Венера в униформе. Глава 3
от кого-нибудь из студентов, оскорблению сорваться с губ. Девочка просто вспылила. Её щеки покраснели от гнева. Чудесные щёки, совершенное лицо, которое становиться еще восхитительнее, распаляясь от ярости. А как сверкают глаза! О, Эрика, я молил тебя отпустить меня, но ХОТЕЛ я вовсе не этого, а прямо противоположного. И ты исполнила это моё желание, мой яростный джинн. Я выпустил тебя на свободу, а ты взамен заточила меня в тесную лампу и превратила в своего раба, исполняющего все твои прихоти, получше арабских ифритов.
Эрика, сжав в кулаке колготки, и позабыв от злости о былом отвращении, подсовывает мне их под нос, как нашкодившему щенку.
— Нужно было относиться к ним бережнее, это ведь мамины колготки, представь, как она разозлиться, когда увидит, во что ты их превратил.
— Эрика ты ведь не собираешься... — взрываюсь я в неподдельном ужасе. Меня мгновенно пробирает ледяная дрожь, когда я представляю реакцию матери глядящей на обмусоленные спермой колготки.
— Еще как собираюсь, — ухмыляется она в ответ, — я выложу маме всё. Каждый твой грязненький секрет станет ей известен.
— Эрика умоляю не делай этого, прошу, пожалуйста, я сделаю всё, что ты захочешь, ВСЁ!!! Только, ПОЖАЛУЙСТА, не говори ничего маме. Я лепечу, захлёбываясь слюной от страха, а эта садистка лишь скалит свои белые зубки. В её руках абсолютное оружие для покорения. Ужас перед мамой, могущей узнать о моих проделках, сковывал меня, не давая помыслить о сопротивлении. Я был готов на всё. Готов был отдать своё тело и душу в бессрочное пользование этой шантажистке, только бы мама оставалась в неведении относительно моих забав с её вещами. Ну, а Эрика, разумеется, готова была принять мои дары без возражений. Она знала, за какую ниточку нужно потянуть, чтобы я рухнул перед ней на колени.
— Конечно, сделаешь, братик, конечно. ВСЁ, что я попрошу, ты исполнишь, как послушный пёсик. Я в этом даже не сомневаюсь. Но! Отказать себе в удовольствии лицезреть, как ты с красной рожей будешь объяснять маме, откуда на её колготках взялись эти вонючие пятна... — она мечтательно закатывает глаза, — нееет, ты уж прости, в таком удовольствии я себе отказать не способна. Так что можешь начинать придумывать отговорки. А заодно придумай, как объяснить тот факт, что они оказались у тебя под кроватью. Вот она удивится, узнав, что вместо того, чтобы радовать мамочку, грызя гранит науки, ты натягиваешь её колготки и забавляешься со своим тощеньким дружком. Колготки летят в том же направлении, что и журнал. Я в шоке, поэтому никак не реагирую на то, что они остаются висеть на моей голове. Эрику это явно забавляет, она заливается смехом и притворно восхищается, как идёт мне такая необычная дамская шапочка. Мол, эту деталь женского туалета я ещё не примерял, так что наслаждайся, братишка.
***
Она сидит, закинув ногу на ногу, отчего её юбочка, чуть задравшись, обнажает молочную белизну бедра. Я чувствую, как мой маленький дружок, зажатый в кулаке, от этого зрелища вновь начинает расти. Бог ты мой! да я возбуждаюсь от вида родной сестры, которая вдобавок заставила меня стоять на четвереньках с пальцем в попе. Но черт меня дери, она всё равно просто восхитительна, я всегда, пусть и не осознанно, испытывал к ней влечение. А уж когда на ней униформа, делающая её строгой безукоризненной отличницей, я буквально изнывал от желания услышать от неё что-нибудь унизительное. Униформа заставляла мою мазохистскую природу тянуться к исполнению приказов. Благо в оскорблениях она мне никогда не отказывала. Теперь, похоже, дело двинется дальше.
— В детстве, когда мама наряжала тебя в женские платьица, тебе ведь это нравилось? — спрашивает она, рассеянно глядя на монитор компьютера. Я молчу и Эрика резко обернувшись, залепляет мне пощечину, от которой я падаю на бок. В глазах всё тут же темнеет, я трясу головой пытаясь разогнать мрак, застилающий взгляд. В ушах звенит, но сквозь звон я расслышал разозленный голос моей сестры:
— Ну ты что, совсем придурок безнадежный? С какого удара до тебя дойдёт, что на МОИ вопросы ты отвечаешь немедленно, громко и ясно? Только попробуй еще раз промолчать, когда я о чем-то спрашиваю, урод, — кричит она мне прямо в лицо, — ты всё понял?
Господи, думаю я, да у неё в этот раз вообще крышу снесло. Обычно, даже когда она злилась, она била меня больше для показухи перед подругами, не очень больно, так чтобы я лишь знал свое место или быстрее нес лимонад, и всегда отпускала какую-нибудь шуточку, которая как-никак разряжала атмосферу. У неё была черта, за которую она не переходила. А тут впервые я почувствовал на себе её силу, не сдерживаемую желанием только позабавиться. Видно, я довел её до белого каления своими экспериментами с одеждой. И это верно, ведь кому понравится, когда в его новенькой, с иголочки униформе, дрочит какой-то извращенец. Ну, вот и моя сестра исключением не была, посему, похоже, шутки отныне отброшены куда подальше. Это испугало меня, и я решил, пока не представиться удачный момент удрать, безропотно выполнять её команды. Авось пронесет. Послушание тоже приносит свои плоды. Посему, борясь с головокружением, я промямлил:
— Да, Эрика, я всё понял. Её это, похоже, не совсем удовлетворило, потому что схватив меня за галстук, она притянула меня к своему лицу и будто говоря с законченным дебилом, отчеканила каждое слово:
— Уже лучше, но отныне ты должен меня называть Госпожой, всегда, когда ко мне обращаешься. Особенно после того, что я тебе собираюсь показать. Тебе ведь интересно, что я хочу тебе показать, а? Ты жалкий ничтожный червяк любящий одеваться в девичьи шмотки?
— Да, Эри... — лепечу я, задыхаясь в шелковой удавке, и тут же допускаю промашку, не присовокупив её новоприобретенный титул, за которую немедленно получаю наказание. Эрика хлещет меня по щекам, так, что моя голова болтается из стороны в сторону, как у поломанной марионетки. Галстук всё сильнее затягивается и я, испугавшись удушья хватаю её за руки, позабыв от страха приказ держать собственные конечности где было велено. Ох, где же ты моя воображаемая покорность, которую я так беспрекословно выказывал в своих фантазиях. Не осталось и следа при встрече с реальной болью и страхом. Я и не знал тогда, что именно эти вещи, в скором времени, взрастят во мне такое повиновение, что дрессированные дельфины, выделывающие кульбиты сквозь горящие кольца, по сравнению со мной покажутся неуклюжими любителями. Да-да, в скором времени я буду дрожать как осенний лист на ветру, лишь только заслышу где-то вдали шаги моей властолюбивой сестрицы. Но это случиться позже, а пока я силился разжать её стальную хватку и извивался, как червяк на крючке, не понимая, что лишь усиливаю расправу за непослушание.
— Ах ты мерзавец, — шипит Эрика, и с легкостью сбросив мой хилый захват со своего запястья, со всей силы припечатывает моё лицо... на этот раз уже кулаком. Удар отбрасывает меня на спину, и какое-то время я летаю где-то далеко — далеко в сладостных глубинах небытия, где нет и быть не может стервозных
Эрика, сжав в кулаке колготки, и позабыв от злости о былом отвращении, подсовывает мне их под нос, как нашкодившему щенку.
— Нужно было относиться к ним бережнее, это ведь мамины колготки, представь, как она разозлиться, когда увидит, во что ты их превратил.
— Эрика ты ведь не собираешься... — взрываюсь я в неподдельном ужасе. Меня мгновенно пробирает ледяная дрожь, когда я представляю реакцию матери глядящей на обмусоленные спермой колготки.
— Еще как собираюсь, — ухмыляется она в ответ, — я выложу маме всё. Каждый твой грязненький секрет станет ей известен.
— Эрика умоляю не делай этого, прошу, пожалуйста, я сделаю всё, что ты захочешь, ВСЁ!!! Только, ПОЖАЛУЙСТА, не говори ничего маме. Я лепечу, захлёбываясь слюной от страха, а эта садистка лишь скалит свои белые зубки. В её руках абсолютное оружие для покорения. Ужас перед мамой, могущей узнать о моих проделках, сковывал меня, не давая помыслить о сопротивлении. Я был готов на всё. Готов был отдать своё тело и душу в бессрочное пользование этой шантажистке, только бы мама оставалась в неведении относительно моих забав с её вещами. Ну, а Эрика, разумеется, готова была принять мои дары без возражений. Она знала, за какую ниточку нужно потянуть, чтобы я рухнул перед ней на колени.
— Конечно, сделаешь, братик, конечно. ВСЁ, что я попрошу, ты исполнишь, как послушный пёсик. Я в этом даже не сомневаюсь. Но! Отказать себе в удовольствии лицезреть, как ты с красной рожей будешь объяснять маме, откуда на её колготках взялись эти вонючие пятна... — она мечтательно закатывает глаза, — нееет, ты уж прости, в таком удовольствии я себе отказать не способна. Так что можешь начинать придумывать отговорки. А заодно придумай, как объяснить тот факт, что они оказались у тебя под кроватью. Вот она удивится, узнав, что вместо того, чтобы радовать мамочку, грызя гранит науки, ты натягиваешь её колготки и забавляешься со своим тощеньким дружком. Колготки летят в том же направлении, что и журнал. Я в шоке, поэтому никак не реагирую на то, что они остаются висеть на моей голове. Эрику это явно забавляет, она заливается смехом и притворно восхищается, как идёт мне такая необычная дамская шапочка. Мол, эту деталь женского туалета я ещё не примерял, так что наслаждайся, братишка.
***
Она сидит, закинув ногу на ногу, отчего её юбочка, чуть задравшись, обнажает молочную белизну бедра. Я чувствую, как мой маленький дружок, зажатый в кулаке, от этого зрелища вновь начинает расти. Бог ты мой! да я возбуждаюсь от вида родной сестры, которая вдобавок заставила меня стоять на четвереньках с пальцем в попе. Но черт меня дери, она всё равно просто восхитительна, я всегда, пусть и не осознанно, испытывал к ней влечение. А уж когда на ней униформа, делающая её строгой безукоризненной отличницей, я буквально изнывал от желания услышать от неё что-нибудь унизительное. Униформа заставляла мою мазохистскую природу тянуться к исполнению приказов. Благо в оскорблениях она мне никогда не отказывала. Теперь, похоже, дело двинется дальше.
— В детстве, когда мама наряжала тебя в женские платьица, тебе ведь это нравилось? — спрашивает она, рассеянно глядя на монитор компьютера. Я молчу и Эрика резко обернувшись, залепляет мне пощечину, от которой я падаю на бок. В глазах всё тут же темнеет, я трясу головой пытаясь разогнать мрак, застилающий взгляд. В ушах звенит, но сквозь звон я расслышал разозленный голос моей сестры:
— Ну ты что, совсем придурок безнадежный? С какого удара до тебя дойдёт, что на МОИ вопросы ты отвечаешь немедленно, громко и ясно? Только попробуй еще раз промолчать, когда я о чем-то спрашиваю, урод, — кричит она мне прямо в лицо, — ты всё понял?
Господи, думаю я, да у неё в этот раз вообще крышу снесло. Обычно, даже когда она злилась, она била меня больше для показухи перед подругами, не очень больно, так чтобы я лишь знал свое место или быстрее нес лимонад, и всегда отпускала какую-нибудь шуточку, которая как-никак разряжала атмосферу. У неё была черта, за которую она не переходила. А тут впервые я почувствовал на себе её силу, не сдерживаемую желанием только позабавиться. Видно, я довел её до белого каления своими экспериментами с одеждой. И это верно, ведь кому понравится, когда в его новенькой, с иголочки униформе, дрочит какой-то извращенец. Ну, вот и моя сестра исключением не была, посему, похоже, шутки отныне отброшены куда подальше. Это испугало меня, и я решил, пока не представиться удачный момент удрать, безропотно выполнять её команды. Авось пронесет. Послушание тоже приносит свои плоды. Посему, борясь с головокружением, я промямлил:
— Да, Эрика, я всё понял. Её это, похоже, не совсем удовлетворило, потому что схватив меня за галстук, она притянула меня к своему лицу и будто говоря с законченным дебилом, отчеканила каждое слово:
— Уже лучше, но отныне ты должен меня называть Госпожой, всегда, когда ко мне обращаешься. Особенно после того, что я тебе собираюсь показать. Тебе ведь интересно, что я хочу тебе показать, а? Ты жалкий ничтожный червяк любящий одеваться в девичьи шмотки?
— Да, Эри... — лепечу я, задыхаясь в шелковой удавке, и тут же допускаю промашку, не присовокупив её новоприобретенный титул, за которую немедленно получаю наказание. Эрика хлещет меня по щекам, так, что моя голова болтается из стороны в сторону, как у поломанной марионетки. Галстук всё сильнее затягивается и я, испугавшись удушья хватаю её за руки, позабыв от страха приказ держать собственные конечности где было велено. Ох, где же ты моя воображаемая покорность, которую я так беспрекословно выказывал в своих фантазиях. Не осталось и следа при встрече с реальной болью и страхом. Я и не знал тогда, что именно эти вещи, в скором времени, взрастят во мне такое повиновение, что дрессированные дельфины, выделывающие кульбиты сквозь горящие кольца, по сравнению со мной покажутся неуклюжими любителями. Да-да, в скором времени я буду дрожать как осенний лист на ветру, лишь только заслышу где-то вдали шаги моей властолюбивой сестрицы. Но это случиться позже, а пока я силился разжать её стальную хватку и извивался, как червяк на крючке, не понимая, что лишь усиливаю расправу за непослушание.
— Ах ты мерзавец, — шипит Эрика, и с легкостью сбросив мой хилый захват со своего запястья, со всей силы припечатывает моё лицо... на этот раз уже кулаком. Удар отбрасывает меня на спину, и какое-то время я летаю где-то далеко — далеко в сладостных глубинах небытия, где нет и быть не может стервозных