выглядел настоящим разбойником с большой дороги с недельной щетиной, золотым кольцом в ухе и повязкой на правом глазу. Он улыбался только левой стороной рта, говорил хрипло, щедро сыпал какими-то воровскими словечками, и его спутники называли его Котом — полушепотом и испуганно оглядываясь по сторонам, будто ожидая, что он выскочит из-за угла с криком «Попишу, порежу» при одном звуке своего имени.

Другой был похож на непризнанного гениального художника с артистическим шарфом на шее, в полосатой давно нестиранной футболке, длинными волосами и опухшим с жестокого бодуна лицом. У него было огромное пузо, крепкие волосатые руки и наполовину затемненные очки, выглядевшие, по меньшей мере, нелепо в полумраке бильярдной.

А третий был примерно моего роста и возраста, одет скромно, но дорого, в очках в тонкой золотой оправе и с золотым «ролексом» на правом запястье. Кий он держал левой рукой, играл непринужденно, и его превосходство над двумя товарищами было настолько явным, что мне он сразу понравился. Его звали Романом Александровичем. А вот имени художника я не запомнил.

Мы познакомились, коротко пожали друг другу руки и начали новую партию.

Кот и художник отвалились довольно быстро — первый истинно кошачьей походкой отправился за очередной порцией «горючего», а художник уселся за столик и картинно приложил ладонь ко лбу.

— Так значит, ты работаешь охранником? — в очередной раз спросил Роман Александрович, небрежным движением отбросив длинные светлые волосы со лба.

— Скорее, личным соглядатаем, — улыбнулся я, и очередной мой шар остановился в паре миллиметров от зева лузы.

— И девица, говоришь, милашка? Тройку в правый дальний угол, — сказал он и блестящий белый шар с черной цифрой «3» плавно скатился в лузу слева от меня.

— Ага, — я взял у Кота полный бокал с коньяком.

— Очень хорошо, — улыбнулся он, обходя вокруг стола и высматривая свою следующую жертву. Затем он низко наклонился, примерился кием и ударил. Один короткий точный тычок, почти как укол — раз, и шар уже в лузе. — И каков твой план?

Я вскинул брови.

— Вот только не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чем я, — он выпрямился и посмотрел прямо мне в глаза.

— Я... — я замялся.

На самом деле, я еще и самому себе не формулировал вот так четко словами свой план. Нет, он был, точно был, я видел его во всех подробностях, но проговаривать его...

— Ты хочешь жениться на ней?

Я сглотнул комок и кивнул.

— Вы уже переспали?

Я отрицательно мотнул головой.

— Это хорошо — до свадьбы торопиться не стоит, — он снова склонился над столом. — Семерку в правый центр.

И семерка медленно подкатилась и остановилась у самого края указанной лузы.

— Твой удар, — он облокотился о стол, поставив толстый конец кия на пол.

Я приготовился к удару.

— Когда ты планируешь свадьбу? — спросил Роман Александрович.

Я вздрогнул и не попал по шару:

— Я... — я выпрямился, а он занял мое место. — Я еще не разговаривал с ней... об этом...

— Глупый ты, Сеня, — ухмыльнулся он, загнав-таки свою семерку в лузу, и перешел в другую позицию. — Не с ней это надо обсуждать, а с ее папой.

— Я знаю, что он ответит... — я опустил голову, опершись о кий двумя руками.

— Но ты же даже не спрашивал, — ухмыльнулся он.

Я вздохнул и мотнул головой.

— Выбери