Без приключений бабушка с Витькой в бабушкиной кофте выбрались из больничного парка, состоявшего из высоченных карагачей, осыпавших уже пожелтевшую листву, пересекли громадный, обнесенный прозрачным забором из колючей проволоки пустырь, все пространство которого в летнее время было сплошь покрыто ярко красными маками, и вышли на улицу Токтогула, проезжая часть которой была покрыта бутовым камнем, и через несколько кварталов уже подходили к дому.


Витька заторопился, дернул ручку калитки и очутился в родном дворе с небольшим садиком с тремя высокими вишневыми деревьями, двумя яблонями белый налив и одним персиковым деревом. И какой же родной показалась ему чугунная на одну конфорку печка – буржуйка, стоявшая посреди хозяйственной части двора!


И тут он увидел на дорожке, идущей вглубь садика, девочку по возрасту его ровесницу. В первый момент Витька оторопел, в сердце его кольнула даже некое чувство ревности и недоумения: это еще что такое! Какие еще черти и зачем принесли сюда эту непрошеную гостью? Девочка тоже смотрела на Витьку с удивлением широко открытыми глазами: «Это что за явление Христа народу? Босиком – ладно. Почему на нем бабушкина кофта? И есть ли под кофтой штаны?».


Витька особо не стал разглядывать непонятную для него гостью, а обратил внимание на зеленую кастрюлю, стоявшую на печке. В ней была рисовая молочная каша.


Переступив высокий порог, следом за бабушкой Витька казался в комнате. Все также слева от входа стояла большая двуспальная железная кровать с высокими витыми спинками, у окна стояла другая, поменьше. Посередине комнаты стоял все тот же стол, выполняющий роль и обеденного, и кухонного, и служивший Витьке письменным, за которым он делал уроки. Все так же у двери в другую комнату, в которой зимой жили трое поляков, сиротливо жался к стенке деревянный ящик, поставленный на «попа» с вделанными в него полками. На верхней полке лежали продукты – хлеб, сахар, еще какие – то кулечки. На нижних - грудилась кухонная посуда. На столе стояла керосиновая лампа.


Но были и изменения: земляной пол в комнате был устлан теперь фанерными листами. Появившаяся в комнате мама обняла Витьку, погладила по голове и отстранила от себя. Она болела туберкулезом, поэтому никогда не целовала сына. Бабушка достала Витьке штанишки, рубашку и быстро его переодела. Начались расспросы, рассказы. Бабушка стала собирать на стол ужин. Появилась в комнате и девочка. Она взгромоздилась на кровать, стоящую справа от дверей, и с интересом прислушивалась к разговору.


На столе появилась и кастрюля с кашей, и откуда – то блюдо с пельменями. Витька принялся сначала за кашу.


«Катя. Иди, садись кушать» - обратилась бабушка к девочке. И добавила: «Это Витя. Он болел, в больнице был».


Когда уже заканчивали ужинать, в комнате появилась моложавая приятной наружности женщина.


«Мама!» - кинулась к ней Катя.


Бабушка поставила на стол еще одну тарелку и пригласила вновь вошедшую к столу. Оказалось, что пришедшую женщину – маму Кати - звали Натальей.


Когда Витька проснулся на следующий день, Кати не было – она ушла в школу. Не было и тети Натальи. Бабушка хлопотала по хозяйству – жизнь шла своим чередом. Витьке было объявлено, что в школу он ходить не будет аж до Нового года: врачи запретили – болезнь его называлась «брюшной тиф», да еще и какой – то особенный. Какой – Витька так и не понял толком. Да его это и не интересовало.


Сентябрь во Фрунзе все еще по - летнему теплый. Днем вся жизнь идет на открытом воздухе, во дворе. И только с наступлением темноты все уходят в дом, окна закрываются ставнями, двери закрываются на солидные запоры.


Не прошло и пары, тройки дней, и Витька уже подружился с Катей. Оказалось, что она учится во втором классе в женской школе №5 неподалеку, всего в трех кварталах от дома. Придя из школы, она рассказывала Витьке, чем они занимались на уроках, что происходило на переменах. Бабушка сажала их вместе обедать, а потом Катя садилась делать уроки. Конечно, Витька крутился рядом, заглядывал в тетрадки, одним словом, принимал живейшее участие в приготовлении Катей ее школьных заданий. Потом они шли на улицу. За пределами двора Витька не общался с Катей. Там у каждого из них была своя компания: Катя играла с девочками в их девчачьи игры, а Витька бежал к мальчишкам. У мальчиков были свои игры. Младшие, Витькиного возраста носились по улице в догонялки, устраивали соревнования по мастерству «вождения» обручей, снятых с пришедших в негодность деревянных бочек или ободья колес от старых велосипедов. А ближе к вечеру любимым занятием была игра в прятки. У более старших ребят были свои развлечения: лапта, чижик, «лянга», альчики.


Об этих двух последних стоит сказать особо. При игре в «лянгу» использовался пробитый по центру пятак со вставленным пучком длинных волос, срезанных, как правило, с хвоста какого – нибудь знакомого Полкана. И этот пятак надо было, как можно дольше и выше подбрасывать боковой стороной ступни, не давая ему упасть на землю. При этом желательно было еще и проявить чудеса ловкости: пока пятак в воздухе, нужно было подпрыгнуть, скрестить ноги и умудриться, подбив его ногой, снова отправить как можно выше. А то еще и крутнуться на одной ноге вокруг себя и принять возвращающийся из полета пятак на ногу. Надо было еще уметь работать одинаково хорошо и правой и левой ногой. Эта игра была сугубо детской.


А вот «альчики» - это, пожалуй - то национальная киргизская игра. Сродни русской игре в «бабки», в которую, по слухам, будучи отстраненным от дел, любил развлекаться Александр Васильевич Суворов. В альчики играют все: и ребята, начиная лет этак с десяти и кончая взрослыми мужиками лет сорока - пятидесяти. Причем приверженцев этой игры можно встретить как среди «простого» люда, так и среди весьма респектабельных людей, занимающих довольно высокие руководящие должности. Взрослые собираются на стадионе и используют волейбольные или баскетбольные площадки. «Инвентарем» для этой игры служат косточки из коленных суставов бараньих ног.


Тополя и карагачи, выстроившиеся двумя ровными шеренгами, как солдаты на плацу, по обе стороны улицы, сбросили листву и качали теперь под ветром черными ветками. В арыках по обе стороны улицы бурлила мутная не нужная никому вода. Пыль на дороге от нудных бесконечных дождей превратилась в липкую грязь. Витька с Катей теперь редко выходили на улицу. Сделав уроки, Катя занималась своими девчачьими делами: шила наряды для своей куклы, «кормила» ее, «укладывала спать». Витька строгал добытую на улице дощечку, пытаясь превратить ее в «пистолет» или «кинжал». Болезнь мамы обострилась, и она теперь вообще не выходила из своей комнаты, заходить в которую, Витьке строго было запрещено.


Иногда после ужина, когда на улице наступала ночная глухая темень, когда двери запирались на крепкие засовы, а окна закрывались изнутри деревянными ставнями, бабушка с тетей Наташей, сидя возле стола при свете керосиновой «семилинейной» лампы, затевали свои взрослые разговоры, Витька с Катей